мываемое позорное пятно. Я говорю о погромах, которыми ознаменовалось отступление русской армии. Нельзя без мучительного содрогания, без чувства жгучего стыда читать о том, что произошло в Тарнополе и Калуше. Это возвращение нас к худшим временам самодержавного строя воскрешает в памяти, казалось, уже канувшие в вечность картины погромов в Кишиневе и Белостоке.
Погромное настроение существует и в Петрограде, предупреждала Нечаева. И вновь, по либеральной традиции, искала виновников «на стороне»; царского правительства уже не существовало, теперь вину за антисемитские проявления нужно было возложить на какие-нибудь иные злые силы. В своем выступлении она так озвучивала городские слухи:
В штаб-квартире большевиков найдена литература погромного характера и фотографические снимки ритуального убийства. Германские агенты не остановятся ни перед чем, чтобы залить кровью нашу столицу и покрыть новым позором русскую революцию.
Дело было, разумеется, не в германских агентах и не в большевиках. Бунт развивался по логике бунта, сопровождаясь погромами и грабежами. Это констатировал Федор Родичев на последнем съезде кадетов в октябре 1917 года, посвятив свою короткую речь «погромной волне, которая так широко разлилась теперь, залила все лицо русской земли»:
Со всех сторон идут вести о погромах в городах, деревнях, погромах еврейских, аграрных и др., о солдатских мятежах, о всяческих насилиях и грабежах, ставших воистину всероссийским бытовым явлением, пятнающим русское имя, обращающим его чуть ли не в бранное слово.
Родичев призывал правительство принять меры, не подозревая, что жить этому правительству осталось десять дней.
Разлагающиеся войска устраивали погромы и на Кавказском фронте, в Персии – не специально еврейские за малым числом евреев, а «интернациональные». Громили, как правило, рынки. Погромы произошли в Ушкуэ, Урмии, Соложбулаке, Шериф-хане, Дильмане, Хое. Во время погрома на базаре в Урмии один из членов армейского комитета уговаривал предположительно революционных солдат: «Товарищи, что вы делаете! Разве так борются с капитализмом? С капитализмом нужно бороться организованно!» Главными врагами русские солдаты считали курдов. Реквизиционные отряды грабили курдов; один из отрядов был окружен, его начальнику отрезали голову и дали ею играть детям. Во время ответной карательной экспедиции были разорены несколько курдских деревень. По рассказам очевидцев, женщины, чтобы спастись от изнасилования, мазали себе калом лицо, грудь и тело от пояса до колен. Их вытирали и насиловали.
В конце сентября – октябре 1917 года погромы стали обыденным явлением. Газеты сообщали о погромах в Бендерах и Тирасполе, осуществленных солдатами; о погромной атмосфере и эксцессах в Харькове; о том, что в Остроге Волынской губернии «солдаты бесчинствуют и грабят мирное население. Еврейское население в страшной панике».
В конце сентября 1917 года в Харькове группа, состоящая примерно из двадцати солдат, явилась на еврейское кладбище и пыталась разрыть свежую могилу, утверждая, что в последние дни в могилах были спрятаны товары. 2 октября в том же Харькове толпа солдат с криками «Жиды обувь хоронят!» напала на еврейскую похоронную процессию. Солдаты заставили открыть гроб и «предъявить» им покойника.
В Рославле Смоленской губернии погром начался по традиционной схеме: толпа требовала галош, а обнаружив подводу с ящиком, в котором были галоши, начала бить и грабить евреев. В итоге как минимум два человека были убиты, до двадцати ранено. Активнейшее участие в погроме приняли солдаты двух запасных полков, стоявших в Рославле.
Трагический эпизод произошел на Владимирском базаре в Киеве в середине сентября. Еврейка Эпельбаум отпускала в своей лавке муку по карточкам. Из очереди выгнали евреек; толпа сочла, что лавочница отпускает им муку без очереди. Несколько женщин, вообще очень активных во всех историях, связанных с восстановлением «справедливости» при продаже или распределении продуктов, ворвались в лавку; вскоре распространился слух, что Эпельбаум ударила одну из них гирей и убила. В дело вступила толпа, в том числе солдаты, торговавшие здесь же награбленными на товарной станции арбузами, и «халатники» (раненые, находящиеся на излечении в госпитале), и избила Эпельбаум до полусмерти. Ей на помощь поспешили ее родные и боевая дружина шорной мастерской Земского союза, в которой было несколько евреев. Однако, когда Эпельбаум увозила карета «скорой помощи», толпа вытащила ее из кареты и добила.
При этом солдаты как будто переставали замечать национальность политиков в том случае, если их лозунги устраивали военнослужащих. В «погромно-антисемитски» настроенном батальоне георгиевских кавалеров, расквартированном в Могилеве, осенью 1917 года «великодушно прощали» еврейство большевички-агитаторши, призывавшей к немедленному прекращению войны, зато едва не убили Соломона Лурье, который, выступая от имени местного совета, пытался объяснить, что мира, даже сепаратного, можно достичь лишь в результате длительных переговоров.
Такой же «интернационализм» проявляли и украинские крестьяне, если им это было выгодно. В Одессе после Февральской революции большую популярность приобрел считавшийся знатоком аграрного вопроса эсер Самуил Зак. Он часто выступал с пропагандой аграрной программы эсеров. В Одессе говорили, что приезжающие в город крестьяне спрашивали: «Де той жид, что дае землю?»
В передовой статье «Еврейской недели», озаглавленной «Без паники», констатировалось: «Над русским еврейством снова поднялся Дамоклов меч погромного движения – движения такого масштаба, по сравнению с которым все прежние погромы могут оказаться детскими шалостями». Автор передовицы считал, что погромное движение, поразившее страну осенью 1917 года, в основе своей не специфически антиеврейское. И заключал:
Оно, несомненно, порождено общим развалом хозяйственной и политической жизни страны и в особенности обострилось продовольственным кризисом. Таким образом, центр тяжести вопроса – в борьбе за оздоровление центрального политического механизма страны.
Мысль была в общем верна, однако евреям, далеким от политики и тем не менее становившимся первыми жертвами политического и экономического «нездоровья», было от этого не легче. Номер газеты вышел в свет за три дня до большевистского переворота…
Казаки, явившиеся на защиту Зимнего дворца, поначалу говорили, что у Ленина «вся шайка из жидов», однако, убедившись в слабости сил защитников Временного правительства, резко изменили свое мнение и решили уйти. По словам одного подхорунжего, Временное правительство защищали «жиды да бабы», да и само правительство «наполовину из жидов». «А русский-то народ там с Лениным остался», – обосновал подхорунжий причину предательства.
Падение популярности Керенского породило слух, что он еврей. По его собственным воспоминаниям, уезжая из Зимнего дворца накануне захвата власти большевиками, он увидел по дороге надпись на стене: «Долой еврея Керенского, да здравствует Троцкий!»
Приход к власти большевиков, этой, по выражению одного современника, «партии стихийно демобилизующейся армии», поначалу усугубил ситуацию неопределенности.
«Как быстры психологические смены масс, – записал в дневнике 9 ноября 1917 года член ЦК партии кадетов и товарищ министра просвещения Временного правительства Владимир Вернадский. – Сейчас во главе солдат – евреи. Кто бы это сказал год-полтора назад?» Неделей ранее он записал со слов социалистов – товарищей министров, что «в массе Смольного монастыря (штаб-квартире большевиков. – О. Б.) слово „жид“ слышится на каждом шагу».
«Еврейскость» тех или иных актеров политической сцены России 1917 года непременно отмечалась современниками. Причем тогда, когда данный персонаж принадлежал к лагерю противников и им активно не нравился. Это относилось не только к реставраторам, черносотенцам или выходцам из «низов».
Кадет Владимир Набоков, член Всероссийской комиссии по выборам в Учредительное собрание, был арестован в конце ноября 1917 года и провел вместе с другими членами комиссии, не желавшими признавать власть Совета народных комиссаров, пять дней в заключении в Смольном. Этническая принадлежность сидевших вместе с ним евреев Леонтия Брамсона, Марка Вишняка, Владимира Гессена (явившегося в Смольный добровольно, из солидарности с коллегами), по-видимому, была для Набокова безразлична, зато он не преминул отметить «отвратительную плюгавую фигуру» и «наглую еврейскую физиономию» Моисея Урицкого, в то время комиссара Таврического дворца, с которым ему пришлось столкнуться уже после освобождения.
Единственная традиционная черносотенная газета «Гроза», продолжавшая выходить, писала после большевистского переворота:
Большевики одержали верх: слуга англичан и банкиров, еврей Керенский, нагло захвативший звание верховного главнокомандующего и министра-председателя православного Русского царства, метлой вышвырнут из Зимнего дворца, где он опоганил своим пребыванием покои Царя-Миротворца Александра III. Днем 25 октября большевики объединили вокруг себя все полки, отказавшиеся повиноваться правительству из жидов-банкиров, генералов-изменников, помещиков-предателей и купцов-грабителей.
Издателем газеты, выходившей с 1909 года, был Николай Жеденов, бывший земский начальник, член Союза русского народа и председатель «Общества по изучению иудейского племени».
Через неделю деятельность большевиков оценивалась «Грозой» столь же восторженно:
Порядок в Петрограде за 8 дней правления большевиков прекрасный: ни грабежей, ни насилий! <..> Большевики имеют врагов в лице жидовского кагала, предателей и изменников из помещиков, генералов, купцов и чиновников… В Петрограде жидовский комитет спасения (Комитет спасения родины и революции. – О. Б.