Культурные проблемы Латинской Америки очевидным образом проявляются в высокой доле учеников, бросивших школу, — согласно недавнему исследованию, в Калифорнии она составила 30 %[259] — и в частых случаях подростковой беременности, большом количестве одиноких матерей и высоком уровне преступности. Увековечиванию латиноамериканской культуры способствует то, что испанский язык все больше оспаривает роль английского как нашего национального языка. Это позволяет латиноамериканским иммигрантам с большей легкостью избегать плавильного тигля и закрепляет низкий приоритет образования подобно тому, как это имеет место в Латинской Америке, — проблема, которую в своих недавних книгах подчеркивает бывший вице-мэр Нью-Йорка пуэрториканец Эрман Бадильо и американцы мексиканского происхождения Лайонел Соса и Эрнесто Каравантес.
Бадильо в своей книге «Одна страна, один стандарт: взгляд бывшего либерала на то, как испаноязычные американцы могли бы достичь успеха точно так же, как другие группы иммигрантов» подчеркивает «удручающе низкий уровень образовательных достижений латиноамериканцев в их собственных странах»[260]. См. табл. 9.1, где приводятся соответствующие данные.
* Я подозреваю, что здесь ошибка: Доклад о развитии человеческого потенциала ПРООН за 2010 г. сообщает, что 30% колумбийских детей в возрастной группе, соответствующей старшим классам школы, не заканчивают школу.
Источник: Herman Badillo, One Nation, One Standard: An Ex-Liberal on How Hispanics Can Succeed Just Like Other Immigrant Groups (New York: Sentinel, Penguin Group, 2006), p. 40—41.
Центр латиноамериканских исследований Пью, опираясь на большой опрос, приводит данные за 2007 г., согласно которым 50,6% латиноамериканских иммигрантов в возрасте от 25 лет и выше, родившихся за границей, оставили школу до завершения полного среднего образования; среди латиноамериканцев, родившихся в США, таких 23,5%. Соответствующий показатель для афроамериканцев составляет 19,8%, а для белых американцев — 10,5%[261]. Газета «Washington Post» сообщает: «Латиноамериканские иммигранты во втором поколении демонстрируют самую высокую долю бросивших школу — каждый седьмой человек — среди всех родившихся в США представителей различных расовых и этнических групп и самый высокий показатель подростковой беременности. Кроме того, эти латиноамериканцы получают гораздо меньше дипломов колледжей и зарабатывают значительно меньше, чем неиспаноязычные белые и чем другие иммигранты во втором поколении»[262].
Исследование, проведенное в 2002 г. Калифорнийским университетом в Сан-Франциско, приходит к выводу что улучшения, происходящие со сменой поколений, носят неравномерный характер:
«Чуть более половины (56%) родившихся за границей латиноамериканцев в возрасте от 16 до 24 лет учатся в школе или закончили полную среднюю школу; эта цифра резко возрастает до 80% для молодых иммигрантов во втором поколении и до 84% — в третьем поколении. Однако межпоколенческий паттерн распределения численности взрослых, окончивших колледж, нелинеен. Диплом колледжа имеет примерно десятая часть (9%) взрослых латиноамериканцев, родившихся за границей, этот показатель возрастает до 18% во втором поколении. Но для третьего поколения взрослых латиноамериканцев он снова снижается до 11%...
Вероятность того, что выпускник школы латиноамериканского происхождения поступит в колледж, ниже, чем аналогичная вероятность для афроамериканца и для белого, не являющегося латиноамериканцем. Почти половина белых (46%) нелатиноамериканцев и две пятых (39%) афроамериканцев, закончивших полную среднюю школу, поступают в колледж. Среди выпускников-латиноамериканцев таких всего одна треть (33%). Пятая часть (19%) молодых совершеннолетних латиноамериканцев в возрасте от 18 до 24 лет учится в колледже; соответствующая доля для афроамериканцев составляет 30%, а для белых нелатиноамериканцев — 39%»[263].
Тревожно низкий уровень образовательных достижений латиноамериканцев влечет за собой множество других проблем:
Высокий уровень подростковой рождаемости: «У латиноамериканцев самый высокий уровень подростковой рождаемости среди всех крупнейших расовых и этнических групп в США, что приводит к увеличению числа молодых матерей и детей латиноамериканского происхождения, чрезвычайно уязвимых в том, что касается бедности, зависимости от социальных пособий и отсутствия медицинского обслуживания... Из всех расовых и этнических групп в США у латиноамериканцев самый высокий уровень подростковой рождаемости — 83 рождения на 1000 подростков женского пола в возрасте от 15 до 19 лет в 2002 г., что примерно в два раза выше, чем средний по стране показатель, равный 43. Самый высокий уровень — у латиноамериканцев мексиканского происхождения (94,5), за ними следуют пуэрториканцы (61,4)»[264].
Высокая доля лиц, находящихся в заключении: «Исследование, проведенное Центром Пью по изучению штатов (Pew Center on the States), показало, что среди латиноамериканцев один из 36 находится в заключении. Для сравнения: среди чернокожих в местах лишения свободы находится один из 15, а среди белых — один из 106»[265].
Зависимость от социальных пособий: По данным Министерства здравоохранения и социального обеспечения за 2005 г., тот или иной вид социальной помощи получают 6,4% белых, 24,9% афроамериканцев и 14,6% латиноамериканцев[266].
Контраст между латиноамериканцами и афроамериканцами следует рассматривать в контексте, делающем проблему первых еще более серьезной: по данным переписи 2000 г., в стране насчитывалось 35,3 млн латиноамериканцев, или 12,5% общей численности населения, составлявшей 281,4 млн; афроамериканцев тогда было 34,7 млн, или 12,3%. Поданным же переписи 2010 г., латиноамериканцев было уже 50,5 млн, прирост составил 16,3 млн, что увеличило их долю до 16,3%, в то время как число афроамериканцев выросло всего лишь на 4,3 млн, а их доля составила 12,6%. Более того, последние прогнозы Бюро переписей на 2050 г. указывают, что латиноамериканский сегмент населения к тому времени будет составлять 132,8 млн, т.е. 30%, в то время как афроамериканский сегмент будет насчитывать 65,7 млн, т.е. будет соответствовать половине величины латиноамериканского сегмента, которому он был равен по численности во время переписи 2000 г.[267]
Двуязычные Соединенные Штаты Америки
Независимо от нашего желания мы становимся двуязычной страной; об этом свидетельствует повседневный опыт, когда мы звоним в какую-нибудь фирму и слышим: «Если вы хотите говорить по-английски, нажмите 1; Si quiere hablar an espanol, optima el botôn numéro dos». Никогда в нашей истории язык иммигрантов не набирал такой силы, чтобы конкурировать с английским внутри страны. Сэмюэл Хантингтон в книге «Кто мы?» указывает: «Продолжающийся рост численности испаноязычного населения в США и усиление его влияния на американскую политику привели к тому, что сторонники латиноамериканцев открыто объявили о двух целях. Первая цель — предотвратить ассимиляцию испаноязычных иммигрантов и их интеграцию в англо-протестантское общество; вместо этого предполагается создать автономное испаноязычное социально-культурное сообщество на территории Соединенных Штатов. Поборники этого, наподобие Уильяма Флореса и Рины Бенмейер, отвергают идею “единого национального общества”, нападают на “культурную гомогенизацию” и трактуют призывы к признанию английского общенациональным языком как проявления “ксенофобии и культурного шовинизма”...
Вторая цель этих защитников испаноязычного населения вытекает из первой и заключается в трансформации Америки из единого общества в общество двух языков и двух культур. Трехвековая история Америки как общества со стержневой англопротестантской культурой и множеством этнических субкультур завершена; в Америке должны равноправно существовать две культуры — “испанская” и “английская”, а также (это принципиально) два языка — английский и испанский. Латиноамериканский иммигрант, профессор университета Дьюка Ариэль Дорфман утверждает, что сегодня необходимо принять решение “о будущем Америки. Будет ли эта страна говорить на двух языках или всего на одном?”. Разумеется, он выступает за первый вариант, то есть за двуязычие»[268].
Далее Хантингтон отмечает, что в больших городских агломерациях, таких как Лос-Анджелес, Нью-Йорк, Майами и Чикаго, латиноамериканцы имеют возможность проводить большую часть своей жизни в испаноговорящей среде. До сих пор все группы иммигрантов стремились обеспечить, чтобы у их потомков, родившихся в США, родным языком был английский. Обычно это приводило к тому, что первоначальный родной язык исчезал из употребления в третьем поколении.
Сегодня испаноязычная телевизионная сеть Univision конкурирует с крупнейшими американскими сетями. Мой друг и коллега со студенческих лет Рис Шонфелд, первый президент CNN и публичное лицо исполнительного комитета Института культурных изменений, периодически обращает мое внимание на информационные сообщения вроде следующего.
ВЗРОСЛЫЕ ВАЛОМ ВАЛЯТ СМОТРЕТЬ UNIVISIÓN, И МЫ ВЫИГРЫВАЕМ У ДРУГИХ ТЕЛЕВИЗИОННЫХ СЕТЕЙ
Мы превзошли NBC по числу взрослых зрителей в возрасте от 18 до 49 лет в прайм-тайм в течение 64 вечеров из 112...
Мы собрали больше двуязычных латиноамериканских зрителей в возрасте от 18 до 49 лет, чем такие популярные шоу, как American Idol («Американский кумир»), Dancing with the Stars («Танцы со звездами») и Modern Family («Современная семья»).
18 из 25 шоу с участием двуязычных латиноамериканцев проходят на Univision.
Правила игры изменились. Если вы хотите достичь успеха, ориентируясь на испаноязычных потребителей, жмите сюда[269].
Полагаю, что сам я могу служить очень хорошим примером той модели языковой аккультурации иммигрантских групп в США, которая действовала до недавнего времени. Мои дедушки и бабушки, говорившие на идиш, выучили английский, будучи взрослыми; оба моих родителя говорили на идиш, но родным у них был английский. Они часто говорили между собой на идиш, если хотели, чтобы ни я, ни мой брат не могли понять, о чем они разговаривают. В результате я знаю некоторые слова и выражения на идиш, но, к сожалению, не понимаю его и не могу на нем говорить. (Я говорю «к сожалению», потому что идиш — умирающий язык, несмотря на то что он привнес в современный американский английский язык множество слов, например bagel («бублик», «баранка», «бейгл»), lох («копченый лосось»), nosh («еда», «перекус»), schlep («бездельник», «дармоед»), schmooze («трёп», «переливание из пустого в порожнее»), tush («ягодицы», «зад»).)
Хантингтон приводит слова сенатора от Гавайских островов С. И. Хаякавы об уникальности позиции защитников испаноязычных иммигрантов: «Почему ни филиппинцы, ни корейцы не возражают против признания английского официальным языком страны? Почему не возражают японцы и уж тем более — вьетнамцы, которые чертовски счастливы оказаться здесь? Они учат английский так быстро, как только могут, и нередко выигрывают призы во всевозможных языковых соревнованиях. Зато Hispanics представляют собой серьезнейшую проблему. Они активно участвуют в борьбе за предоставление испанскому статуса второго официального языка Соединенных Штатов»[270].
Достаточно посмотреть на другие двуязычные страны (такие как Канада и Бельгия), чтобы почувствовать, какие внутренние разделения и конфликты могут ожидать США, особенно по мере того, как латиноамериканская составляющая будет приближаться к одной трети. Однако в приведенных двух случаях соперничающие языки — английский и французский в случае Канады, фламандский (голландский) и французский в случае Бельгии[271] — принадлежат к культурам с высоким культурным капиталом. В рамках же нового американского двуязычия одна культура тяготеет к прогрессу, а другая ему противится.
Язык и культура
Язык — проводник культуры. Взять хотя бы то, что в испанском языке отсутствует как слово, означающее «компромисс» (compromiso означает «обязательство»), так и слово со значением «ответственность», и эта проблема усугубляется употреблением пассивных конструкций с возвратными глаголами, в результате чего, например, «я прекратил (нарушил, забыл) то-то и то-то» превращается в «то-то и то-то прекратилось (было нарушено, было забыто)».
Работая директором миссии USAID в первые два года сандинистского режима в Никарагуа, однажды в кульминационный момент наших усилий, направленных на то, чтобы убедить Конгресс США одобрить специальные ассигнования на Никарагуа, когда я попытался объяснить министру правительства смысл понятия «dissent» («инакомыслие», «расхождения во мнениях»), то столкнулся с большими трудностями. Этот министр был выходцем из никарагуанской семьи, принадлежащей к высшему классу общества, и получил образование в американском университете. Тем не менее он был озадачен тем, что «dissent» воспринимается как легитимное и даже необходимое демократическое понятие. После моих продолжительных попыток объяснить ему это в какой-то момент его лицо прояснилось, и он воскликнул: «Вот теперь я понял, о чем вы говорите — о гражданском неповиновении!»
Позднее один двуязычный и принадлежащий сразу к двум культурам никарагуанский деятель образования объяснил мне, что, когда я употребляю слово «dissent», мой никарагуанский коллега понимает его как «ересь». Он добавил: «В конечном счете, мы — дети инквизиции».
Американский обозреватель мексиканского происхождения Ричард Эстрада рассматривает последствия двуязычия в письме, отправленном мне в 1991 г.: он уверен, что в долгосрочной перспективе языковая проблема на американском Юго-Западе может оказаться более серьезной, чем в случае Квебека: «Дело в том, что Квебек... не граничит с Францией. <...> С другой стороны, Юго-Запад имеет общую границу протяженностью 2000 миль с испаноязычной страной, насчитывающей по меньшей мере 85 млн жителей (в 1990 г.; в 2010 г. — 112 млн. — Л.X.), из которых сотни тысяч ежегодно переезжают в США или живут на две страны. Эти два фактора — географическое соседство и темпы иммиграции — должны заставить задуматься. Никто из тех, кто наблюдает рост испаноязычных СМИ в нашей стране, не может не видеть, что дело идет к возникновению параллельной культуры. В этом-то все и дело: двуязычие в целом препятствует ассимиляции. Оно способствует распространению параллельной, а не подчиненной культуры»[272].
Хантингтон формулирует эту проблему в еще более сильных выражениях (и я с этим согласен): «Несмотря на сопротивление большинства американцев, испанский язык постепенно уравнивается в правах с языком Вашингтона, Джефферсона, Линкольна, Рузвельтов и Кеннеди в качестве языка Америки. Если тенденция сохранится, культурное разделение между испаноязычной и англоговорящей Америкой придет на смену расовому разделению между белыми и чернокожими в качестве наиболее серьезного раскола в американском обществе. “Раздвоенная” Америка с двумя языками и двумя культурами будет коренным образом отличаться от Америки с единым языком и стержневой англо-протестантской культурой — Америки, просуществовавшей на Земле более трех столетий»[273].