Насилия сопровождались глумлением. В Бучаче были выброшены свитки Торы из 23 синагог. Всего же солдат-еврей подобрал в 15 разгромленных русскими войсками городах Галиции и Буковины четыре пуда свитков Торы. В Монастыржиске в одной синагоге устроили военный лазарет, а другую отвели для нечистот. Было разгромлено еврейское кладбище: разрыты могилы, разбиты мраморные памятники, а также уничтожена ограда, окружавшая братскую могилу немецких солдат-евреев.
Антисемитская пропаганда военного времени успешно формировала образ врага; насилия по отношению к еврейскому населению были фактически узаконены. Антиеврейское насилие стало обычной практикой для армии. «Модель» военных погромов эпохи Гражданской войны была опробована задолго до ее начала.
Распространенные в массах антисемитские настроения и официальная пропаганда подпитывали друг друга. Население искало ответственных за дороговизну, связанную с войной, и усматривало виноватых в евреях. Начальник Волынского жандармского управления А. Л. Юденич доносил в департамент полиции 8 мая 1915 года, что, по агентурным данным, среди населения Житомира «замечается крайнее озлобление против евреев», по слухам, «искусственно вздувающих цены на предметы первой необходимости». Среди населения велись разговоры о необходимости «посчитаться» с евреями, и «разговоры эти, под впечатлением последних официальных известий о шпионской и изменнической деятельности евреев и усиленного распространения, по-видимому, теми же евреями, в последние дни сенсационных слухов о неудачах наших войск, о недостатке у них оружия и огнестрельных припасов», могли вылиться, высказывал опасения высокопоставленный полицейский чин, «в открытый еврейский погром и вообще массовые беспорядки».
Донесение свидетельствовало о достаточно высокой эффективности антисемитской пропаганды: говоря о «последних официальных известиях» о еврейской измене, Юденич, несомненно, имел в виду сообщение о событиях в Кужах. Аналогичная, хотя и не столь драматичная информация поступила из Херсона. Херсонский губернатор информировал департамент о «повышении» антиеврейского настроения в мае 1915 года в связи с дороговизной продуктов, приписываемой спекулятивной деятельности евреев, и со слухами «о шпионской деятельности евреев на войне, как, например, в Шавельском районе» (то есть речь шла опять-таки о событиях в Кужах, и «слухи», о которых писал губернатор, несомненно, были вызваны официальными сообщениями).
Главный волынский жандарм приписывал распространение «слухов» о поражениях русской армии и нехватке оружия и боеприпасов евреям. Увы, это были не слухи. Как раз в описываемое время после Горлицкого прорыва шло мощное наступление германских и австро-венгерских войск, результатом которого стало отступление русской армии из Галиции с огромными потерями. Только пленными армия потеряла около 500 тысяч человек. А о нехватке боеприпасов, в особенности снарядов, в России не говорили разве что немые.
Тревожные донесения с мест побудили департамент полиции выпустить 21 мая 1915 года циркуляр о предотвращении погромов. В циркуляре констатировалось:
Среди некоторой части населения империи в настоящее время развивается крайнее озлобление против евреев, вызванное их стремлением воспользоваться неблагоприятным экономическим состоянием рынка в целях искусственного повышения цен на предметы первой необходимости.
В связи с этим, а также под впечатлением официальных известий, подтверждающих шпионскую деятельность евреев в настоящую войну, будирующий элемент населения открыто ведет пропаганду, возбуждающую широкие народные массы к повсеместному еврейскому погрому.
Одним из самых скандальных антисемитских документов стал циркуляр за подписью высокопоставленного чиновника департамента полиции К. Д. Кафафова от 9 января 1916 года, разосланный губернаторам, градоначальникам, начальникам областей и губернским жандармским управлениям. Приведем наиболее важную часть циркуляра:
По полученным в департаменте полиции сведениям, евреи посредством многочисленных подпольных организаций в настоящее время усиленно занимаются революционной пропагандой, причем с целью возбуждения общего недовольства в России, они, помимо преступной агитации в войсках и крупных промышленных и заводских центрах Империи, а равно подстрекательства к забастовкам, избрали еще два важных фактора – искусственное вздорожание предметов первой необходимости и исчезновение из обращения разменной монеты.
Исходя из тех соображений, что ни военные неудачи, ни революционная агитация не оказывают серьезного влияния на широкие народные массы, революционеры и их вдохновители евреи, а также тайные сторонники Германии, намереваются вызвать общее недовольство и протест против войны путем голода и чрезмерного вздорожания жизненных продуктов. В этих видах злонамеренные коммерсанты, несомненно, скрывают товары, замедляют их доставку на места, и, насколько возможно, задерживают разгрузку товаров на железнодорожных станциях.
Благодаря недостатку звонкой монеты в обращении евреи стремятся внушить населению недоверие к русским деньгам, обесценить таковые и заставить, таким образом, вкладчиков брать свои сбережения из государственных кредитных учреждений и сберегательных касс, а металлическую монету, как единственную, якобы имеющую ценность, прятать. По поводу выпуска разменных марок евреи усиленно распространяют среди населения слухи, что Русское правительство обанкротилось, так как не имеет металла даже для монеты.
Как показало позднейшее расследование, в основу циркуляра было положено сообщение из Ставки верховного главнокомандования от 26 ноября 1915 года, а инициаторами его были начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал Михаил Алексеев и командующий Киевским военным округом генерал Владимир Троцкий. Сам Кафафов вроде бы возражал против рассылки циркуляра, но в конечном счете вынужден был подчиниться распоряжению своего непосредственного начальника – товарища министра внутренних дел Степана Белецкого. Кафафовский циркуляр интересен прежде всего тем, что демонстрирует уровень и метод мышления, свойственный российскому генералитету и определенной части бюрократии – веру в заговор, в злую волю, определяющую ход исторических событий.
Несколько лет спустя, уже после всероссийской катастрофы, один из лидеров кадетов Федор Родичев заметил:
Как мы все ошибались относительно определения умственного возраста России. Если иные не ошибались насчет русского крестьянства, живущего умом средних веков, верующего, что через бинокль можно пускать холеру, думающего, что немец на аэроплане приезжает в Тамбовскую губернию воровать снопы, то относительно верхов ошибались все… Это среда жидоедства, так же как среда веры в масонский заговор, в колдунов, кончину мира, черта с рогами или без рогов… Антисемитизм верхов, так же как и низов, имеет одни и те же корни – темноту непонимания, силу темных страстей и зоологических инстинктов, неспособность критического анализа.
Очевидная нелепость циркуляра проняла даже Владимира Пуришкевича, заявившего в Думе 12 февраля 1915 года: «Я ненавижу евреев, и мои взгляды на еврейский вопрос отнюдь не изменились, но из этого вовсе не следует, чтобы я указывал в настоящее время перстом и говорил, что в жиде все зло». «Измена» Пуришкевича возмутила некоторых его единомышленников. Волостной писарь Малинин из Вильно писал ему:
Зачем вы, снимая с нас немецкое иго, хотите отдать нас в рабство шпионов, изменников и предателей жидов. Это очень позорно, и мы, весь русский народ, заявляем: свергнем правительство, сделаем все возможное и все-таки изгоним жидов из земли Русской. Армия еще сильна, и она отлично знает, что жиды все изменники. И люди тоже уже готовы к чему угодно.
Письмо, датированное 5 августа 1915 года, было перехвачено цензурой и привлекло внимание самого директора департамента полиции.
Одно из основных занятий евреев – торговля – становилось все более опасным в условиях инфляции и дефицита товаров. Безличные рыночные силы требовали олицетворения. Убеждение в том, что евреи сознательно прячут товары, прочно укоренилось в массовом сознании.
7 мая 1916 года «на продовольственной почве» разразился погром в Красноярске. Громили преимущественно лавки и квартиры евреев.
После Февральской революции ситуация не только не улучшилась, но и стала довольно быстро ухудшаться.
Вместо заключения. 1917: на обломках империи
Революция, которую все как будто предвидели (особенно задним числом) случилась неожиданно и совсем не так, как это представляли современники, исходя из прошлого опыта. Еще в январе 1917 года Владимир Ленин, выступая на собрании социалистической молодежи в Цюрихе, сетовал, мол, «мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции». О том, что случилось в Петрограде в самом конце февраля 1917 года (в Европе уже шел март), будущий вождь большевистской революции узнал из газет. А случился солдатский бунт, легитимированный Государственной думой. Защитников у самодержавия не нашлось, и старый режим рухнул на удивление быстро. «Россия слиняла в три дня», – констатировал Василий Розанов.
До возвращения эмигрантов и ссыльных в руководящих органах революции, прежде всего в исполкоме Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов, евреев было совсем немного, а точнее, всего один – социал-демократ Юрий Стеклов, настоящую фамилию которого – Нахамкес – с удовольствием обыгрывала пресса разных оттенков. Еврейское «отсутствие» с удовлетворением отметил Семен Дубнов. 17 марта он записал в дневнике: «Еврейство в этой революции не выдвигается, не бросается вперед – тактический шаг, урок 1905 года…».
На собрании еврейского клуба 11 марта 1917 года Максим Винавер призывал евреев к самообладанию, терпению и мужеству, предлагал не «соваться на почетные и видные места», а служить родине и революции, не бросаясь в глаза. Бундовец Ниренберг придерживался противоположных взглядов: «Пусть будут евреи сенаторы, офицеры и т. д. Если мы не возьмем всех прав сегодня, то не дадут их завтра». Скромности Винавера хватило ненадолго. Вскоре он, будто следуя рекомендации своего оппонента слева, принял назначение сенатором вместе с Оскаром Грузенбергом, членом IV Государственной думы врачом Эзекиелем Гуревичем и одесским присяжным поверенным Германом Блюменфельдом.