иях обучались 2505 студентов-евреев (7,3% от общего числа студентов). В 1915 году правительство приняло решение о льготном приеме в высшие учебные заведения участников войны и их детей без различия национальности и вероисповедания. Это привело к значительному росту доли евреев среди студентов в некоторых высших учебных заведениях, однако в целом евреи составляли в 1916 году 8% студентов (около 2000 человек) государственных университетов и институтов.
В том же 1916 году Совет министров решил рассмотреть вопрос о введении процентной нормы для евреев при приеме в частные учебные заведения. В годы войны возможность учиться за границей для евреев была закрыта, и учеба в негосударственных учебных заведениях для многих оставалась единственным шансом получить высшее образование. Голоса членов правительства при рассмотрении конкретного случая – устава Петроградского частного университета – разделились поровну, однако царь 21 мая 1916 года утвердил мнение той части Совета министров, которая голосовала за введение процентной нормы. Правительственную политику в отношении доступа евреев к высшему образованию со второй половины 1880-х и до 1914 года Бенджамин Натанс совершенно справедливо назвал «тихим погромом».
Приведем другие, весьма показательные сопоставления. В 1886 году в русских гимназиях обучались 9225 евреев, в 1911 году – 17 538, однако в процентном отношении их численность снизилась с 10,2% до 9,1%. Число студентов-евреев в университетах возросло за тот же период с 1 856 до 3602, снизившись относительно 1886 года с 14,5% до 9,4%. Учитывая рост населения, повышение образовательного уровня и увеличение спроса на специалистов, очевидно, что тысячи молодых людей, чьи родители не могли оплатить их образование за границей, остались за бортом высших учебных заведений и не смогли реализовать свои жизненные амбиции. Последствием этого было увеличение численности «умственного пролетариата», полуинтеллигенции, из рядов которой вышли многие будущие революционеры.
Историк Саул Боровой, в 1920 году студент одесского Института гуманитарно-общественных наук, вспоминал, что основную массу студентов составляли те, кто не мог поступить раньше в высшую школу:
Это были преимущественно евреи из того характерного для старой Одессы «племени» экстернов, которые не имели возможности по материальным причинам, а главное, из-за процентной нормы получить аттестат зрелости и поступить в университет. И они пытались, обычно бесплодно, сдать экзамен на аттестат зрелости, но, даже получив его, могли быть приняты в университет обычно только при золотой медали. И вот сейчас, часто уже не очень молодые, они смогли осуществить свою мечту.
«Племя» экстернов обитало, разумеется, не только в Одессе.
Кишиневский погром и дело Бейлиса. Евреи в деловой элите России в начале ХХ века
Начало ХX века ознаменовалось для российских евреев новой, на сей раз гораздо более кровавой волной погромов. Ничем не сдерживаемая антисемитская пропаганда, попадавшая на благодатную почву многовековых религиозных предубеждений и экономических противоречий, привела к Кишиневскому погрому на Пасху 1903 года. Поводом послужили, как это бывало не один раз, слухи об убийстве евреями христианского подростка в ритуальных целях. Погромщиками были убиты 49 человек, 586 – ранены или искалечены, были разгромлены и разграблены около полутора тысяч еврейских домов и лавок. Зверские убийства почти полусотни человек в мирное время произвели ошеломляющее впечатление на общественность в России и во всем мире. Новая волна погромов прокатилась в 1905–1906 годах, во время Первой русской революции. Об этом мы поговорим подробнее в главе о евреях и русской революции.
В условиях «думской монархии», установившейся в России в результате революции 1905–1907 годов, евреи тем не менее не получили гражданского равноправия. Так, избранный депутатом I Государственной думы Шмарьягу Левин не имел, по российским законам, права жительства в Петербурге. Попытки поставить вопрос о «полноправии» евреев в Государственных думах не увенчались успехом. В условиях «свобод» сохранение Черты оседлости, других ограничений для евреев выглядело дикостью для стран Запада. По инициативе правительства США в 1911 году был денонсирован российско-американский торговый договор – в связи с тем, что американские граждане еврейского происхождения по российским законам должны были подвергаться на территории России тем же ограничениям, что и «местные» евреи.
Подлинным средневековьем веяло от «поставленного» в 1913 году в Киеве под давлением черносотенных организаций и крайне правых депутатов Думы ритуального процесса – дела по обвинению приказчика кирпичного завода Менделя Бейлиса в убийстве христианского мальчика с целью использования его крови для выпечки мацы. Бейлис был в конечном счете оправдан, но сама возможность этого процесса говорила о многом.
Несмотря на ограничения, число евреев в экономической и профессиональной элите продолжало расти. Российские подданные немецкого, еврейского и польского происхождения составляли соответственно 20, 11 и 11% от общего числа основателей акционерных обществ в 1896–1900 годах в России. Правительство империи, провозгласившее национализм своей официальной политикой, проводило курс на ограничение присутствия иностранцев и инородцев в экономике страны. В 1911 году Столыпин дал указание Министерству промышленности и торговли разработать меры по вытеснению евреев из хлебной торговли. В 1913–1914 годах были разработаны правила, запрещающие евреям становиться управляющими недвижимым имуществом и директорами-распорядителями акционерных обществ.
Правда, 16 июля 1914 года в связи с резкими протестами российских промышленников император объявил о временном прекращении действия этих правил. С 1904 года Министерство внутренних дел начало вести статистику служащих в банках и акционерных обществах. В апреле 1914 года чиновники МВД с тревогой указывали, что в Северо-Западном крае немцы составляли среди этих служащих 26%, евреи 35% и поляки 19%, в то время как русские только 8%, и настаивали на том, чтобы ввести ограничения по национальному признаку, с тем чтобы изменить соотношение как на Северо-Западе, так и в целом в империи. Тем не менее в 1914 году евреи составляли около 20% «деловой элиты» России.
К деловой элите России я отношу, вслед за автором справочника о деловой элите империи в 1914 году Александром Бохановым, предпринимателей, занимавших не менее двух постов в руководстве акционерно-паевых обществ. При некоторой условности подобного определения деловой элиты «выборка», на наш взгляд, вполне репрезентативна. Включенные в справочник лидеры делового мира входили в руководство двух третей акционерных компаний, действовавших в России. На 1 июля 1914 года таковых в России насчитывалось 2303. В некоторых отраслях евреи играли доминирующую роль. Так, им принадлежало около трети всех сахарных заводов на Украине, производивших 52% всего сахара-рафинада.
Итак, в течение трех десятилетий перед европейской катастрофой вектор политики российского правительства был направлен скорее на ограничение, нежели на эмансипацию евреев. Хотя правительство по-прежнему считало эмансипацию евреев своей конечной целью и делало время от времени шаги в этом направлении. По мнению историка Джона Клиера, евреи стали заложниками польского вопроса: власти считали евреев чересчур тесно связанными экономическими интересами с поляками, представлявшими угрозу целостности империи, и законодательно ограничивали и тех и других. Таким образом, евреи, которые потенциально – подобно австро-венгерским или германским – могли бы стать «верноподданными», самой властью выталкивались в оппозицию, присоединяясь, в зависимости от социального положения или темперамента, к либералам или революционерам.
К началу Первой мировой войны ситуация радикально изменилась: манифестом великого князя, главнокомандующего русской армией Николая Николаевича полякам было обещано воссоздание единого государства, евреи же априори были сочтены потенциальными изменниками.
В начале ХХ столетия только две страны в Европе – Россия и Румыния – законодательно ограничивали права своих граждан иудейского вероисповедания. Антисемитизм не был российской прерогативой: конец XIX – начало XX века ознаменовались ростом антисемитских движений во Франции, Германии, Австро-Венгрии. Однако именно в России произошел первый в истории ХХ столетия еврейский погром в Кишиневе. Сотни последующих погромов с гораздо большим числом жертв не произвели на цивилизованный мир столь сильного впечатления, как кишиневская трагедия, случившаяся в мирное время при полной растерянности властей.
Не меньшее впечатление произвел процесс Менделя Бейлиса в Киеве в 1913 году. Это был опять-таки не единственный антисемитский процесс в Европе. Однако если французского офицера-еврея Альфреда Дрейфуса судили по обвинению в шпионаже, то Бейлиса – в ритуальном убийстве! Правда, Дрейфус был осужден (впоследствии помилован и восстановлен на службе), а Бейлиса присяжные оправдали, согласившись, вместе с тем, что если конкретный приказчик кирпичного завода в Киеве христианского мальчика не убивал, то ритуальные убийства у евреев все-таки существуют. Подробнее о деле Бейлиса говорится в пятой главе.
Остается только гадать, как бы складывалась жизнь еврейского народа в Российской империи. Покинуло ли бы ее большинство подданных иудейского вероисповедания, что было вполне вероятно при сохранении темпов эмиграции? Привел ли бы процесс «выборочной интеграции» постепенно к тому, что российские евреи стали бы «русскими Моисеева закона» подобно своим французским или германским единоверцам? Однако эти возможности остались в той области, куда путь историкам заказан, – в сфере несбывшегося.
Сбылась же – мировая война, о которой современники еще не знали, что она – Первая. Вряд ли кто-нибудь в патриотическом энтузиазме августа четырнадцатого (для России был еще июль, она все еще шла не в ногу с Европой) мог предположить, что срок существования трехсотлетней империи уже измерен и осталось ей – три года. И уж точно никто не мог вообразить, что министр иностранных дел Российской республики (именуемый на французский манер «народным комиссаром»), которому придется вести переговоры о мире с победоносным противником, будет беглым ссыльным и к тому же евреем.