Если Фризель (а с его проектом, равно как и с планом Ноты Ноткина, Державин был ознакомлен) смотрел на евреев как на российских подданных, которые с проведением необходимых реформ станут равноправными гражданами, полезными для державы, то Державин исходил из изначальной преступности иудеев и не признавал их «собственно принадлежащими российскому государству». Он желал уничтожить кагал, но не допускал при этом сближения евреев с христианами (ибо опасался иудейского прозелитизма), настаивал на черте оседлости и особых кварталах (гетто) в городах, был ярым противником предоставления евреям гражданских прав (не говоря уже о праве участвовать в выборах и быть избранными). И хотя «Мнение» содержало некоторые разумные предложения (отмена двойной подати, приобщение евреев к производительному труду и общему образованию), оно, без сомнения, было глубоко реакционным. Вот что говорит историк: «Проект Фризеля должен был сотворить новую еврейскую жизнь, проект Державина – разрушить старую; в первом случае евреи бы возродились в атмосфере равенства, во втором – еще ниже пали бы в экономическом и нравственном отношении под тяжестью бесправия и общественного унижения».
Державин предложил ввести должность начальствующего над евреями христианина-протектора, обладающего самыми широкими полномочиями. Согласно «Мнению», таковому протектору (не без помощи им же назначенного синедриона) надлежало руководить бытовой, духовной и религиозной жизнью иудеев и лично докладывать об этом императору. И пост протектора Державин намеревался занять сам, что небезынтересно с психологической точки зрения. А именно: чем могла привлекать такая должность сенатора-юдофоба, да к тому же убежденного в том, что и евреи остро его ненавидят?! Ведь о том, как люто мог блюсти такой протектор еврейские интересы, можно судить хотя бы по тому, что ослушников, не желающих заниматься земледелием и ремеслами, он намеревался ссылать в Сибирь, «в вечную работу в горные заводы и без жены» и вообще предлагал самые крутые меры наказания. И при этом такую суровость к «врагам Иисуса» он не только оправдывал, но видел в этом высшую христианскую миссию.
Павел I смотрел на иудеев иначе, чем Державин. Он проникся уважением к их вероучению и принял судьбоносное для еврейской религиозной жизни решение. И сделал это 9 декабря (19 кислева) – в праздник, отмечаемый в общинах хасидов всего мира. В начале XX века литератор Моисей Альтман писал: «Этот день, когда «старый ребе»
Шнеур Залман (да будет мне прощено, что имя его вывожу на этих суетных страницах), один из первых основоположников хасидизма, был выпущен на свободу из тюрьмы, куда попал по проискам своих религиозных врагов. Каждый год в этот день хасиды собираются вместе и во славу ребе поминают его учение, дела, жизнь, веселятся, пляшут, пьют и едят». Но мало кто знает, что подлинным виновником сего торжества был император Павел, освободивший этого хасида из темницы.
Дело в том, что еврейская среда раскололась тогда на две непримиримо враждующие группировки – на сторонников ортодоксального иудаизма – миснагдим и на новообразованную секту хасидов (каролинов). Учение последних, собравших под свои знамена огромное число адептов, было серьезным вызовом традиционалистам. Хасиды выступали против неоправданного аскетизма, пустого формализма и начетничества, настаивали на личном религиозном совершенствовании. И идеалом, духовным светочем для них служил цадик (ребе, мудрец, лидер хасидов), пользовавшийся в общине непререкаемым авторитетом. «Что старец Зосима для Алеши, что ребе для истинного хасида. – говорит еврейский писатель. – Кто такой ребе? Это живой идеал, это образ и подобие Бога в человеке. Это – Чудо, Авторитет, Тайна… Он еще – Откровение. Откровение того, что в нем – ты, а он – в тебе, что хасид и ребе, что верующий и объект веры – одно».
Традиционные раввины не могли не ощущать падение их авторитета, сокращение членов их общин и ослабление позиций в кагалах. Они неоднократно накладывали херем (проклятие) на хасидов, запрещая «правоверным» иудеям вступать с ними в деловые отношения, не говоря уже о браке. Обвинения, одно страшней другого, так и сыпались на головы религиозных противников: «Они нарушили законы, отвергли постановления своего Создателя и делают в божественном учении открытия, несогласные с истиною. Между ними есть люди, запятнавшие себя кровью невинных бедняков. Всякому дурному делу они содействуют, всякого злодея и грешника они поддерживают. Нужно всенародно наказывать скорпионами этих безумцев для их же исправления. Облекитесь рвением во имя Бога, пусть искры летят из под ваших ног, пусть пламя пышет из уст ваших, пусть сверкает меч – меч-мститель за божественный закон, за священный завет!» Однако призывы расправиться с хасидами оставались пустыми декларациями, а их духовный вождь Шнеур Залман из города Ляды (l747~l8l2) своими страстными проповедями умножал число сторонников «нового учения».
Шнеур-Залман
Потерпев поражение в открытой борьбе за умы и сердца еврейской массы, миснагдим прибегли в 1798 году к доносу на Шнеура Залмана и его ближайших наперсников. Изветчик, подписавшийся вымышленным именем «Гирш Давидович из Вильно», понимая, что религиозные взгляды – не причина для обвинения, выставил хасидов политическими преступниками и уличил их «во многих вредных для государства поступках». Поводом послужило то, что Шнеур Залман посылал деньги своим соплеменникам в Палестину, находившуюся тогда под турецким владычеством. Этого оказалось достаточно, чтобы объявить сектантов изменниками и шпионами. В том, что доносу был дан ход, немало посодействовал истый миснагед Абрам Перетц, вращавшийся в высших петербургских сферах. И вот литовский гражданский губернатор получает высочайшее предписание: Шнеура Залмана и его «главнейших здешних сообщников прислать за крепким караулом» в Петербург. Всего было арестовано 22 хасида, семеро признаны «главными сообщниками начальника их», остальных допросили с пристрастием и оставили на месте под стражею. В Петербурге допросы продолжились уже в Тайной канцелярии, а Шнеуру Зал ману пришлось изложить на бумаге пространный ответ на все пункты предъявленного обвинения. Переводчиком с иврита был литератор Лев Невахович, который сочувствовал хасидам и представил дело государю в выгодном для них свете. Вывод императора был однозначен: «В поведении евреев, коих считают в секте той, нет ничего вредного для государства, ниже развратного в нравах и нарушающее общее спокойствие». По указу Павла 9 декабря 1798 года все заключенные были выпущены на свободу (Шнеур Залман успел просидеть в тюрьме 53 Дня), «а секта каролины именуемая осталась при прежнем своем существовании».
Юлий Гессен отмечал, что правительство интересовала лишь политическая направленность деятельности хасидов, однако император дает ей, как видно, и моральную оценку («нет ничего… развратного в нравах»). Подобный взгляд веротерпимого Павла резко контрастировал с позицией придворных юдофобов, настаивавших на дурной нравственности иудеев и враждебности их религии христианскому вероучению.
Попытки ошельмовать хасидов предпринимались и позднее, свидетельством чему стал донос императору пинского раввина Авигдора Хаймовича (1800), в коем он выставил своих противников людьми безнравственными, не признающими государственного порядка. Этот самый Хаймович в прошлом писал панегирические сочинения, и по его словам, что он «понравился Павлу», можно заключить, что этот доносчик добился у государя аудиенции. Шнеур Залман был вторично схвачен. Здесь сыграло роль и то, что Державин во время своей инспекционной поездки в Белоруссию не был впечатлен встречей с Шнеуром Залманом и со слов миснагдим аттестовал его как «лицемера», «ханжу» и сообщил, что «через него переводят [хасиды] серебряные и золотые деньги в Палестину». Ребе вновь должен был обстоятельно отвечать на предъявленные ему обвинения. И ответы хасида, по словам самого Хаймовича, «понравились Павлу». Шнеур Залман был освобожден. А император, поняв истинный характер противостояния сторон, повелел: «Дело между евреями Авигдором Хаймовичем и Залманом Боруховичем, касающегося до их религии и прочего, в Сенате рассмотреть и учинить положение, на каком основании быть секте хасидов и кагалам». Так хасиды были окончательно легализованы в России.
Интересно в этой связи отметить, что случаи крещения евреев в Павловское время единичны и куда более редки, чем у представителей других этносов и конфессий. Так, согласно газете «Московские ведомости» за 1798 год, в России приняли православие всего три еврея «мужеского пола», в то время как перекрестов из татар, мордвы, а также из католиков и лютеран – более 40 человек.
Гаврило Державин, перефразируя известные стихи Горация, писал, что «памятник воздвиг себе чудесный, вечный» не в последнюю очередь благодаря тому, что «истину царям с улыбкой говорил». Однако об опасностях, исходящих от евреев, об их «корыстных промыслах», о злокозненности этого «рода строптивого и изуверного» он докладывал Павлу без тени улыбки, но с убийственной серьезностью. «Таким образом, – заключал он свое «Мнение», – …в своем печальном состоянии [иудеи] получат образ благоустройства. А Павлу Первому предоставится в род и род незабвенная слава, что он первый из монархов российских исполнил сию великую заповедь: «Любите враги ваша, добро творите ненавидящим вас».
Истина состоит том, что именно Павел первым из российских венценосцев всерьез озаботился благоустройством иудеев в империи. Этот монарх вовсе не считал их врагами и ненавистниками христиан. И славен он тем, что первый и, пожалуй, единственный из монархов российских был начисто лишен антисемитизма, в том числе и религиозного.
Дресс-код и самовластье
В известном кинофильме «Тот самый Мюнхгаузен» (автор сценария Г.Горин, режиссер М.Захаров) перед нами предстает герцог (его играет актер Л.Броневой), довольно легкомысленный в делах государства, но озабоченный, прежде всего, одеждой подданных. «Как вы думаете, где мы будем делать талию? – вопрошает этот титулованный модельер. – Два ряда вытачек слева, половина справа. Я не разрешу опускать талию на бедра. В конце концов, мы – центр Европы… Рукав вшивной… Лацканы широкие». Справедливости ради, отметим, что гипертрофированное внимание к костюму – это не просто карикатурная черта незадачливого правителя, возжелавшего разодеть по своему хотению послушное ему население. В российской истории, по крайней мере, три монарха – Петр Великий, Павел I и Николай I, стремившиеся регламентировать все стороны жизни страны, строго предписали подданным, как надлежит им выглядеть и в какое платье облачаться. Эти венценосцы присвоили себе право вводить, разрешать или запрещать ту или иную моду, одежду, прическу. Дресс-коды первых двух монархов охватывали все просвещенное население империи, причем, по словам историка Александра Каменского, «в повышенном внимании к регламентации внешнего вида у Петра стояло стремление к европеизации, то есть к изменению, новации, в то время как у Павла – к унификации, единообразию». Реформы, осуществленные в этой сфере императором Николаем I, коснулись и иудеев, которые оказались под российским скипетром после трех разделов Речи Посполитой, и, по разумению сего самодержца, остро нуждались в «коренном преобразовании». Но обо всем по порядку.