Государь ратовал за «свободное пребывание евреев» и в тех городах, где им веками официально жить запрещалось, тем самым решительно порывая с порочной традицией. Как точно сказал об этом историк, «сама мысль о выселении евреев из городов представлялась [Павлу I] бесцельной и дикой». Когда христиане Ковна, ссылаясь на старинные статуты, выступили в 1797 году с прошением всех евреев выгнать вон из города, а их имущество и товары присвоить себе, власти назвали их корыстные притязания «застарелой, легкомысленной и, так сказать, несмысленной к евреям завистью». Император повелел: «Дабы поселившиеся в Ковне евреи оставлены были в спокойном собственностью их владении, невозбранно отправляли ремесла и производили бы торговые дела беспрепятственно».
Подобные прения возникли и при присоединении к империи Каменец-Подольска, когда император пресек действие прежних польских запретительных привилегий. Указом от 8 сентября 1797 года он объявил: «Евреев из Каменца-Подольского не высылать, а оставить на том основании, как они и в других основаниях свободное пребывание имеют».
Вот представитель «общества живущих в Каменец-Подольском купцов и мещан евреев. «Когда Янкель Хаймович пожаловался на то, что евреи, избранные в местный магистрат, самовластно «удалены от должностей», Павел тут же восстановил справедливость, равно как и «доставил обиженным законную защиту» от притеснений, чинимых помещиком Винцетием Потоцким и т. д. Замечательно, что в документах общины Каменец-Подольска за 1797 год находится адресованный императору панегирик на древнееврейском языке, где говорится, что тот «милостив к евреям, как отец к сыновьям, как орел, защищающий свое гнездо». И такое отношение иудеев к Павлу весьма симптоматично. В его краткое царствование число их в Каменец-Подольске выросло почти вдвое (в 1797 году там проживало 1367 евреев-мещан, а в 1799 году уже 2617 человек!).
Любопытно при этом отметить, что в бывших польских землях, перешедших к Пруссии, иудеи далеко не во всех городах получили право жительства. Так, известный своими прусскими симпатиями Павел в еврейском вопросе оказался прогрессивнее не только своего кумира Фридриха II Великого (что было нетрудно, поскольку узаконения сего прусского короля об иудеях называли не иначе, как «достойными каннибала»), но даже толерантного Фридриха-Вильгельма П.
Попытка изгнания евреев была предпринята и в Киеве. Ссылаясь на давний запрет 1619 года – «чтобы ни один жид в городе Киеве и в части сего города не жил», – и сообразуясь с монаршим указом 16 сентября 1797 года о возобновлении дарованных Киеву прежних грамот, местный магистрат настоятельно требовал удалить евреев из «матери городов русских» на «законном основании». Однако Павловская администрация не нашла «никакого резона, почему бы евреям жительство и пребывание [здесь] было возбранено». Причем губернатор Андрей Фенып приводил в пользу иудеев и аргументы прагматического характера: «Из мещан христианского закона нет никаких хороших искусных мастеров и художников, а находятся разные из таковых большею частью евреи; равным образом и купцы здешние не стараются о том, чтобы в торговых лавках были все нужные для городских обывателей товары и вещи». И в феврале 1801 года Павел распорядился «евреев, никуда не переселяя, оставить на жительстве в Киеве».
И в перешедшей под российский скипетр Курляндии император, по словам историка Менделя Бобе, «положил конец двухсотлетней борьбе евреев за право быть не только терпимыми, но и легитимными гражданами страны». Он предоставил иудеям этой новообразованной губернии юридические и экономические свободы, которыми они пользовались в черте оседлости. Согласно монаршему указу 14 марта 1799 года, иудеи получили, наконец, возможность повсеместного здесь проживания и доступа в торгово-промышленные сословия. В этом немалая заслуга курляндского барона Карла-Генриха Гейкинга (1751-1809), составившего для государя законопроект, а также благожелательную записку о морали иудеев (где он, в частности, оценил нравственную высоту молитвы Кол-Нидре).
Вступив на престол, Павел, хотя и запретил все депутации ко Двору, тем не менее, принял в 1798 году представительную группу киевских, волынских и подольских евреев «с принесением всеподданической благодарности и с испрошением о даровании им некоторых выгод». Это также говорит о благожелательном отношении государя к евреям.
Известно, что Павел всячески стремился оградить Россию от проникновения «пагубных» идей революционной Европы. Тотальному контролю подвергались все ввозимые из-за границы книги, включая ноты. Полный состав цензоров был избран уже в первый же год его царствования, причем ими было конфисковано 639 книг. Поля страниц журнала заседаний Цензурного комитета пестрели решительными резолюциями монарха: «Книги сжечь, а хозяев, отыскав, поступить с ними по законам за выписку оных». Как отмечал исследователь Павел Рейфман, «всем этим занимается в значительной степени лично Павел, придавая цензурным проблемам большое значение, уделяя им много внимания и времени».
В поле зрения царя оказались и еврейские подданные империи, которых он также пытается оберечь от «язв моральных» – тлетворных влияний извне. Именным указом от 5 октября 1797 года он определяет в штат Рижского Цензурного комитета двух евреев «для рассмотрения в Россию ввозимых книг на еврейском языке». Лифляндский гражданский губернатор, не мешкая, подыскивает двух подходящих кандидатов, которые «к сему управлению имеют особливые сведения, и возлагаемую на них должность надлежащим образом исполнять будут». То были Мозес Гекиль и Иезекииль Бамбергер, которым определяется жалование ЗОО рублей в год – сумма по тем временам немалая. Последний был сыном «покровительствуемого еврея» Давида Леви Бамбергера, получившего официальное право жительства в Риге еще при Екатерине П.
Высказываний императора непосредственно об иудеях не находится. Разве что, оценивая штурм войсками фельдмаршала Александра Суворова предместья Варшавы – Праги 4 ноября 1794 года, он заметил, что не почитает его «действием военным, а единственно закланием жидов». Район Праги, что на реке Висла, действительно защищали 500 волонтеров еврейского полка под водительством Берека Иоселевича и Иосифа Ароновича. Однако иудеи, вставшие тогда под знамена Тадеуша Костюшко, сражались здесь неустрашимо против превосходящих их числом и умением суворовских чудо-богатырей. По словам очевидца, «стоя под огнем картечи, теряя сотни раненых и убитых, они не утратили присутствия духа и даже отбили у врага несколько орудий». И в том кровопролитном бою евреи встретили смерть с оружием в руках, и потому ни о каком заклании здесь речи быть не может. Несомненно, Павел испытывал сочувствие к защитникам Праги, ибо порицал экспансионистскую политику матери, закабалившей Польшу, и когда вступил на престол, освободил и обласкал мятежного Костюшко. Полемичность этого высказывания царя станет еще очевиднее, если учесть, что он всячески старался умалить военные таланты опального тогда Суворова и только искал удобного случая, чтобы уронить авторитет великого русского полководца.
Примечательно, что по повелению Павла I было остановлено и предано забвению так называемое Сенненское дело по облыжному обвинению евреев в ритуальном убийстве. Подоплека его такова: накануне праздника Пейсах в 1799 году в местечке Сенно Могилевской губернии, неподалеку от еврейской корчмы был найден труп женщины. Следственная власть обвинила в убийстве четырех иудеев, находившихся в той корчме, «имея основанием лишь народный слух, что евреям нужна христианская кровь».
Надо сказать, подобные поклепы на евреев, заимствованные из польской «наветной» литературы, тиражировались в России с конца XVII века. В 1669 году в Киеве был напечатан увесистый антиеврейский трактат архимандрита Иоанникия Голятовского «Мессия правдивый», где рассказывалось о двенадцати ритуальных убийствах, и внушалась мысль, что кровь христианских младенцев якобы необходима для «жидовских чар», для соборования умирающего еврея и т. д. Распространение получила также анонимная польская книжонка «Бредни Талмудовы» (Краков, 1758) с ошеломляющими откровениями: будто бы, кровь потребна евреям «для удачи в торговых делах»; «для еврейских новобрачных, которым раввин во время свадьбы дает наполненные кровью яйца»; «для праздника Амана, во время которого раввин тайно посылает кушанья, заправленные этой кровью»; и, конечно же, «для их жидовской мацы». В 1772 году в Почаевской лавре был тиснут ее церковнославянский перевод под титулом «Басни Талмудовы от самих Жидов узнанные…» (он был переиздан в 1792 году), а в 1787 году в Петербурге Петр Богданович выпустил русский перевод сего опуса под заглавием «Обряды жидовские производимые в каждом месяце у сяпвсиэциухов». В сенненском деле эти юдофобские бредни (не имевшие ни малейшего отношения к Талмуду) были восприняты всерьез. Тамошний губернатор передал дело в уголовный департамент главного белорусского суда, который поручил секретарю Стукову «секретным образом изведать, нет ли в законах евреев положения, что евреям христианская кровь нужна». Стуков взялся за дело истово и отыскал в Витебске услужливого выкреста Станислава Костинского. Тот, делая выписки из религиозного кодекса «Шулхан-Арух», полностью исказил его суть; кроме того, на руку заказчикам перевел с польского языка брошюру «Открытие таинственных дел жидовских через раввинов, принявших христианский закон», где говорилось об употреблении христианской крови в еврейских опресноках.
Стуков препроводил эти материалы в уголовный департамент и, хотя по следствию ничего не открылось, настаивал на обвинении подозреваемых. Все клонилось к тому, чтобы евреи были жестоко наказаны, но… в дело вмешался сам император. Как раз в это самое время вестовой доставил ему из Шауляя послание тамошнего доктора Авраама Бернгарда (1762-1832) «Свет во мраке Самогиции». А оно заключало в себе «описание гонения на евреев в Средних веках, особенно сведения о двух следственных делах по поводу подозрения их в убийстве христианских детей для получения их крови, будто употребляемой ими в праздники Пасхи, и разные доказательства из Моисеева закона и Талмуда против подобного обвинения». Царь внял аргументам Бернгарда, а потому распорядился немедленно освобо