20 марта 1917 года Временным правительством был принят закон «Об отмене вероисповедных и национальных ограничений». Им предусматривалось уравнение в правах всех граждан независимо от их вероисповедания или национальности. Это означало отмену Черты оседлости, ограничений на выбор профессии, на занятие военных и гражданских должностей. Тем самым «еврейский вопрос» в России, если понимать под ним только правовые ограничения, перестал существовать.
Вечером 22 марта 1917 года Семен Дубнов записал в дневнике:
Знаменательный день: сегодня опубликован акт Временного правительства об отмене всех национальных и вероисповедных ограничений, т. е. акт еврейской эмансипации в России. Осуществилась мечта целой жизни, цель страданий и борьбы четырех десятилетий. В этот момент я еще не могу постигнуть все его драматическое величие. Позже, когда исчезнут страшные спутники этого солнца на историческом горизонте: германский Ганнибал у ворот и призрак контрреволюции или анархии, мы почувствуем свет и тепло нового светила…
Однако почувствовать довелось российским евреям нечто совсем иное. Тревожные симптомы Дубнов отметил в той же дневниковой записи:
Вернулся с улицы, где видел людей, бегущих с «добычей» – фунтиком хлеба из лавки, и подумал: не стоим ли мы уже на краю пропасти? Величие революции и бессилие в борьбе с голодом, все политические свободы и недостаток хлеба, – как подействует этот контраст на темные массы?
«Отсутствие» евреев в российской политической элите 1917 года – элите преимущественно революционной – продолжалось недолго. Небольшое поначалу число евреев в различных органах власти объяснялось физическим отсутствием большинства известных революционных деятелей в столицах. Затем их количество начинает стремительно нарастать.
16 октября 1917 года историк и публицист Владимир Бурцев, которого никак нельзя заподозрить в антисемитизме, опубликовал в своей газете «Общее дело» список 159 эмигрантов, вернувшихся в Россию через Германию в «пломбированных вагонах». В этом списке по меньшей мере 99 евреев. В первой группе из 29 человек, приехавших вместе с Лениным, 17 были евреями. Очевидно, что среди политических эмигрантов, возвращавшихся в Россию менее экзотическими способами, евреев было также немало.
Однако основная масса российских евреев прислушивалась вовсе не к соратникам Ленина.
Вслед за Февральской революцией и отменой всех ограничений для евреев начинается подъем еврейской политической и культурной жизни. Еврейские общины были преобразованы и занимались теперь не только религиозными, но и культурно-просветительными задачами. Еврейские школы, благотворительные организации, газеты и журналы, музыкальные и театральные общества и кружки стали расти как грибы после дождя. Однако этот быстрый расцвет национальной жизни происходил на фоне углубляющихся экономических проблем – разорения мелких предпринимателей, безработицы, в особенности среди молодежи, вызванных или усугубленных бедствиями военного времени.
«Политическая география» российского еврейства в 1917 году выглядела следующим образом. Наибольшей популярностью пользовались «общие» сионисты, насчитывавшие в своих рядах к октябрю 1917 года 300 тысяч человек при 1 200 местных организациях. Сионисты одержали убедительные победы в еврейской среде на всех выборах, происходивших в 1917-м – начале 1918 года. Однако стремительный рост сторонников сионистов был в чем-то подобен не менее стремительному росту членов партии социалистов-революционеров. Если, голосуя за эсеров, русские крестьяне голосовали за реализацию своей мечты о земле, то евреи голосовали за возвращение на землю предков – в Эрец-Исраэль.
Весной-летом 1917 года образовались религиозные партии, выступавшие, как правило, единым фронтом и включившие в свои программы не только требования гарантий выходного дня в субботу и финансовой поддержки государством религиозных общин, но и восьмичасового рабочего дня, права на забастовку, свободы совести, раздела земли в соответствии с эсеровской программой, а также поддержки религиозного образования. Партия, возникшая летом 1917 года после объединения религиозных групп Москвы и Петрограда, получила название «Ахдус» (единство). Такое же название получил позднее объединенный фронт еврейских религиозных партий на Украине; аналогичная партия в Белоруссии называлась «Агудас Исроел» (Союз Израиля). Религиозные партии считали себя выразителями мнения религиозного большинства русского еврейства, «подлинного народа, молчаливого и разрозненного», по словам одного из организаторов партии «Нецах Исраэль» («Вечность Израиля» – одно из наименований Бога) в Петрограде.
Среди еврейских социалистических партий самой крупной, влиятельной и наиболее вовлеченной в общероссийскую политику был Бунд, насчитывавший в декабре 1917 года 33 700 членов. В целом политика Бунда шла в фарватере меньшевиков. По специфически еврейским проблемам бундовцы выступали против «романтической утопии» сионистов, «клерикальных пособников» буржуазии, и признавали языком еврейских трудящихся масс идиш, а не иврит.
Бунд в 1917 году занимал резко антибольшевистскую позицию. Вскоре после Февральской революции в одном из первых номеров центрального органа партии «Арбейтер Штиме» («Голос рабочего») ленинизм был назван болезнью, которой с первых же шагов занемогла русская революция. Позднее бундовская печать характеризовала Ленина как анархо-синдикалиста, высмеивая его лозунг о немедленном осуществлении социалистической революции.
В мае 1917 года Еврейская социалистическая рабочая партия (СЕРП) и Сионисты-социалисты (Сионистско-социалистическая рабочая партия) слились в одну партию, получившую название Объединенная еврейская социалистическая рабочая партия (ОЕСРП), или, на идише, «Фарейнигте». Партия пользовалась определенным влиянием на Украине. Из общероссийских партий она была близка к эсерам, в блоке с которыми пошла на выборы в Учредительное собрание. Основатель СЕРПа Хаим Житловский, уехавший в 1908 году в США, начинал свою революционную деятельность как народоволец, затем был одним из «родоначальников» партии эсеров и идейным наставником ее лидера Виктора Чернова. ОЕСРП сотрудничала также с меньшевиками.
Партия Поалей Цион, этот идеологический гибрид марксизма и сионизма, заявляла о своем сугубо пролетарском характере. Накануне Февральской революции партия насчитывала 2,5 тысячи членов, к лету 1917 года ее численность выросла до 12–16 тысяч человек. По общеполитическим вопросам поалей-ционисты были близки к меньшевикам-интернационалистам. Некоторые члены партии симпатизировали большевикам, однако сионистская составляющая ее программы являлась непреодолимым препятствием для полноценного союза. В Поалей Цион, так же как в Бунде, не было единства по вопросу об отношении к войне, сосуществовали «интернационалисты» и «оборонцы». На Украине Поалей Цион поддерживала Центральную раду.
Фолкспартей (Народная партия) Семена Дубнова осталась небольшой группой еврейских интеллектуалов, «партией непартийных людей», по остроумному замечанию одного из современников. Согласно программе партии, еврейская светская общинная организация должна была стать основой еврейского национального существования в условиях автономии.
Наконец, Еврейская народная группа, не пользовавшаяся серьезной поддержкой у еврейских масс, партия «еврейских кадетов», выступала за полное гражданское равноправие евреев при гарантиях независимой религиозной жизни, включая сохранение религиозного характера еврейских школ и возможность вести преподавание и на идише, и на иврите. Еврейская народная группа не выдвигала требования национальной автономии. Влияние группы скорее определялось личностями ее лидеров – знаменитых юристов и штадланов Максима Винавера, Генриха Слиозберга и отчасти Оскара Грузенберга, если вообще возможно говорить о способности последнего проводить какую-либо партийную политику.
Еврейство было расколото и в России, и в Украине. Областное еврейское совещание, состоявшееся в Киеве 9–11 мая 1917 года, превратилось, по словам одного из его участников, «в непрерывное доказательство раздоров среди русского еврейства». Возмутителями спокойствия были бундовцы, явно находившиеся в меньшинстве. Характерный эпизод произошел во второй день совещания, когда бердичевский общественный раввин предложил присутствующим встать в честь Торы. Бундовцы остались сидеть. Разразившийся скандал погасил писатель Семен Ан-ский, заявивший, что Тора – «не только религиозный символ, но и символ вековой еврейской культуры». В честь этой культуры он и предложил встать. Инцидент был исчерпан, однако в последний день совещания бундовцы его все-таки покинули, а их лидер Моисей Рафес в «прощальной» речи назвал оставшихся «черно-голубым еврейским блоком». «Черно-голубой» в данном случае означал «клерикально-сионистский».
Споры представителей различных политических течений среди еврейства продолжались до последних дней существования «февральской» России на самых разных «площадках». За несколько дней до большевистского переворота речи Михаила Гольдштейна (Еврейская народная группа) в Совете республики, выдержанные в оборонческом и патриотическом духе, подверглись резкой критике со стороны Ноя Бару (Поалей Цион) и Генриха Эрлиха (Бунд). Автор отчета о заседаниях этого недолговечного органа в «Еврейской неделе» меланхолически заметил, что «только евреи сочли нужным воспользоваться трибуной Совета Республики для сведения счетов, для полемики друг с другом».
Таким образом, говорить о какой-либо единой «еврейской» политике не приходилось. Политизированное еврейство было раздираемо теми же противоречиями, что и русское общество. Надежды на создание некоего общееврейского представительного органа, который будет проводить единую еврейскую национальную политику, были иллюзорными. Чересчур глубокими были политические противоречия между различными партиями, чересчур далеко зашло социальное и даже культурное расслоение.