нтропометрический способ в специальной юридической литературе в России.
Лакассань был чрезвычайно увлечен вопросами криминалистики, и поэтому я поздравлял себя с выбором лионского факультета: при выборе я еще не мог иметь в виду полезных занятий у Лакассаня, так как имя его и труды ни в России, ни в Германии не были известны.
Я должен упомянул», что новые течения в уголовном праве сближали науку о нем в особенности с психиатрией, и я еще в Гейдельберге, на втором семестре моего там пребывания, слушал лекции в клинике известного в Германии психиатра Фюрстнера. Небольшая клиника его была чрезвычайно интересна. Около сотни больных, распределенных по родам душевного заболевания, были как бы тщательно «подобраны», в том смысле, что в каждом отделении можно было проследить все развитие недуга, начиная с первой стадии заболевания и кончая последней. Это была как бы опытная станция душевных болезней. И даже мне, немедику, лекции Фюрстнера, демонстрируемые на больных, многое дали и разъяснили много вопросов, занимавших меня как криминалиста, — особенно в области той проблемы, которая в науке получила название «уменьшенной вменяемости и ответственности». Выскажу тут же заключение, к которому я тогда пришел: относить преступников к категории душевнобольных, усматривать в преступнике больного или, как выражаются другие, социально больного является плодом увлечения материализмом, весьма опасного, отнюдь не содействующего оздоровлению общественной морали; последняя требует, напротив того, укоренения принципа личной индивидуальной ответственности каждого гражданина за свои поступки. Не убедил меня в противном и антропологический и социологический материал, изученный мною в кабинете судебной медицины Лакассаня.
Период моего пребывания в заграничных университетах ознаменовался и другой новизной в области изучения душевных явлений вообще и преступного мира в частности. Я говорю о явлениях гипнотизма, который стал тогда предметом специального изучения со стороны французских врачей, образовавших так называемую «школу Нанси», то есть круг врачей, группировавшихся вокруг профессоров медицинского факультета в Нанси, а затем и в Париже. Изыскания над явлениями гипнотизма привели и к юридической проблеме: о пределах влияния посторонней воли на действия человека — главным образом на действия преступные, которые могут совершаться под влиянием гипнотического внушения. Отсюда вытекал ряд кардинально важных для науки уголовного права вопросов — с одной стороны, о вменяемости, с другой — о применении гипнотического внушения для отыскания виновных, с третьей — о гипнотизме как средстве исправления преступников вместо попыток устраивать дорогостоящие тюрьмы с режимом, рассчитанным на исправляющее перевоспитание… Гипнотизм стал модным вопросом не только в научных сферах; им заинтересовались и широкие круги общества, и многие, вероятно, помнят то время в конце прошлого столетия, когда мысль, не удовлетворенная пронесшимся над просвещенным человечеством начиная с половины прошлого столетия вихрем материализма, стала искать себе выхода в изучении явлений загадочных, в спиритизме, гипнотизме, теософии, вообще веры в скрытый от нас мир и готова была бы пойти навстречу новой религии, если бы только нашелся надлежащий пророк. Успех проповеди Толстого об оздоровлении человечества и явился результатом этой потребности. Во всех образованных кругах общества стали усиленно заниматься гипнотическими опытами; появились гипнотизеры, которые производили свои опыты перед публикой.
Заинтересовался гипнотизмом и я, как будущий криминалист, желавший использовать свою научную подготовку полностью и во всех отношениях. Я не предавался в этой области большим увлечениям; по свойственному мне (быть может, вынесенному из моих занятий в детстве старою еврейскою письменностью) консерватизму, я относился с осторожностью к модным веяниям в науке. Я усердно следил за всем новым, но не становился адептом всякой новой теории или нового течения.
Будучи поглощен научной работой, раскрывавшей для меня новые, широкие горизонты, я уже не имел возможности использовать пребывание за границей для других общеобразовательных целей. Не предпринимал никаких поездок, не имел даже возможности посещать музеи искусств, и — стыдно сознаться — будучи в Лейпциге, в часе езды от Дрездена, я не посетил Дрезденской галереи, несмотря на большой мой интерес к предметам искусства. Впрочем, и средства, которыми я располагал, не давали мне свободы тратить хотя бы и небольшие деньги на поездки.
Вне научной работы для меня ничего не существовало. Забыты были и начавший бушевать в России антисемитизм, и буря усиливавшейся реакции, направляемая твердой рукой Александра III. Я жил в области, куда не доходили обыкновенные злобы дня, вне общества, без знакомых, без товарищей; своими мыслями, роившимися в голове и как бы выливавшимися через край мозгового сосуда, я делился только с женою. Даже такое событие громадной политической важности, как смерть Вильгельма I во время моего пребывания в Лейпциге, не оставило во мне никаких впечатлений. Когда я был в Лионе, умер Фридрих II[211]. Лионская публика отнеслась к этой смерти с нескрываемым злорадством, несмотря на то что Фридрих был император миролюбивый, между тем как милитаристские наклонности его преемника — Вильгельма II были известны и вызывали уже тогда опасения за сохранение мира в Европе,
Во время пребывания в Лионе я стал приводить в некоторый порядок собранные мною материалы для предстоящей магистерской диссертации: тему для нее я избрал ту же, которую разработал в студенческом сочинении. Новые мои познания по уголовному праву требовали выхода, и моя научно-литературная работа, которая, мне тогда представлялось, будет обширной и которой, думал я, будет посвящена вся моя будущая деятельность, началась именно в Лионе. Полученное там первое известие о принятии одной моей статьи для напечатания в юридическом журнале, а затем другой работы в общем журнале «Вестник Европы»[212] причинило мне понятное удовлетворение, знакомое всякому начинающему писателю. Только работать в Лионе было чрезвычайно трудно вследствие необычайно высокой температуры в летние месяцы, — жара доходила до 35 градусов по Реомюру, раскаленный воздух стоял без движения, несмотря на протекающие по городу две большие реки.
С особым интересом посещал я заседания суда. И в Лионе суд помещался в редко красивом здании, подобно тому как выделяется Palais de Justice[213] в Париже и в других городах Франции. Большой материал для наблюдений доставляли мне заседания с участием присяжных заседателей, и в особенности роль председателя суда и адвокатов. Сравнивая работу суда во Франции с Германией, я должен был отдать предпочтение германскому суду. Допросы подсудимых председателями французского суда производили на меня тягостное впечатление. Речь защитника, с обычной французской манерой, представлялась больше декламацией, чем серьезной деловой речью. При мне рассматривалось одно дело, окончившееся присуждением к смертной казни за убийство, и казнь происходила вскоре, но я не мог заставить себя присутствовать при работе гильотины.
Приблизился конец семестра, и вместе с тем окончился срок, который я себе дал для заграничного пребывания. Я не исчерпал всего того, что мог бы взять с собою из заграницы в Россию, если бы имел возможность остаться там более продолжительное время. К сожалению, средства этого не позволяли, надо было торопиться с возвращением в Россию для того, чтобы в конце концов вступить на какой-нибудь путь, на котором я был бы в состоянии черпать средства к жизни. Через Швейцарию и Австрию мы доехали до Полтавы; там я оставил жену, готовившуюся стать матерью нашего первого ребенка, и отправился в Петербург, с тем чтобы немедленно приступить к сдаче магистерского экзамена.
ГЛАВА Х
В Петербурге я был радушно встречен моими бывшими профессорами, которые были очень довольны моими первыми, хотя и небольшими, научными работами. Необходимо было во что бы то ни стало найти источник заработка. Литературный труд не мог давать достаточно средств, так как научные работы оплачивались в специальных журналах чрезвычайно скудно, отчасти даже вовсе не оплачивались: объяснялось это, конечно, не жадностью или скупостью редакторов, а скудостью средств, вызываемой почти полным отсутствием абонентов и просто читателей у специальных научных журналов, по крайней мере юридических.
Пробовал я вновь сделать некоторые шаги для поступления на государственную службу, но эти попытки не удались, и все по той же причине — иудейского вероисповедания. Решив вступить в число помощников присяжных поверенных, я стал перед вопросом о выборе патрона. Начинающий молодой адвокат-стажиер обычно стремится зачислиться в помощники к какому-нибудь известному адвокату, и не для того, чтобы от обилия практики у этого адвоката самому научиться всем таинствам профессии, с надеждой сделаться, если на то имеются соответственные данные, и самому знаменитым, а для того, чтобы иметь как бы надлежащую вывеску. Адвокатский стаж проходил тогда — и в этом отношении дело не изменилось и до последнего времени — в крайне ненормальных условиях. Институт адвокатуры создан судебными уставами 20 ноября 1864 года по французскому образцу, с соответственными политическим условиям обеих стран изменениями. Подражание самое невыгодное и, по моему убеждению, давшее результаты неблагоприятные. Гораздо практичнее и целесообразнее постановка дела в Германии, по крайней мере в отношении прохождения стажа. По общему для всех германских государств закону для занятия адвокатурой требуется такой же стаж, как и для занятия должности по магистратуре, то есть надо пройти так называемое референдарство и затем асессорство. Только после того, как аспирант в качестве референдария в разных судебных местах, даже у нотариуса, прошел постепенно разные стадии судебной службы и в качестве асессора исполнял некоторые должности по магистратуре, он может поступит