В Ростове-на-Дону по инициативе нескольких местных кадетов еврейского происхождения на даче кадета Абрама Городисского, присяжного поверенного и одного из руководителей местной еврейской общины, было созвано собрание, на котором был поднят вопрос о еврейском равноправии. Было решено запросить кадетскую фракцию в Думе, намерена ли она поднять этот вопрос «во время осенней сессии Государственной Думы в связи с законопроектами о земской реформе и волостном земстве, или кадеты, главным образом русские интеллигенты, оставят вопрос этот открытым до окончания войны». Собрание постановило «обратиться к Центральному кадетскому Петроградскому комитету с просьбой поставить на разрешение этот вопрос в очередном комитетском собрании и о своем решении по этому вопросу довести до сведения провинциальных кадетских комитетов».
Более того, по данным полиции, местные политически активные евреи, как кадеты, так и принадлежащие к левым партиям, задумали создать блок, чтобы не допустить переизбрания Маклакова в следующую по счету Государственную думу: «Денежные средства для образования блока, для расходов по изданию литературы – брошюр и листков, утверждают Ростовские евреи, найдутся у них в избытке».
Однако претворить в жизнь свои планы «устранения» Маклакова ростовским еврейским деятелям не удалось хотя бы по той причине, что выборы в V Государственную думу не состоялись. Состоялась революция, в марте 1917 года, казалось, разрешившая еврейский вопрос в России – если под «еврейским вопросом» понимать только неполноправное положение евреев. Кто мог тогда, в атмосфере всеобщего ликования, представить, что вскоре «достижения» революции обернутся для российского еврейства чудовищными погромами, сопоставимыми с Хмельнитчиной и превзойденными по числу жертв лишь во время Холокоста.
В годы Первой мировой войны традиционный «филосемитизм» либералов подвергся новым испытаниям. Если значительная часть видных кадетов выступила в защиту гонимых, то некоторые члены партии отказались подписать даже составленное Леонидом Андреевым и Федором Сологубом в весьма осторожных выражениях «Воззвание к русскому обществу», призывавшее прекратить преследования евреев и уравнять их в правах с остальным населением в качестве «одного из условий государственного строительства». По разным мотивам отказались подписать воззвание Федор Кокошкин, Василий Маклаков, Александр Мануйлов, Михаил Челноков.
Неоднократно обсуждая еврейский вопрос на партийных форумах, кадеты отказывались признавать, что антисемитизм и традиции антиеврейского насилия глубоко укоренены в народных массах, обвиняя в разжигании антисемитских настроений исключительно правительство и даже германскую агентуру. Максим Винавер, сделавший обширный доклад по еврейскому вопросу на июньской (1915) конференции партии, задаваясь вопросом об источниках «огульного обвинения евреев в шпионаже», сослался на наблюдение одного из русских писателей, что наибольшее число доносов на евреев «имело место в том самом районе, в котором действовал полковник Мясоедов».
Следует пояснить, что доказательства вины полковника С. Н. Мясоедова, казненного по приговору военно-полевого суда за шпионаж в пользу Германии, были весьма неубедительными; он, скорее всего, сыграл роль толстовского Верещагина: толпе надо было предъявить труп виновного в поражениях. Проект резолюции по докладу ЦК снимал какую-либо ответственность с народа: «Наше дело – показать массам, что их хотят вновь обмануть, возбудив в них темные страсти…».
Делегат из Киева Евгений Шольп предупреждал, что «русскому освободительному движению грозит такое явление, какого еще не бывало: до сих пор широкие народные массы еще не были настроены юдофобски». Однако теперь источником юдофобства стала пятимиллионная русская армия, и Шольп опасался, что «не будет деревни, куда бы не была занесена эта зараза». Виктор Обнинский (Москва), повторяя традиционную формулу, что «юдофобство насаждается высшими властями и сознательно, и бессознательно», все же видел «некоторые утешительные симптомы того, что не всякий солдат, который вернется в деревню, будет сеять антисемитизм, – и можно надеяться на более светлое будущее по окончании войны».
Член Думы Мартин Ичас (Ковно) вынес, однако, другое впечатление: «В вагонах только и слышны антисемитские разговоры – от дам, офицеров и т. д.» В вагоне Ичас слышал разговор двух офицеров, «из которых один прямо высказывался за разрешение еврейского вопроса по турецкому способу» – то есть путем резни, которую осуществили турки в отношении армян.
Диссонансом прозвучало выступление Василия Маклакова. Соглашаясь, что антисемитизм «поддерживается распоряжениями властей», он довольно прозрачно намекал на то, что власти откликаются на настроения снизу, предлагая представить «положение этих самых властей в тех случаях, когда те, которые идут на смерть, которых убивают, верят в шпионство и предательство евреев. Тогда сама власть вынуждена прибегнуть к такой мере».
Маклаков возражал против «теории заговора»: «В резолюции говорится, что защитники старины изобрели шпиономанию, как выполнение плана, задуманного обскурантами». Побывав на фронте, Маклаков свидетельствовал, что антисемитизм в армии колоссальный. «Там говорят, что если не все евреи – шпионы, то все шпионы – евреи, и что они не могут не быть нашими врагами». Вполне логичные рассуждения Маклакова о том, что при настоящих условиях «у него не хватило бы духу» обвинять евреев в отсутствии патриотизма, а также замечание, что «австрийские евреи имеют гражданский долг помогать своей армии», были прерваны криками протеста.
Убеждение в том, что главный источник антисемитизма – правительственная политика, сохранялось большинством кадетов и в дальнейшем. На 6-м съезде партии (18–21 февраля 1916) Виктор Обнинский говорил: «Несмотря на тревожность минуты и на неотложность деловой творческой работы, правительство подготовляет еврейские погромы с обычной своей целью – отыграться на евреях». Не приводя, впрочем, в подтверждение своего заявления никаких серьезных доказательств.
Свершилась Февральская революция, у власти оказалось демократическое правительство при участии кадетов. Однако это не добавило евреям безопасности.
Глава 6. «Еврейский вопрос» и русское общество. II. Черносотенцы
В результате «свобод», провозглашенных царским манифестом 17 октября 1905 года, право «конституироваться» получили не только оппозиционные, но и лояльные правительству круги, вовсе не требовавшие ограничения самодержавия. В ноябре 1905 года образовался Союз русского народа (СРН). Очень скоро противники стали называть «союзников» черносотенцами, что те восприняли с некоторым удовлетворением, возводя это название к черным сотням – городскому податному населению XVII века, и заявляя, что они-то и есть соль земли русской.
В основе программы Союза лежала формула графа Сергея Уварова, министра просвещения при императоре Николае I «православие, самодержавие, народность», дополненная антисемитизмом. СРН считал своими предшественниками славянофилов, однако это был вариант «темного», примитивного славянофильства. СРН выступал против парламентаризма, за единение власти с народом, которому мешает бюрократия. Как «положено» квазиславянофилам, союзники идеализировали допетровскую Русь и мечтали о некоем совещательном органе, в рамках которого будет происходить прямое общение власти с народом. Попытки «дезертировать в XVII век» были, разумеется, умозрительными. Идеалы союзников лежали в прошлом, точнее – в придуманном прошлом. Это была реакция на модернизацию, неприятие многих реалий современного мира, неприятие иногда наивное, но всегда крайне агрессивное.
Инициаторами создания Союза были детский врач Александр Дубровин, художник Аполлон Майков (сын известного поэта Аполлона Николаевича Майкова), игумен Арсений (в миру Степан Алексеев). Последний, среди прочего, был автором брошюры «Выписи тяжких ересей, от которых погибает Церковь и Государство наше». В ней он атаковал столичное духовенство и «новомодных богословов», «пропитавшихся западным учением», так что «невольно приходится думать о них: православные ли они и знают ли они свое православие, и веруют ли в Бога, и признают ли они загробную жизнь». Соответственно, он назвал их «нечестивцами», ради грехов которых «и изливает Бог свои фиалы на нашу Россию». Критика церковных иерархов не сошла ему с рук: он был отправлен по решению Синода в Соловецкий монастырь, затем запрещен в служении, покаялся, вновь «нагрешил» и в конечном счете после смерти в 1913 году был похоронен в лесу без отпевания как еретик.
Значок СРН, на котором был изображен Георгий Победоносец, имел форму креста. Говоря современным языком, дизайн значка разработал Аполлон Майков. Он же написал программную брошюру СРН «Революционеры и черносотенцы» (1907). Среди прочего в ней говорилось: «Черносотенцы уверены, что революционеры, воображающие, что они воюют с капиталом, в сущности, лишь орудие еврейства, расчищающее еврейству господство над русским народом» (курсив автора. – О. Б.).
Председателем главного совета Союза русского народа был избран Александр Дубровин, сын офицера полиции, частнопрактикующий детский врач. Видимо, он был неплохим врачом, ибо на заработанные деньги купил пятиэтажный доходный дом в Петербурге и обзавелся акциями. Дубровин сумел добиться поддержки в правительстве, включая финансирование и покровительство полиции.
Впоследствии от СРН отпочковался ряд организаций черносотенного толка, в основном на почве амбиций и личных разногласий деятелей движения; позднее сам Дубровин оказался в меньшинстве, покинул СРН и основал в 1912 году Всероссийский дубровинский Союз русского народа. Дубровинское наследие оказалось в руках курского помещика Николая Маркова 2-го, в отличие от Дубровина признававшего Государственную думу и бывшего одним из ее самых правых и самых скандальных депутатов. Впрочем, в этом отношении он был не одинок: еще одним думским скандалистом был Владимир Пуришкевич, вышедший из состава СРН вследствие конфликта с Дубровиным и основавший в 1908 году Русский народный союз имени Михаила Архангела.