Конфуцианство и демократия
Универсальная культура прогресса включает в себя три цели: (1) демократическую форму правления, (2) социальную справедливость и (3) ликвидацию бедности. В четырех конфуцианских странах — Японии, Южной Корее, Тайване и Гонконге — эти три цели в значительной степени достигнуты. В Сингапуре достигнуты последние две (можно сказать, что одна из них достигнута с лихвой), в то время как страна остается в благотворном рабстве у Ли Кван Ю, который в сентябре 2011 г. отметил свое восьмидесятипятилетие. В Китае (и Вьетнаме) последние две цели становятся все более и более достижимыми, но в условиях очевидно авторитарного правления.
Ученый-конфуцианец Ду Вэймин, бывший директор Института Еньчин в Гарварде, написал статью для сборника «Культура имеет значение, культура меняется», в которой он высказывает убеждение, что семена будущего обращения Китая и Вьетнама к демократии заложены в некоторых разновидностях конфуцианства:
«Примечательно, что все более активная группа китайских ученых, как внутри страны, так и за ее пределами, по-видимому безо всякой государственной поддержки и поощрения, стала публиковать книги и статьи, доказывающие, что западные, особенно американские, демократические институты и практики несовместимы с китайским государственным управлением. Эта позиция подразумевает, что китайцам больше подходит либо некая иная форма демократии, либо недемократическая система. Академические ученые, такие как Генри Роузмонт, Роджер Эймс и особенно Дэниел Белл, заходят так далеко, что ставят по сомнение значимость “прав человека” для социального благосостояния в Китае (да и, если уж на то пошло, в самих США). Разумеется, мишень их нападок — не права человека как таковые, а либеральная концепция индивидуализма как предварительное условие прав человека. Яркий пример этой тенденции — аргументы Дэниела Белла в пользу “нелиберальной демократии”.
Моя личная позиция существенно иная. Я считаю себя транслятором “конфуцианского пути” в том виде, в каком он воплотился в первом и втором поколении мыслителей и практиков конфуцианского возрождения. Конфуцианский конституционализм Чжан Цзюньмая и конфуцианский либерализм Сюй Фугуаня не заимствуют пассивно западную модель. На самом деле они творчески трансформируют ее в лучших традициях западного Просвещения: свобода, рациональность, верховенство права, права человека и достоинство индивида. То, за что они выступают, это новая конфуцианская полития, противостоящая авторитаризму; конформизму и коллективизму. Они никогда не сомневались в том, что под влиянием Запада и в свете просвещенческой ментальности современная конфуцианская личность должна быть либерально мыслящей, рациональной, законопослушной, уважающей и поддерживающей права человека и решительно защищающей достоинство индивида. В конце концов, такие элементы конфуцианского учения, как «ради самого себя», «тело и разум», «человеческая природа и небесный мандат», «стать совершенным человеком» и «подражать достойному и мудрому» не могут допустить подрыва ценностей, которые в современную эпоху стали основой человеческого процветания.
Иными словами, не существует никакого обоснования конфуцианской демократии, которое было бы по своим принципам недемократическим или антидемократическим. Более того, хотя мы можем усомниться в универсальном характере либерального мышления, берущего в качестве отправной точки индивида, мы должны признать, что такие либеральные цели, как распределительная справедливость, равенство возможностей и свобода слова, печати, собраний и вероисповедания сегодня составляют если не абстрактную универсальную этику, то, по крайней мере, общемировую этику. В действительности Сюй Фугуань определяет себя конфуцианским либералом, следуя великой конфуцианской традиции критического духа.
Я хотел бы завершить указанием на то, что общинное критическое самосознание среди “новых конфуцианцев” является полностью демократическим. Политические процессы, которые демонстрирует материковый Китай, очень далеки от демократии. Они по определению неконфуцианские и антиконфуцианские. Утверждение, что китайская полития представляет собой альтернативную форму «современной демократии» может быть опровергнуто простыми эмпирическими наблюдениями. Выступать в защиту “китайской модели” не только невежественно, но и самонадеянно. Конфуцианское возрождение — обоюдоострый меч. Опасность того, что он станет предлогом для авторитаризма и бездумной поддержки агрессивного национализма вполне реальна. Однако конфуцианская демократия — не плод воображения. Это концепция преобразования Китая в новую форму либеральной демократии, что является не только реалистичной возможностью, но и моральным императивом»[164].
Гении и аутсайдеры Малколма Гладуэлла и успехи Восточной Азии
В бестселлере «Гении и аутсайдеры» Малколм Гладуэлл постоянно рискует впасть в упрощенчество и выставить себя склонным к дешевым трюкам. По большей части он успешно избегает этих ловушек и в целом признает важность культурных ценностей, верований и установок. Однако в поиске объяснения успехов еврейских иммигрантов, по крайней мере тех, кто приехал в Нью-Йорк, он несправедливо пренебрегает культурой и приходит к поверхностному и вносящему путаницу объяснению, делая упор на навыки, связанные с производством одежды, которые принесли с собой в Америку восточноевропейские евреи.
Что же касается успехов выходцев из Восточной Азии, Гладуэлл в качестве ключевого объяснения указывает на тяготы и дисциплину, связанные с производством риса-сырца. Соответствующая глава его книги «Гении и аутсайдеры» ни словом не упоминает ни конфуцианство, ни вообще китайскую, японскую и корейскую культуру. Однако вспомните наблюдение, сделанное Вебером (см. выше): «Подчеркивая отсутствие капиталистического накопления и инвестирования, он отмечает, что в то время как в Западной Европе по мере развития капитализма сельское население сокращалось, а размеры отдельного хозяйство увеличивались посредством объединения, в Китае сельское население быстро росло, в то время как размеры крестьянского хозяйства уменьшались. Ставшее результатом этого преобладание мелких крестьянских хозяйств укрепляло и традиционное рисоводческое сельское хозяйство, и традиционное крестьянское мировоззрение».
Фундаментальная ошибка аргументации Гладуэлла также становится очевидной, если обратиться к данным Продовольственной и сельскохозяйственной организации ООН о производстве риса-сырца[165]. Второй по важности производитель риса-сырца в мире после Китая — это Индия, за которой следуют Индонезия, Бангладеш, Вьетнам, Таиланд, Мьянма и Филиппины. Из этих стран только Индия и, в меньшей степени, Вьетнам достигли высоких и стабильных темпов экономического роста. Однако индийское «чудо» никак не связано с сельским хозяйством, зато сильно связано с высокотехнологичными отраслями и с таким богатым лингвистическим ресурсом Индии, как владение английским языком, в то время как Вьетнам — страна, находящаяся под мощным влиянием конфуцианства.
Ни одна из остальных перечисленных стран не пережила «экономического чуда», а эмигранты их этих стран в США не достигли столь блестящих результатов, как выходцы из Восточной Азии.
Глава 5. Протестанты
Я полагаю, что можно привести убедительные аргументы в пользу того, что наиглавнейшим событием в истории человеческого прогресса была Реформация. Если такое суждение кажется вам поспешным, только представьте себе, каким выглядел бы мир сегодня, если бы католическая церковь сохранила свою монополию на Западе.
• Промышленная революция так никогда и не произошла бы.
• Демократическая форма правления скорее всего так и осталась бы по большей части неизвестной. Авторитарные, иерархические общества были бы нормой.
• Процесс порождения научных открытий двигался бы черепашьим шагом: возможно, мы все еще жили бы без автомобилей, самолетов, пенициллина и телефона, не говоря уж о телевидении, компьютерах и Интернете.
• США и Канада представляли бы собой бывшие испанские колонии, постоянно сталкивающиеся с проблемами политической нестабильности, социальной несправедливости и бедности.
• Япония продолжала бы следовать своему феодальному курсу, сложившемуся во времена правления династии Токугава, оставаясь по большей части изолированной от остального мира.
• Китай находился бы в лучшем состоянии по сравнению с Западом и остальным миром, оставаясь самодовольной Срединной империей, изолированной и отсталой по сравнению с тем состоянием, в котором Китай находится сегодня.
• Индия была бы по-прежнему авторитарной и бедной страной, в которой господствовала бы кастовая система.
• Продолжала бы существовать Османская империя.
Разумеется, все сказанное — лишь предположения. Но можно привести аргументы в поддержку каждого из этих утверждений. Лишь с публикацией папой Иоанном XXIII в 1963 г. энциклики Pacem in Terris католическая церковь безусловно поддержала демократическую форму правления, и эта перемена почти наверняка помогла бы произойти, по крайней мере в течение очень долгого времени после 1963 г., если бы католическая церковь продолжала сохранять монополию. (Следует помнить, что папа Пий XII поздравил диктатора Франсиско Франко с его победой в гражданской войне 1936—1939 гг. в Испании.)
Отношение католической церкви к капиталистической экономике остается амбивалентным вплоть до сегодняшнего дня — это касается и Конференции католических епископов США. Ведущему католическому писателю-мирянину Майклу Новаку, инициировавшему кампанию по либерализации католической экономической мысли — символом этой кампании может служить его книга «Католическая этика и дух капитализма» (1993 г.)[166], — не удалось переубедить многих католических лидеров.