Воспитание детей: Джером Каган, специалист по психологии развития, Гарвардский университет.
Образование: Фернандо Реймерс, Высшая школа образования, Гарвардский университет.
Религия: Питер Бергер, социолог, Бостонский университет.
СМИ: Рис Шонфелд, первый президент CNN.
Политическое лидерство: Ричард Ламм, бывший губернатор штата Колорадо.
Помощь развитию: Эндрю Натсиос, бывший руководящий работник USAID.
Экономика: Джеймс Фокс, бывший главный экономический советник латиноамериканского бюро USAID.
Правовая реформа: Октавио Санчес, руководитель аппарата тогдашнего правительства Гондураса.
Частный сектор: Роб Клейнбаум, бывший глава отдела внутренней отчетности компании General Motors.
Сбор и интерпретация данных: Маттео Марини, Калабрийский университет, Италия.
Заключение: рекомендации по прогрессивным изменениям культуры
Хочу подчеркнуть — и четырехлетний опыт работы ИКИ подтверждает это суждение, — что нижеследующее не должно восприниматься как рецепт гарантированного достижения успеха. Все участники исследовательского проекта «Культура имеет значение» согласны в том, что правительственные чиновники и организации помощи развитию, на которых лежит основная ответственность за руководство политикой и программами, нацеленными на увеличение свободы и благосостояния человечества, пренебрегают культурным измерением человеческого прогресса. То же самое относится и к другим организациям — в особенности религиозным, образовательным и средствам массовой информации, — которые оказывают влияние на массовые ценности, верования и установки. Ни один из участников проекта «Культура имеет значение» не считает, что учет культурных факторов в политических программах и действиях мгновенно скажется на ходе развития. Но большинство из нас убеждены, что включение культуры в набор факторов, формирующих развитие, придаст ускорение темпу прогресса.
Я хочу еще раз сформулировать основную посылку исследовательского проекта «Культура имеет значение»: изменение культуры, так же как демократию и рыночную экономику, нельзя навязать извне, кроме как в самых исключительных ситуациях вроде той, которая сложилась после безоговорочной капитуляции Японии в 1945 г. Прогресс оказывается устойчивым, только когда его движущие силы действуют в первую очередь изнутри. Эту мысль очень точно выразил Томас Фридман в своей колонке в номере «New York Times» за 26 ноября 2011 г., озаглавленной «Начать должны они сами»: «Когда президент Обама объявил о своем решении увеличить в 2009 г. численность войск в Афганистане, я сказал, что это может привести к успеху при наличии трех обстоятельств: Пакистан становится другой страной, президент Афганистана Хамид Карзай становится другим человеком, и нам удается сделать именно то, чем мы, по нашим утверждениям, не занимаемся, а именно построить государство в Афганистане. Ничего из перечисленного не произошло, и поэтому я по-прежнему убежден, что варианты исхода дела в Афганистане, которые у нас есть, таковы: потерпеть поражение раньше либо позже, проиграть мало либо проиграть много. Я голосую за то, чтобы проиграть как можно раньше и как можно меньше»[293].
Еще одним условием является открытость к восприятию идеологических, политических, технологических и институциональных уроков, приобретенных более развитыми обществами. Но пока эта осведомленность не достигнет критической отметки, внешнее давление скорее всего будет сталкиваться с сопротивлением. Даниэль Латуш в своей статье о Квебеке, подготовленной в рамках исследовательского проекта «Культура имеет значение», подчеркивает: «Нельзя достичь преобразования культуры, пока нет массовой уверенности, что с культурой что-то “не в порядке”, и пока не проведено систематическое обсуждение того, как можно исправить ситуацию. Чтобы культура имела значение, для начала нужно осознать, что она нуждается в изменениях»[294].
Я также хочу подчеркнуть, что изменение культуры и «развитие», как его стали понимать в последние полвека, тесно связаны между собой. Инициативы по изменению культуры обычно влекут за собой политическое, экономическое и социальное развитие, и наоборот, инициативы, разработанные с целью поддержки развития в традиционном смысле слова, могут также приводить к прогрессивным культурным изменениям. Например, принятое Франсиско Франко решение к концу 50-х годов XX в. сделать экономику Испании открытой, как впоследствии выяснилось, привело к глубоким культурным изменениям.
Наконец, имеющиеся данные убедительно показывают, что отдельно взятый инструмент культурных изменений (такой как кампания по борьбе за пунктуальность в Эквадоре, закончившаяся ничем[295]) едва ли может изменить мощную инерцию культуры.
Необходима всесторонняя, скоординированная программа, которая охватывала бы воспитание детей, религию и религиозную реформу, образование и реформу образования, средства массовой информации, реформирование деловой культуры и политическое лидерство, приверженное демократической и капиталистической модели.
Единственным возможным исключением в этом отношении является религиозная реформа. Практически во всех культурах религия выступает главным источником ценностей, верований и установок. Подобно тому как Реформация стала двигателем прогресса в протестантских странах, всеобъемлющей реформы религии может оказаться достаточно для того, чтобы вызвать значительные культурные изменения в отдельной стране. В этом отношении пристального изучения заслуживает движение Бразилии от практически полной монополии католицизма к тому, чтобы стать преимущественно протестантской страной.
Ниже перечисляются основные направления изменений в культуре, которые вытекают из результатов наших исследований и опыта.
I. Воспитание детей и образование
А. Покончить с неграмотностью
Неграмотность — это главное препятствие на пути прогрессивного изменения культуры. Неграмотность сковывает способность учиться и изменяться, способствует увековечению традиционной культуры. В наибольшей степени прогресс отстает в большинстве обществ, в которых уровень неграмотности особенно высок, в первую очередь в мусульманских странах и в Африке. В подавляющем большинстве таких стран грамотность среди женщин распространена гораздо меньше, чем среди мужчин. При этом с точки зрения изменения культуры можно утверждать, что в силу ключевой роли женщин в воспитании детей женская грамотность имеет намного большее значение, нежели мужская (как это подчеркивает, помимо прочих, и Ага-хан). Весьма показательно, что в Ботсване, лидирующей демократии в Африке южнее Сахары, женщины имеют более высокий уровень грамотности, чем мужчины.
Тот аргумент, что низкий уровень грамотности является неизбежным следствием общей бедности, неубедителен. При всей своей относительной бедности Шотландия к концу XVIII в. была самой грамотной страной в мире. Скандинавские страны также достигли высокого уровня грамотности в период, когда были еще сравнительно бедны. Япония сумела в значительной мере ликвидировать неграмотность к началу XX в., задолго до того, как ее стали по праву называть богатой страной. В Чили и мужчины, и женщины уже в XIX в. были грамотнее, чем в других странах Латинской Америки.
Я убежден: если задача искоренения неграмотности получит высокий приоритет в деятельности правительств бедных стран и международных институтов развития, то она может быть в основном решена за одно, максимум за два поколения. На пути к ликвидации неграмотности прежде всего необходимо осуществить планы обеспечения всеобщего начального образования. Поскольку в бедных семьях детей нередко не пускают в школы, так как они зарабатывают деньги или помогают по дому, могут потребоваться государственные безвозмездные выплаты родителям, чтобы те не мешали детям учиться. Такую программу запустило правительство президента Луиса Инасиу Лула да Силвы в Бразилии, и она приносит очевидный успех[296].
После этого целью должно стать полное всеобщее среднее образование и, наконец, всеобщая доступность последующего образования.
Б. Изменить методы воспитания детей
Традиционные модели воспитания передаются из поколения в поколение, и в значительной степени это происходит потому, что единственная подготовка, которую получает большинство молодых родителей, — это воспоминания о том, как воспитывали их самих. Однако, как отмечает коста-риканский детский психолог Луис Диего Эррера в своей статье, подготовленной в рамках Исследовательского проекта «Культура имеет значение»[297], традиционные приемы воспитания детей порой являются каналом передачи ценностей, верований и установок, препятствующих прогрессу индивида и общества, и значение здесь имеет не только то, чему родители учат ребенка, но и то, как они строят с ним отношения.
В своей статье, написанной в рамках исследовательского проекта «Культура имеет значение», Джером Каган говорит о том, что могут сделать родители для укрепления ценностей, ведущих к демократии, социальной справедливости и благосостоянию:
«Для продвижения демократической этики требуется, чтобы семья поощряла в детях ощущение себя как личности, обладающей контролем над обстоятельствами своей жизни, а для этого нужно дать почувствовать сыновьям и дочерям, что у них есть возможность оказывать влияние на семью. Попросту говоря, чтобы укрепить в ребенке чувство контроля над обстоятельствами, нужно с ним советоваться, спрашивать его мнение, а при возможности и учитывать его предпочтения. Психологи называют родителей, действующих подобным образом, авторитетно-демократическими.
А вот представление о том, что все члены сообщества должны обладать равными полномочиями влиять на его будущее, прививать труднее, нежели ощущение контроля над обстоятельствами, так как оно требует от ребенка понимания разницы между экономической выгодой и символами статуса, с одной стороны, и политической привилегией — с другой... В отличие от чувства контроля над обстоятельствами, которое может возникнуть до семи лет, эта более абстрактная идея должна дожидаться полового созревания, когда развивающиеся познавательные способности позволяют молодым людям понять, что жизненные интересы сообщества порой должны иметь приоритет над желаниями индивида. Для продвижения этой цели недостаточно системы поощрений и наказаний, она требует, чтобы родители вели диалог с детьми.