Антисемитизм страха
Я не люблю евреев: они работают упорнее; они разумнее; они ведут себя открыто; наконец, они — повсюду.
Англичане, датчане, шведы, американцы могут любить или не любить евреев. Любовь, знаете ли, дело индивидуальное и добровольное. Но эти передовые народы евреев не боятся — это точно.
Страх, что евреи могут стать фактическими хозяевами страны, появляется у французов и усиливается у немцев. Он очень заметен у поляков, венгров, румын. В России этот страх проявляется очень сильно.
Можно относиться к «еврейской проблеме» как угодно, но без понимания этого страха мы не поймем истории всего Нового времени, да и всего XX века.
Потому что антиеврейские настроения и в Александрии Египетской во времена Манефона, и в Лондоне XIII века, и в Берлине XVIII, и в Петербурге XIX веков имеют принципиально одну природу: евреев боятся. Евреями интересуются, евреи вызывают уважение… на расстоянии. Вблизи они оказываются очень уж активны и успешны.
«Приобщение евреев к европейской среде производило на горожанина и на интеллигента в большинстве стран Европы впечатление головокружительного успеха. Выяснилось, что если евреям предоставляется возможность свободно — в более или менее равных условиях — конкурировать с окружающей средой, их шансы на успех значительно более высоки.
Лишь на этом фоне можно найти объяснение тому поразительному явлению, что во многих европейских странах в конце XIX века послышались голоса, грозно усилившиеся с течением времени, призывающие к защите бедного европейца от всемогущего еврея».{126}
Кивнем головой, соглашаясь с умными авторами «Очерка истории еврейского народа», и пожалеем лишь об одном — что эти элементарные истины обсуждаются в еврейской среде через пятьдесят лет ПОСЛЕ холокоста, а не за сто лет ДО него. Хотя, конечно, есть такая поговорка: «Если бы я была такая умная до, как моя бабушка после, я бы никогда не делала глупостей».
У самых развитых народов лидерство евреев вызывает скорее восхищение. Они могут себе это позволить, потому что у них евреи контролируют значительные, но не определяющие сектора в экономике. Еврейских интеллектуалов много, но они не оттесняют на второй план интеллектуалов других народов. Еврейская тематика в искусстве и литературе заметна. Но не выходит на первый план.
Народы менее развитые испытывают перед евреями настоящий тяжелый страх. Римляне евреев не боялись, а вот египтяне — боялись, и Манефон изо всех сил пытался изобразить евреев так, чтобы с ними просто невозможно было иметь дело — чисто психологически.
В XIX и XX веках евреев не боялись англосаксы. Но в Германии, Австро-Венгрии, в славянских странах, особенно в Польше и России, страх перед евреями только нарастал. Ведь что получается? Вдруг «оказывается», что евреи — это не просто какая-то то забавная, то неприятная разновидность туземцев. Это, «как выяснилось», очень опасные люди. Они «вдруг», на протяжении считаных десятилетий, даже считаных лет, подминают под себя экономику страны, ее культурную и интеллектуальную жизнь. Возможность общественной карьеры, накопления богатств, приобретения недвижимости, организации какого-то производства оказываются в зависимости от этих юрких инородцев.
При этом евреи вовсе не обязательно должны быть враждебны людям из других народов или сознательно ограничивать их в чем-то. Вовсе нет! Евреи могут быть как раз очень даже благожелательны к гоям, особенно к умным. Я бы даже сказал, что к умникам любого племени евреи решительно неравнодушны и очень часто стараются приблизить их к себе.
В конце XIX и начале XX века Европу охватила особая форма антисемитизма. Раньше евреев могли отвергать как непривычных чужаков: антисемитизм ксенофобии. Тот самый случай, когда евреев «просто не любят — и все».{127}
Церковь не любила евреев как «врагов Христа»: религиозный антисемитизм.
Антисемитизм и в античное время, и во Франции и Англии XIII–XIV веков, и в России XIX века — это «антисемитизм конкуренции», переходящий в судорожный пароксизм «антисемитизма страха».
Это, конечно, и страх перед тем, что тебе лично может не оказаться места в экономике, общественной жизни и культуре собственной страны. Но не только! Это и страх перед тем, что ты окажешься «последним из могикан»: представителем культуры, которая себя изжила.
Это и сложность смотреть в глаза соплеменникам, которым повезло меньше, чем тебе самому. Это страх перед тем, что твоя страна уже меняется и вскоре изменится до неузнаваемости. Это страх перед очень милыми, благоволящими к тебе инородцами, потому что они вездесущи, могущественны и явно понимают, что происходит. А ты не понимаешь и во всем зависишь от них. Даже если они тебя приняли в свою среду и вознесли… так ведь, значит, могут и погубить! А логику их поведения ты понимаешь хуже, чем хотелось бы…
Такой страх в чем-то сродни страху перед неведомой необъяснимой стихией. Перед землетрясением, например, или громадной молчаливой тенью, мелькнувшей вдруг наперерез тебе в сине-зеленой морской воде.
«Антисемитизм страха» встречается и в наши дни, — например в США, когда публикуется статистика: по числу молодежи, получающей высшее образование, лидируют шотландцы, итальянцы и евреи. Шотландцы для англосаксов — это «свои»; отношение к ним примерно такое же, как у русских к украинцам и белорусам. Итальянцы — это уже посерьезнее… Но бог с ними, христиане, как-никак. А вот евреи вызывают самое сильное опасение — потому что страшно лет через 30 оказаться в стране, в которой элита будет еврейской не на 5, а на все 50 %.
Но эти страхи современных людей — детские игрушки по сравнению со страхами, замучившими европейца в Новое время, особенно в Германии и России XIX и в первой трети XX веков.
В Германии
В Германии «антисемитизм страха» был гораздо сильнее, чем в Англии или в США, на что были глубочайшие причины: процент грамотных немцев был ниже, чем в англосаксонских странах. Да, Германия была страной университетов; да, вплоть до эпохи Гитлера в мире существовала наука немецкая — и вторая половина науки, вся остальная.
Но великолепные ученые творили, замечательные открытия совершались, книги писались посреди не очень образованной страны. В Британии уже в 1800 году 50 % населения жило в городах; и даже сельское население, во-первых, очень часто вовсе не занималось сельским хозяйством, а во-вторых, и сельским хозяйством занималось не патриархальное крестьянство, а своего рода сельские предприниматели. При всей специфике труда на земле британский фермер отлично умел вкладывать капитал, оценивать возможные доходы и получать прибыль. А если не умел — с ним происходило то же самое, что и со всяким мелким предпринимателем.
В результате в Британии евреи оставались по своему культурному и образовательному уровню одними из многих. А вот в Германии было очень много людей, для которых евреи могли составлять конкуренцию, — и в силу того, что они были образованнее и культурнее, и в силу своей большей приспособленности к городским формам производства и быта.
В историю вошли слова А. Штекера: «Евреи — это наше несчастье!» и Евгения Дюринга: «Германия стоит перед опасностью иностранного господства». Российский интеллигент знает Евгения Дюринга в основном по «Анти-Дюрингу» Ф. Энгельса. А он, представьте себе, был одним из лидеров немецкой социал-демократии и писал книги, в которых утверждал: «Еврейский вопрос есть просто вопрос расовый, и евреи не просто нам чуждая, но врожденно и бесповоротно испорченная раса». И эти книги читали — вот ведь что самое интересное!
Само слово «антисемитизм» появилось в Германии в 1879 году, и ввел его в обиход Вильгельм Марр, полуеврей, в книге «Победа иудаизма над германизмом». «Снова — в который раз? — еврейская история запятнана отступничеством», — в который раз заламывает руки мистер Даймонт{128}. Хуже… Хуже… В который раз еврейская история запятнана мелким маразмом. Причем и со стороны Марра, и со стороны мистера Даймонта.
В 1882 году в Дрездене состоялся Антисемитский конгресс, на который съехалось до тысячи социалистов-мракобесов. Конгресс принял «Манифест к правительствам и народам христианских государств, гибнущих от еврейства». В Манифесте антисемиты требовали чего-то родного, средневекового: изгнания евреев из Германии.
Во Франции было ненамного лучше; там не было Марра, но зато был Эдуард Дрюмон с его вышедшей в 1886 году книгой «Еврейская Франция». Дрюмон пугал читателей тем, что евреи с их хитростью, умом и образованностью скоро покорят Францию и сделают ее еврейским государством.
Дрюмон был один из первых, кто ввел в мировую мифологию новый образ еврея. До середины — конца XIX века Европа считала евреев особым племенем туземцев, выведенных из мрака пламенем Просвещения. Еврей был или такой же европеец, «как мы», только ходящий в синагогу, или дикий туземец, вызывающий скорее жалость своей нищетой, болезненностью, отсталостью.
Дрюмон был в числе тех, кто ввел новый образ еврея — еврея-заговорщика! Действительно, почему это малочисленное еврейское племя все время оказывается на важных постах, да еще стяжает богатства? Не могут же плохие евреи честным путем оттеснять от кормушки хороших французов?! Тут заговор! Евреи всего мира объединились в мировой сверхкагал и последовательно превращают весь мир в своих рабов, вот что они делают!
Образ еврея-заговорщика — это вам не жалкий завшивленный еврей из гетто! Это дьявольски хитрый еврей, который только и мечтает обмануть вас и к которому чуть что, на подмогу поспешат толпы евреев из всех стран мира. Такой еврей будил уже не отвращение и не инстинкт преследования, а настоящий сильный страх. Люди любят пугаться в меру своего удовольствия и любят всяческие страшные тайны: особенно если в доме тепло, кладовая набита едой, а полиция не очень далеко. Кроме того, Дрюмон оправдывал французов как раз там, где они особенно хотели быть оправданы.
Люди не любят личной ответственности — и еврей Дрюмона освобождал от нее. Это не ты по своей вине провалился на экзаменах, потерял деньги в биржевой игре, влюбился в дрянную девку, вырастил сына идиотом. Ты не виноват! Это все виноваты евреи… Это они тебя «подставили».
Франция не занимает того места в мире, которое должна занимать, по твоему мнению? Но ведь и в этом виноваты не те, кто мало и плохо работает, кто проиграл войну Пруссии, развел бюрократию, обленился… Это все гады-жиды!
На самом деле Дрюмон оказывал медвежью услугу своим соотечественникам — уже потому, что помогал им вместо работы над собой и решения своих проблем переводить свою жизнь в плоскость внешней войны. Как бы они сами — чистое золото, а если что не так — ведь им мешают!..Но чтобы понять опасность этой психологии, надо подумать; а думать хочется не всем и не всегда.
В общем, к концу XIX века антисемитская и вместе с тем социалистическая пропаганда окутала всю Францию. «К 1889 году он (антисемитизм) достигает уровня настоящего пароксизма во всей Западной Европе — Германии, Франции, Великобритании и США».{129}
В России
С гордостью патриота сообщаю — Россия внесла достойный вклад в становление антисемитизма. Кое в чем она даже опередила европейцев, потому что «Книга кагала» Якова Брафмана вышла в 1875 году — раньше, чем творения Дюринга, Марра и Дрюмона.
Яков Брафман, крестившийся минский еврей, оценивается то как опасный параноик, то как крупный ученый. Скорее всего, он сочетал в себе черты и того и другого (кстати, русский поэт Серебряного века Владислав Ходасевич его внучатый племянник).
Крестившись, Брафман оставался убежденным сторонником еврейского Просвещения-Гаскалы, хотел реформировать еврейский быт, подавал записки императору Александру II. И написал знаменитую «Книгу кагала». Опираясь на документы минского кагала конца XVII — начала XIX века, Брафман показал, как бесправен рядовой член еврейской общины, до какой степени кагал распоряжается его судьбой.
И сделал еще два вывода: первый из них о том, что это «самоуправление» не ограничивается местными рамками, что существует всемирная кагальная организация, охватывающая весь еврейский народ во всем мире и управляемая из единого центра. Центр посылает импульсы на периферию, в местные кагалы, кагалы принимают к исполнению… И никакие «государственные законы не могут уничтожить ту вредоносную силу, которая таится в еврейском самоуправлении».
Второй вывод: Брафман утверждал, что евреи никогда не считали и не считают себя частью христианского мира и что их цель — захват власти (в первую очередь экономической) и «умозатмение» христиан, чтобы они оставались только фиктивными собственниками своего имущества, а на самом деле им распоряжались евреи.
Книга приобрела исключительный авторитет в правительственных кругах, среди высших чиновников и в обществе. Для многих Яков Брафман сделался своего рода экспертом по еврейскому вопросу — ведь он жил в обеих цивилизациях, знал и христианскую жизнь, и иудейскую.
Гессен отмечает как «исключительный успех» книги, так и ее вред: «Книге кагала» удалось внушить множеству отдельных лиц фанатическую ненависть к еврейскому народу как к «всемирному врагу христиан», удалось распространить превратное мнение о внутреннем быте евреев».{130}
В конце XIX века большинство евреев утверждали, что документы, использованные Брафманом — акты минского кагала, «представлены частью в искаженном виде, частью в ложном освещении», или же вообще ставили под сомнение «подлинность некоторых документов»{131}. Здорово сказано! Правда, современная Еврейская энциклопедия полагает, что «использованные… материалы являются подлинными и переводы его достаточно точны», но укоряет Брафмана за «ложную интерпретацию»{132}. А другая полагает, что источники Брафмана — «ценный источник для изучения истории евреев в России конца XVIII — начала XIX в.».{133}
Вот и разбери этих евреев…
Я же отмечу одно — очень может быть, намерения-то у Брафмана были наилучшие. Но он оказывал русским такую же сомнительную услугу, какую оказывал Дрюмон. То-то его книга стала такой авторитетной у бюрократии!
Ведь и много позже, фактически до самого 1917 года, «петербургские верхи все же поддавались соблазнительно простому объяснению: что Россия ничем органически не больна, что вся революция, от начала и целиком, есть злобная еврейская затея и часть мирового иудо-масонского заговора. Давно была бы Россия в зените мировой славы и могущества, если бы не евреи! И этим близоруким, удобным объяснением вельможные круги еще бесповоротнее определяли свое близкое падение».{134}
В Российской империи (в Ревеле-Таллинне) родился и Альфред Розенберг, автор «Мифа двадцатого века». Свою жуткую книгу он выпустил на немецком языке в 1930 году, но ведь образование-то он получал в России, в Московском университете!
Обилие евреев в русском революционном движении создало этому движению репутацию «жидовского». Но социалисты в России очень часто были как раз самыми яростными антисемитами.
Известно немало листовок, которые распространялись разными организациями, от «Черного передела» до «Южнорусского Рабочего Союза». Исполнительный Комитет «Народной воли» писал:
«Хто забрав у свои рукі землі, ліса та корчми? — Жиди. У кого мужик, часом скрізь сльози, просить доступить до своего лану? У жидів. Куда нi глянешь, до чого ні приступиш, — жиди усюди».
И завершается призывом: «Підимайтесь же, честні робочі люде!»
В Листке «Народной воли» (уже в 1883 году): «Погромы — начало всенародного движения…».
Листок «Зерно» «Черного передела»: «Невтерпеж стало рабочему люду еврейское обирательство. Куда ни пойдет он, почти всюду наталкивается на еврея-кулака».
Уже во время погромов в Балте в 1881 году правительство говорило, что раздувают погромы революционеры. Евреям очень не хотелось в это верить, но, судя по уклончивым полупризнаниям и ЕЭ, и Гессена, поверить пришлось.
В еврейской литературе часты обвинения правительства в пособничестве погромщикам и чуть ли не в организации погромов. Если изучить вопрос, становится видно: правительство Российской империи занимает такую же позицию, как и правительство Рима.
А вот позиция простонародья России и Украины больше похожа на позицию египтян. Писатели-деревенщики типа Белова или Астафьева очень напоминают Манефона — люди двух миров, они выражают народную позицию на языке неплохой литературы.
Кто не боялся евреев
Справедливости ради: в России родился и яростный протест против антисемитизма. Известный религиозный философ Владимир Соловьев написал «Протест» против «антисемитического движения», и этот протест подписали более 100 ученых, писателей, публицистов, общественных деятелей. В «Протесте», помимо прочего, Соловьев писал, что «единственная причина еврейского вопроса — забвение справедливости и человеколюбия», «безрассудное увлечение слепым национальным эгоизмом», «возбуждение племенной и религиозной вражды».
Написал, пытался пристроить в газеты. Но полиция предупредила газеты: печатать этого не велено.
Ах, так?! Соловьев прилагает усилия, чтобы обратиться лично к Александру III, вручить ему персонально «Протест». И тогда философа через полицию предупредили, что если он будет настаивать — добьется официального административного преследования. И Владимир Соловьев отступился. А жаль…
В. И. Вернадский тоже выступал против ограничений. Он последовательно считал, что эмиграция евреев из России — это эмиграция интеллекта. Если евреи уезжают в США, то выезжает ум, который можно бы использовать и в России.
Присоединяюсь к этим двум интеллектуалам, но отмечу: им-то уже ничего не грозило. Они-то конкуренцию наверняка выдержали, и неплохо.
Последствия «антисемитизма страха»
Как мы видим, с 1860 по 1900 год еврейская Россия не только сблизилась с русской — она составила ей конкуренцию. И к концу XIX — началу XX века в Российской империи на место сочувствия и стремления «цивилизовать» и «исправить» поселяется «антисемитизм страха». Образ симпатичного, хотя и диковатого, еврея, сменяется другим — образом хитрого, опасного еврея. Угнетенный кагалом, запуганный полицией еврей мог вызывать у общества или сочувствие, или инстинкт преследования.
Еврей — интеллектуал и богач, уверенно оттесняющий русского от должностей, мест в учебных заведениях и накопления богатств, будит другие чувства — или страха, или завистливого восхищения. Это уже совсем не тот еврей, которому хочется покровительствовать.
Из-за этого страха эмансипация евреев по-российски имеет две зловредные особенности. Похоже, они сказываются до сих пор.
1. В Российской империи эмансипация проводилась непоследовательно и до 1917 года так и осталась незавершенной. Евреи как были, так и остались неполноправным меньшинством.
Эмансипация евреев в Российской империи так и не завершилась, произойдя в непонятно какой стране, в смутное время, — когда Николай II, а затем его брат Михаил уже отреклись от престола — соответственно, Российской империи уже не было. А Учредительное собрание, которое могло бы ввести (учредить) новую форму правления, еще не собралось. В этом непонятном государстве и вышел Закон Временного правительства: 20 марта (2 апреля) 1917 года «Об отмене вероисповедных и национальных ограничений».
Позже, чем в любой другой европейской стране.
2. В Российской империи эмансипацию дали, а потом отняли обратно. И это создавало уже не ситуацию «прав не дают!» А ситуацию куда более мрачную и неприятную: ситуацию прямого предательства.
В конце концов, правительство и весь образованный слой России несколько десятилетий уговаривали евреев «просвещаться», манили в состав образованного класса Российской империи. Но получается — как только евреи стали неравнодушны к этой пропаганде, как только они начали по-настоящему массовое движение в эту сторону, и тут же возникает могучая волна правительственного антисемитизма, воздвигается настоящий барьер административных ограничений.
Русская интеллигенция раскалывается: одни поддерживают правительство, другие категорически против. Позиция русской интеллигенции похожа на позицию образованных эллинов времен Птолемеев.
Простонародье режет евреев, как египтяне.