Трудно сказать, под влиянием ли предрассудков или «передовой» общественной мысли (а в Европе ходячей формулой стали тогда слова К. Маркса: еврей – «квинтэссенция торгаша»), но и критик В.Г. Белинский в письме к В.П. Боткину от <2-6> декабря 1847 года высказал ту же мысль, приправленную, правда, гневно-осуждающим пафосом. Аттестуя торгаша как существо «свирепее зверя, неумолимее смерти», «цель жизни которого нажива, поставить пределы которой невозможно», Белинский утверждал, что честный человек и патриот априори чужд коммерции и, занявшись ею, непременно пойдет по миру. И далее патетически восклицал: «Вот Ротшильд – тот не разорится: он жид, стало быть, торгаш par excellence».
Любопытна судьба одной книги, которая представляет интерес именно в связи с восприятием Ротшильда в России. Дело в том, что в русском обществе середины XIX века остро дебатировался вопрос о допустимости достижения счастья с помощью богатства. В этом отношении переводная брошюра под именем М. Ротшильда «Искусство наживать деньги способом простым, приятным и доступным всякому»
(Спб., 1849) весьма примечательна. Оригиналом ее послужила 70-страничная книжка французского литератора В. Даккета «L'art de gagner l'argent…» (Paris, 1848) – литературная мистификация с характерной еврейской топикой. Автором ее значился некий мифический Ротшильд с именем ветхозаветного Мельхиседека, банкира из древнего Капернаума, что в Галилее; сообщалось, что французский перевод с последнего издания на иврите сделан будто бы самим Натаном Мудрым (Nathan Le Sage). Петербургские издатели, ничтоже сумняшеся, опустили все эти «национальные» атрибуты, оставив одно лишь имя Ротшильда, понимая, что оно и только оно обеспечит книге в России коммерческий успех.
Хотя авторство Ротшильда здесь мнимое, показательно, что именно с ним связывался вопрос о нравственности богатства вообще. Для русского самосознания это была важнейшая философская и мировоззренческая проблема. Ведь идея богатства как блага в целом была присуща западноевропейской общественной мысли и лежала в основе этики протестантизма. В России же возобладала ориентация на ту часть библейских текстов, где говорилось о греховности богатства. В контексте православной этики, эстетики и культуры в целом понятия «злата» и «зла» вводятся в один семантический ряд ценностей. Неслучайно русские журналисты в оценке книги «Искусство наживать деньги…» были непреклонно суровы. Некрасовский «Современник» (1849) язвительно аттестовал Ротшильда «душою образованного и, следовательно, любящего деньги мира» и с иронией рекомендовал книгу к скорейшему чтению. Обозревателю из «Библиотеки для чтения» (1849, Т.95) не нравилась сама моралистическая подкладка книги, то, что «Ротшильд смотрит на «искусство добывать деньги» как на remedium universale к исправлению рода человеческого» (а это как раз и была обсуждаемая и осуждаемая идея о достижении счастья с помощью богатства!). Причем тон рецензента часто сбивался на ернический: «Поблагодарим же от души человеколюбивого Ротшильда за его советы, которые, впрочем, доступны только для богатых, потому что продаются за деньги, да еще за наличные. Но вспомним, как сам же автор рекомендует тщательное сбережение денег, не советуем вам тратиться на то, что не может принести вам ни малейшей пользы». А вот «Москвитянин» (1849) выступал против экономической инициативы и личного накопительства, потому отнес книгу к разряду «бумагопрядильной литературы»: когда «всякий сам себе господин, у всякого деньгами хоть пруд пруди», утверждал он, пользы Отечеству не предвидится. Однако, несмотря на столь сокрушительную критику, книга продавалась бойко и быстро разошлась. О ее популярности говорит тот факт, что вскоре в Петербурге вышла книжка «Еще нечто большее об искусстве наживать деньги», причем рецензенты отмечали, что ее «породил успех небольшой брошюры с именем Ротшильда, вышедшей в прошлом году». Интересно, что в романе «Отцы и дети» И.С. Тургенева о книге упоминает Базаров в разговоре с Павлом Кирсановым: «– Вы, стало быть, искусства не признаете? – Искусство наживать деньги, или нет более геморроя, – воскликнул Базаров с презрительной усмешкой».
Если издатели книги обошли национальный вопрос молчанием, то в литературе, напротив, еврейство Ротшильдов настоятельно подчеркивалось и стало предметом многочисленных спекуляций. Внимание сосредоточилось на семитической внешности банкиров. Русский поэт и неистощимый острослов Ф.И. Тютчев о знаменитой картине А.А.Иванова «Явление Мессии» (1852) отозвался так: «Да это не апостолы и верующие, а просто семейство Ротшильдов». (Есть и другая версия реплики – «Семейство Ротшильда на водах»). Известно, художник A.A. Иванов, действительно, использовавший в качестве типажей для картины «достаточных евреев» из гетто Неаполя, глубоко огорчился: «Как, неужто может он так говорить?»
А Н.С. Лесков в романе «Островитяне» (1860) с присущим ему юмором отождествлял местечкового шарманщика, этого «несчастнейшего из жидов», с банкиром Ротшильдом, поскольку оба они «участвуют… в искуплении грехов падшего племени Израиля».
Своеобычно актуализировался в российских условиях и взгляд на Ротшильда как на «короля евреев» – защитника их интересов. Критик A.B. Дружинин иронизировал: «какой-нибудь член семейства Ротшильдов» мог бы потребовать от Пушкина сатисфакции за якобы оскорбляющие национальное достоинство известные стихи:
Однажды созвал я веселых гостей;
Ко мне постучался презренный еврей.
С развитием капитализма и банковского дела Ротшильды в глазах русских писателей становятся наглядным олицетворением «бездушного» мира капитала. Эту инвективу облекает в поэтическую форму князь П.А. Вяземский, еще недавно восхищавшийся одним из банкиров:
Наш век – век звонкого металла,
Ему ль до звучности стихов,
До чистых жертв, до идеала,
До этих старых пустяков?
На бирже ищем вдохновений,
Там сны златые, бой страстей:
Кто миллионщик, тот и гений,
И Ротшильд – Байрон наших дней.
Ему вторил князь В.Ф. Одоевский, который противопоставлял «напыщенный и нарумяненный XVIII век» нынешнему «веку расчета и сомнения». Писателю претят свежие газеты, потому что они «наполняются известиями… о том, каким образом однажды поутру банкир Ротшильд, завертывая пакет, засунул куда-то сверток ассигнаций».
Отчаянными противниками «паразитического капитала» выступили и русские славянофилы. Ратуя за «ответственную деятельность», направленную на любовь к Богу, они признавали только «соборную личность» и отрицали «логику человеческую» в пользу учения Церкви. В такой системе ценностей могущество, основанное на всевластии денег, виделось им как подрыв самих основ веры, а «король банкиров» Ротшильд жупелом бездушного материализма, противным христианству вообще. Не последнее место в их построениях занимали концепция русского народа-богоносца, а также расово-критический взгляд на еврейство. Апокалиптическую картину будущего рисовал известный славянофил И.С. Аксаков: «Кто как не Израиль? Не братья ли Ротшильды, эти цари бирж, восседающие на своих биржевых престолах в трех столицах Европы, с тысячами же еврейских банкиров, рассеянных по земному шару, могут служить уже и теперь прообразом слагающегося еврейского единства и мощи? Конечно, если для еврейского Мессии потребны будут финансы, то ему потребуются и финансы, и для будущего ли обетованного царства евреев мир христианский заранее, постепенно обращается Израилем в оброчную статью». А глашатай славянофильства A.C. Хомяков говорил о Ротшильде как о национальном типе, носителе материализма и ветхозаветного пантеизма, органически чуждых русскому духу. Он, в частности, писал: «Газеты недавно дразнили читателей перечнем Ротшильдовых миллионов, но Ротшильд явление не одинокое в своем народе: он только глава многомиллионных банкиров еврейских…. В его денежном могуществе отзывается целая история и вера его племени. Это народ без отечества, это потомственное преемство торгового духа древней Палестины, и в особенности это любовь к земным выгодам, которая в древности не могла узнать мессию в нищете и уничижении. Ротшильд факт жизненный».
О том, что всесилие Ротшильдом воспринималась как «факт жизненный», свидетельствует предостерегающее письмо малороссийского губернатора князя Н.В. Репнина Е.Ф. Канкрину, министру финансов при Николае I: «Монополия есть цель всех Жидовских действий, от Ротшильдов до шинкарей, ибо в руках этого пронырливого и расчетливого племени она потом соделывает их властелинами торговли, промышленности, произведений земли и, наконец, Правительств». Впрочем, сигнал Репнина остался без каких-либо последствий.
Между прочим, бредовая идея о заговоре Ротшильдов и масонов против России была впервые положена на бумагу тоже в царствование Николая I. Придумщиком ее был приметный реакционер М.Л. Магницкий. В 1831 году он направил обстоятельный донос, в коем пугал императора, что иллюминаты Запада, сговорившись с плутократами, контрабандно засылают евреев на Святую Русь. «Люди сего рода, – сигнализировал Магницкий, – в Россию приезжать могут по большей части под именем приказчиков торговых домов, от коих, действительно, для закрытия себя, легко иметь им некоторые поручения наших произведений и проч., ибо произведения всей Европы приведены уже в руки жидов (четыре братья Ротшильда)». Государь, однако, проигнорировал абсурдный извет Магницкого, которого еще в 1826 году отправил его в отставку.
Главными эксплуататорами и кровососами объявляли Ротшильда русские социалисты. Мощный обличительный заряд заложен в программе М.В. Буташевича-Петрашевского, оказавшего непосредственное влияние на русскую общественную мысль и, прежде всего, на Ф.М. Достоевского. Опираясь на идеи А. Сен-Симона, Ш. Фурье и Луи Блана, он утверждал, что «Ротшильд и другие властители капиталов с помощью биржевой игры производят разбой». Петрашевский видел задачу социалистов в том, чтобы «восставать и представлять в настоящем их виде… законами доставляемые разбои, которые могут производить в обществе Ротшильды и другие владельцы кошельков».