PIIGS угрожают евро
Европейский финансовый кризис, оказывающий серьезное влияние на глобальную экономику и имеющий весьма ощутимые последствия для США и Канады, Австралии и Новой Зеландии, конфуцианской Восточной Азии и Индии и, по большому счету, для всех стран мира, перегружен культурными факторами. Достижение цели создания единой Европы, по крайней мере отчасти мотивируемой озабоченностью по поводу способности региона конкурировать с США, в конечном счете зависит от достаточной степени сходства между системами ценностей и установок разных европейских стран, которое должно обеспечить эффективность региональных институтов и политики. Если бы Алексис де Токвиль был сегодня жив, он почти наверняка отговаривал бы от создания единой валюты на ранней стадии интеграционного процесса, потому что она создает напряжение в культурном фундаменте, на котором покоится вся постройка, особенно в момент экономического кризиса.
Доминирующую роль культуры в европейском проекте легко увидеть на примере культурной общности пяти стран, которые, по крайней мере в момент написания этих строк (начало июня 2012 г.), больше всего угрожают жизнеспособности евро. Эти пять стран — Португалия, Ирландия, Италия, Греция и Испания — получили общее неблагозвучное наименование PIIGS{10}, представляющее собой аббревиатуру от слов Portugal, Ireland, Italy, Greece, Spain. Можно считать Португалию, Ирландию, Италию и Испанию «посткатолическими» в смысле уменьшившегося влияния церкви; но их экономические показатели в ходе продолжительной рецессии, начавшейся в 2008 г., выглядят скорее похожими на Латинскую Америку, чем на США и Канаду — или Германию.
Как я уже отмечал в главе 2, в целом результаты, достигнутые православными христианскими странами, одной из которых является Греция, очень похожи на те, которые демонстрируются католическими странами. Конечно, православие откололось от римского католичества в 1054 г. В статье, посвященной православному христианству, представленной в рамках исследовательского проекта «Культура имеет значение», Николай Гвоздев приходит к выводу, что в конечном счете православие выступает силой, направленной против прогресса, хотя в Греции влияние США в некоторой степени смягчает это неблагоприятное влияние. «Протестантизм был и остается гораздо более способствующим модернизации, чем католицизм, особенно в западном полушарии»[179].
Здесь я отсылаю читателя к первому абзацу того раздела главы 2, где сформулирован первый вывод нашего исследования 117 стран, сгруппированных по признаку господствующей религии. Я более детально проиллюстрирую этот вывод на примере одного представителя группы «чемпионов прогресса», т.е. скандинавских стран, а именно Швеции, и одного представителя группы «серебряных призеров» — Великобритании и ее отпрыска США. В число «серебряных призеров» входят другие развитые англо-протестантские общества: Канада, Австралия, Новая Зеландия, а теперь и «афросаксонский» Барбадос, который, занимая 42-е место по Индексу развития человеческого потенциала ООН, оказывается в высшей категории развитых стран, т.е. в «первом мире».
Швеция
В середине XIX в. Швеция была одной из беднейших европейских стран. Это было время, когда большое число шведов (а также норвежцев и финнов) эмигрировали в США, в особенности (это касается шведов и норвежцев) в Висконсин и Миннесоту, два наиболее прогрессивных штата[180]. Сегодня же скандинавские страны привлекают иммигрантов.
Экономический подъем, начавшийся в 60-х гг. XIX в., сопровождался развитием демократического правления, кульминацией чего стало введение в 1921 г. всеобщего и равного избирательного права. Однако корни развитой системы социального обеспечения в Швеции уходят глубже, по крайней мере в XVII в., когда производство железа осуществлялось в малых местных общинах, в которых собственники литейных заводов, проявляя патернализм в отношениях с наемными работниками, одновременно ощущали ответственность за их благосостояние. На протяжении веков эта социальная ответственность перешла к сильному государству и сильной независимой системе гражданской службы, корни которой уходят еще глубже, в XVI в.
Однако можно задаться вопросом: почему эта разновидность социально ответственного менеджмента, нетипичная для того времени, появилась именно в Швеции? И почему крестьяне получили право голоса в политических делах еще в XVI в.? Ученые из Уппсальского университета, историк Даг Бланк и политолог Торлейф Петтерссон, указывают в качестве причины установление лютеранства в Швеции в XVI в.[181]. Они приводят высказывание Нильса Экедаля: «Через истинную лютеранскую веру и через послушание теократической монархии люди Швеции были связаны друг с другом в одну общину, которая объединила подданных королевства в одну душу»[182]. Это приводит на ум наблюдение Дэвида Хекта Фишера (см. главу 1): «Пуритане [Массачусетса] верили, что связаны друг с другом узами благочестия. Один из их лидеров говорил им, что они должны “видеть себя связанными в единый узел любви и считать себя обязанными служить друг другу благодаря этим очень тесным и сильным узам”».
Бланк и Петтерссон также указывают на глубокое влияние, которое оказало лютеранство на образование. В 50-х годах XIX в. неграмотных среди шведов было менее 10% — вероятно, наряду с Шотландией, в то время это был самый низкий показатель в мире. Но они также отмечают, что большинство шведов больше не ходят в церковь.
Пер Альбин Ханссон, премьер-министр Швеции с 1932 по 1946 г., трансформировал идею социальной справедливости в метафору «дома». Я привожу здесь соответствующую цитату ввиду ее релевантности и красноречия: «Основа дома — единство душ и общие чувства. Хороший дом никого не наделяет привилегиями и не оставляет непризнанным, он не знает ни любимчиков, ни пасынков. В нем никто не смотрит на другого свысока, никто не пытается получить выгоду за чужой счет, а более сильный не грабит и не угнетает более слабого. В хорошем доме господствуют равенство, внимательность, сотрудничество и готовность прийти на помощь. Если применить сказанное к дому всех граждан, то это означает разрушение всех социальных и экономических барьеров, разделяющих сегодня граждан на привилегированных и обездоленных, на правителей и подданных, на богатых и бедных, на пресыщенных и нищих, на грабителей и ограбленных»[183].
В завершение Бланк и Петтерссон подчеркивают две ключевые гражданские добродетели шведов: готовность следовать правилам и нормам общества и готовность участвовать в их создании.
Англо-протестантская культура в Соединенных Штатах Америки
В своей последней книге «Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности» Сэмюэл Хантингтон посвятил отдельную главу англо-протестантской культуре, о которой он написал: «Почти четыре столетия эта культура первопоселенцев оставалась основным элементом американской идентичности»[184]. В чем суть англо-протестантской культуры? Каковы главные особенности этого продукта «нонконформистской, евангелической природы американского протестантизма»?[185] Хантингтон указывает на «американское кредо» — термин, ставший популярным благодаря Гуннару Мюрдалю (шведу, ставшему лауреатом Нобелевской премии по экономике); в опубликованной в 1944 г. книге «Американская дилемма» «Мюрдаль рассуждал о “достоинстве, присущем каждому человеку, о фундаментальном равенстве всех людей, о неотъемлемых правах человека на свободу, справедливость и равные возможности”»[186].
Трудовая этика и индивидуальная ответственность также занимают центральное место в англо-протестантской культуре в качестве противоположности иерархии. Хантингтон отмечает: «Трудовая этика — ключевое понятие протестантской культуры, и с самого начала американская религия была религией труда. В других обществах базовыми источниками статуса и легитимности служили традиции, классовое и социальное положение, этническая и семейная принадлежность; в Америке таким источником был труд. И аристократические, и социалистические общества принижают значение труда; общество буржуазное восхваляет труд. Америка, эта квинтэссенция буржуазного общества, превозносила и превозносит труд»[187].
Центральную роль играют также «унаследованные от Англии идеи естественного и общего права, представления об ограниченности власти правителей и о правах англичан, восходящих к английской Великой хартии вольностей»[188].
Англо-протестантская «нонконформистская, евангелическая» культура оказала глубокое влияние на ход американской истории, снова и снова выступая движущей силой реформаторских инициатив, к числу которых относится сама Американская революция; движение за отмену рабства; движение прогрессистов, начавшееся в 80-х гг. XIX в.; борьба за расовое равенство, начавшаяся в конце 50-х годах XX в.; и более общий протест против американских институтов в 60-е годы.
Англо-протестантская культура оказала влияние и на внешнюю политику. «В международных делах большинство стран отдает приоритет тому, что именуется “реалистическим подходом” к государственному могуществу, безопасности и материальному богатству. Когда дело доходит “до серьезного”, Соединенные Штаты ведут себя точно так же. Однако американцы вдобавок ощущают настоятельную потребность продвигать в отношениях с другими обществами и внутри самих этих обществ те самые этические идеалы, к которым они стремятся у себя дома»