Когда я рассматривал фотографии людей в Каире и других частях арабского мира, по большей части молодых и исполненных энтузиазма, зачастую с руками, поднятыми в знаке «V», означающем победу, мне это напомнило три аналогичных эпизода в недавней истории Латинской Америки, которые я наблюдал лично: революцию 1965 г. в Доминиканской Республике, сандинистскую революцию 1979 г. и инаугурацию Жана-Бертрана Аристида в качестве президента Гаити в 1991 г.
Десятилетия спустя то, что в свое время выглядело многообещающим отходом от авторитарного, несправедливого и нищего прошлого, сегодня представляется по существу продолжением того же самого, что и раньше. Получится ли у арабских стран добиться чего-то большего?
Случай Доминиканской Республики
Доминиканская революция привела к свержению правительства, установленного военными после отстранения ими от власти Хуана Боша, первого демократически избранного президента после трех десятилетий тирании Рафаэля Леонидаса Трухильо. Президент Линдон Джонсон, опасаясь повторения событий кубинской революции, решительно вмешался. Президентский представитель Эллсуорт Банкер договорился о создании временного правительства под председательством центристского доминиканского демократа Гектора Гарсиа Годоя — правительства, приведшего страну к выборам 1966 г., на которых Хоакин Балагер победил Боша. С тех пор, несмотря на некоторые зигзаги, демократические нормы в стране соблюдаются.
Когда 24 апреля 1965 г. разразилась революция, я благополучно находился в своей первой зарубежной командировке в качестве сотрудника USAID, выполняя обязанности координатора программ в Коста-Рике. Через несколько дней я получил инструкции из Вашингтона как можно быстрее прибыть на базу американских ВВС в Пуэрто-Рико с трехнедельным назначением в Доминиканскую Республику. Эти три недели обернулись тремя с половиной годами, в течение которых я стал заместителем директора миссии USAID.
Меня привлекали молодые доминиканские профессионалы, которые почти все поддерживали революцию с таким же энтузиазмом, какой почти полвека спустя проявляли молодые арабы. К этому кругу принадлежал и Бернардо Вега, выпускник Уортонской школы бизнеса при Пенсильванском университете, который впоследствии переместился со своей должности экономического советника Центрального банка на пост руководителя Центрального банка, а затем стал послом своей страны в Вашингтоне. Сегодня он пишет статьи и колонки. В одной из недавних статей, озаглавленной «Мы получили плохие отметки в Давосе», он, ссылаясь на Глобальный индекс конкурентоспособности за 2010—2011 гг., отмечает следующее[213].
• Доминиканская Республика занимает 101-е место из 139 стран, включенных в Глобальный индекс.
• В государственном секторе пышным цветом цветет коррупция.
• Общество не доверяет политикам.
• Организованная преступность, в основном связанная с наркотиками, проникает в государственные силы безопасности.
Я побывал в Доминиканской Республике два года назад, и меня поразили два резко контрастирующих друг с другом впечатления: (1) произошли грандиозные материальные изменения — в том, что касается зданий, дорог, курортов; но (2) культура — такие ее черты, как несправедливость, повсеместные злоупотребления властью, нежелание считаться с другими людьми, неэффективность, — по-видимому, осталась в основном той же, какой она была в 60-х годах прошлого века.
Сандинистское Никарагуа
Кульминация сандинистской революции пришлась на 19 июля 1970 г., когда армия сандинистов вошла в Манагуа. Через два дня каудильо Анастасио Сомоса Дебайле бежал из страны, что ознаменовало конец сорокадвухлетнего периода монополии семейства Сомоса на власть. В тот день 19 июля столица страны Манагуа выглядела почти так же, как Каир в феврале 2011 г., когда молодые люди ликовали и поднимали руки в победном жесте «V».
Решением президента Джимми Картера я был назначен директором миссии USAID в Никарагуа. Покинув директорский пост в миссии USAID в Гаити, я направился в Манагуа и прибыл туда через неделю после празднества 19 июля. Показательной характеристикой стремления президента Картера продемонстрировать готовность США смириться с революционными режимами в Латинской Америке может служить тот факт, что я летел в Манагуа на транспортном самолете грузовой компании Flying Tigers, загруженном первой партией продовольствия, которую первоначально планировалось распределять через Красный Крест. Однако впоследствии я и посол Лоуренс Пецулло, предприимчивый карьерный дипломат и, как и я, демократ по партийной принадлежности, порекомендовали передать ее сандинистскому правительству, что и было сделано.
Я должен отметить, что на протяжении первых 18 месяцев сандинистского режима главным источником финансовой, продовольственной и технической помощи ему были США. Однако здесь не место для развернутого обзора отношений между двумя правительствами. Достаточно упомянуть о моих отношениях с Хайме Уилоком Романом, хефе (предводителем) «пролетариос» — крайне левой фракции из трех, сформировавших Сандинистский фронт национального освобождения. Уилок был назначен министром сельского хозяйства и аграрной реформы, и мы много помогали ему, в частности направили советников из Центра землепользования Университета Висконсина.
Уилок инициировал широкомасштабную земельную реформу, в ходе которой были конфискованы самые большие поместья, многие из которых, хотя и не все, принадлежали сторонникам семьи Сомоса. Собственников этих хозяйств называли terratenientes{12}, что в революционной обстановке было бранным словом.
Сегодня, через 33 года после сандинистской революции, Хайме Уилок — один из крупнейших никарагуанских terratenientes. А Даниель Ортега, первый сандинистский президент, опять занимает пост президента, но действует при этом вовсе не демократически. Он ближайший союзник Уго Чавеса, не считая Фиделя Кастро. Согласно сообщению газеты «Washington Post» от 22 февраля 2012 г., «Ортега позвонил Муаммару Каддафи, чтобы выразить ему свою солидарность».
Гаити при Жане-Бертране Аристиде
Франсуа Дювалье («Папа Док») правил афроамериканской страной Гаити железной рукой, как и большинство его предшественников с момента обретения страной независимости от Франции в 1804 г. Его правление продолжалось с 1957 г. до момента его смерти в 1971 г., после чего пожизненным президентом стал его сын Жан-Клод по прозвищу «Бэби Док». Через 15 лет он бежал из страны из-за голодных бунтов. За этим последовал период кровавых беспорядков, сменившийся чередой военных правительств, пока ООН, Организация американских государств и правительства Канады и США не объединили усилия и не организовали выборы 16 декабря 1990 г., на которых к власти пришел Аристид.
Эти выборы были названы первыми честными выборами в истории Гаити. Они также послужили красноречивым свидетельством того, насколько легко организовать выборы даже в странах, наименее склонных к демократии. Но преобразование таких стран в стабильные демократии — совсем другая история.
Аристид в прошлом был католическим священником, которого Ватикан исключил из Салезианского ордена. Он сформировал свою политическую базу на основе теологии освобождения — левой католической доктрины, выступающей за социализм и перераспределение богатства, а также считающей империализм, в первую очередь американский империализм, главной причиной бедности в «третьем мире». Во внешнеполитическом истеблишменте США наблюдалась определенная озабоченность фигурой Аристида, но после выборов США полностью его поддерживали.
Во время инаугурации Аристида 7 февраля 1991 г. я находился в Гаити, работая над проектом укрепления демократических институтов в стране, и это само по себе может служить свидетельством этой американской поддержки. Могу добавить, что несколько лет спустя мне довелось выполнять аналогичную миссию USAID в Египте — и, как легко видеть, с аналогичными результатами.
В своей статье в июньском выпуске журнала Atlantic Monthly за 1993 г., озаглавленной «Политика вуду», я описывал инаугурацию так: «В связи с инаугурацией Аристида Порт-о-Пренс... переживал возрождение. Жители каждого квартала наводили порядок на территории и даже красили дома, объединившись в бригады уборщиков, составленные из соседей. Улицы были подметены, а бордюры, телефонные столбы и деревья — покрашены. Общее настроение в городе было приподнятым, почти ликующим, что для него вовсе не характерно».
Всего каких-то восемь месяцев спустя Аристид был свергнут в результате военного переворота, получившего широкую поддержку населения. Его отношения с двухпалатным парламентом, избранным на тех же выборах, которые привели его к власти, постоянно ухудшались, и не в последнюю очередь потому, что его головорезы угрожали некоторым оппозиционным парламентариям и даже избивали их. За свержением Аристида последовали новые порции «политики вуду», а затем случилось чудовищно разрушительное землетрясение 12 января 2010 г. Год спустя в Гаити объявился Бэби Док Дювалье, а вскоре за ним и Жан-Бертран Аристид.
Актуальность Алексиса де Токвиля
В своей бессмертной книге «Демократия в Америке», вышедшей в 1835 г., Алексис де Токвиль доказывает, что не бывает демократии без демократов. Он объясняет успех американского эксперимента в значительной степени влиянием разновидности христианства, которую «точнее всего можно определить как демократическое и республиканское [христианство]. С самого начала и до нынешнего времени политика и религия жили в согласии».
Далее, объясняя, почему Латинская Америка пошла недемократическим путем, он определяет это как культурный по своей сущности феномен и приходит к выводу: «Я убежден, что самое удачное географическое положение и самые лучшие законы не могут обеспечить существование конституции вопреки господствующим нравам, в то время как благодаря нравам можно извлечь пользу даже из самых неблагоприятных географических условий и самых скверных законов. Важнейшее значение нравов — это универсальная истина, и к ней неизменно приводят исследования и опыт. Этот вывод представляется мне наиболее важным результатом моих наблюдений, и все мои размышления приводят к нему»[214].
Выводы для арабских стран
Между арабским миром и Латинской Америкой существуют очевидные культурные различия. В частности, по мере того как евангелический и пятидесятнический протестантизм начинает размывать прежнюю римско-католическую монополию в Латинской Америке, вероятно, будет возрастать и восприимчивость к западной демократическо-капиталистической модели.
Следует отметить, что ни одна из арабских стран не пришла к стабильной демократии; согласно рейтингу Freedom House, за 2013 г. только две из 37 стран, в которых мусульмане составляют большинство, — а именно Индонезия и Мали — достигли уровня «свободных». В Мали недавно произошел военный переворот, а Индонезия едва дотягивает до категории «свободных» — у нее суммарно пять баллов по политическим правам и гражданским свободам. Турция, самая развитая мусульманская страна, относится к категории «частично свободных» с суммарным показателем шесть баллов. (Большинство стран «первого мира» имеют суммарно два балла.)
Более того, Турция в будущих рейтингах Freedom House может сползти к еще худшим показателям. В своей колонке в «New York Times» за 10 июня 2012 г. Томас Фридман отмечает, что, хотя Турция под руководством премьера-исламиста Реджепа Тайипа Эрдогана достигла хороших экономических результатов, Эрдоган «ликвидировал всякую независимость судебной власти в Турции и... запугивает турецкую прессу, так что в стране больше нет никаких сдержек и противовесов... [Более того,] Эрдоган на прошлой неделе неожиданно провозгласил, что он намерен провести закон, жестко ограничивающий аборты»[215].
Поэтому неизбежное влияние Турции на «арабскую весну» может быть в высшей степени негативным; говоря словами Фридмана, «дайте вашему народу [экономический] рост, и вы сможете постепенно ограничить демократические институты и в большей степени навязывать ту религию, которая вам нравится».
Египет в рейтинге Freedom House за 2012 г. попал в категорию «несвободных» стран с общим баллом 11. Неарабский Афганистан получил 12 баллов. Самый низкий показатель из возможных в рейтинге Freedom House составляет 14 баллов.
То, что культура имеет значение, еще раз красноречиво сформулировано в знаменитом исследовании Программы развития ООН «Доклад о развитии человеческого потенциала в арабских странах» (2002), написанном арабскими профессионалами и перекликающемся с книгой Токвиля:
«Культура и ценности — душа развития. Они придают ему импульс, предоставляют необходимые для него средства и в основном определяют то, как люди видят его цели и направления. Культура и ценности инструментальны в том смысле, что они способствуют формированию надежд людей, их страхов, амбиций и действий, но они также играют созидающую роль, поскольку формируют идеалы людей и вдохновляют их мечты о полноте жизни для них самих и будущих поколений. <...> Ценности — не слуги развития, они — его источник...
Государство... не может установить ценности людей своим декретом; более того, государства и их действия отчасти сформированы национальными культурами и ценностями. Однако государства могут влиять на культуру через лидерство и подачу примера, а также путем формирования системы образования и воспитания, через создание структуры стимулов в обществе и использование средств массовой информации. <...> Воздействуя на ценности, они могут влиять и на путь развития»[216].
Мотивацией многих, если не большинства молодых демонстрантов на площади Тахрир были неудовлетворенные притязания на получение рабочих мест. Однако тот факт, что душевой ВВП Египта составляет менее 3000 долл. (табл. 7.1) — и это после многих десятилетий реализации больших программ помощи, в первую очередь со стороны США, — позволяет предположить наличие неких фундаментальных проблем, коренящихся в египетской исламской культуре, которые вряд ли можно будет разрешить даже в течение многих лет.
Источник: Human Development Foundation (HDF), исследовательская организация, созданная пакистанскими иммигрантами в США.
Одна из наиболее красноречивых особенностей исламских обществ, препятствующих прогрессу, — приниженное положение женщин, ярким выражением которого может служить разрыв в уровне грамотности. Необразованные женщины транслируют ортодоксию своим детям. По данным Фонда развития человеческого потенциала (Human Development Foundation, HDF), исследовательской организации, созданной пакистанскими иммигрантами в США, этот разрыв в арабских странах весьма значителен.
В табл. 7.1 приводятся главным образом количественные данные, предоставленные HDF и относящиеся к 2007 г.; я добавил столбец, представляющий место этих стран согласно Индексу восприятия коррупции (ИВК) Transparency International за 2010 г. — в этом рейтинге Дания, Новая Зеландия и Сингапур были наименее коррумпированными (значение 1), а Сомали оказалось наиболее коррумпированным (значение 178). (Любопытно, что Афганистан оказался на одном уровне с Бирмой — 176, а Ирак получил значение 175.)
Можно спросить: какая доля людей на площади Тахрир давала выход неудовлетворенности своей судьбой — как это по большей части было в Санто-Доминго в 1965 г., в Манагуа в 1979 г. и в Порт-о-Пренсе в 1991 г., — а какая часть действительно выступала за демократизацию своего общества? И что произойдет даже в случае возникновения подлинно демократических политических институтов, если арабские страны будут продолжать расти медленно? При отсутствии фундаментальных культурных изменений доминиканско-никарагуанско-гаитянский вариант развития событий наверняка будет оставаться вполне вероятным сценарием.
Для того чтобы ввести эти страны в современный мир, недостаточно только лишь надежды и энтузиазма.