«Манмаси» – «люди пещер»
В конце 80-х годов ХХ века в поисках Потерянных колен уже упомянутый выше раввин Элиягу Авихайл вместе с американским историком Хилелем Халкином объездил всю Юго-Восточную Азию, включая Китай, Индокитай и Индию. Полное трудностей и перипетий путешествие не приносило ощутимых результатов до тех пор, пока оба путешественника не оказались на границе Индии и Бирмы. Бирманские власти не разрешили им въезд в страну, но в Восточной Индии никто не препятствовал исследователям. И здесь их ждал сюрприз, да еще какой! В индийских штатах Мизорам и Манипур они обнаружили племя, чья связь с еврейством была настолько отчетливой, что объяснить ее можно только двумя способами: либо мистикой, либо действительной принадлежностью к потерянным коленам.
Связь эта проявлялась в самых разных вещах: песнях, фольклоре, праздниках, ритуалах, и, главное, в знании древних библейских текстов. Знании выборочном – и все же настолько глубоком, что оно не могло быть результатом работы миссионеров, сумевших более ста лет назад обратить племя в христианство.
Само племя называло себя Бней-Менаше; соседние народы, живущие по соседству называли его Шинлунь или «Ли-Си», что с местного наречия переводится как «Десять колен». По внешнему виду и ритуалу они существенно отличаются от окружающих племен, хотя говорят на сходном с ними диалекте.
Более того, оказалось, что некоторые старейшины различных племенных групп, обнаруженных Авихайлем и Халкином, уже вступили в контакт с еврейскими общинами в Индии. По утверждению этих племенных вождей, святым днем всего племени должно быть не воскресенье, а суббота.
Все это поражало воображение, но оставляло многочисленные вопросы.
Действительно ли племена Шинлунь происходят от евреев? Сознавали ли они это или соблюдали еврейские традиции, не понимая их истинного значения? Как и почему они оказались на границе Индии и Бирмы?
Что касается первого вопроса, то знакомство с обычаями и мифологией этого народа не оставляет сомнений: простые совпадения – обрядовые и лингвистические – не могли бы отличаться такой точностью и глубиной.
Шинлунь называли себя «дети Манмаси», и не требуется больших усилий, чтобы обнаружить связь между словами «Манмаси» и «Менаше». «Дети Манмаси» – в переводе означает Бней-Менаше.
В молитвах упоминались также слова «Улям» и «Гелед». Оба слова постоянно присутствуют в Книге Хроник Менаше, а «Гелед» выглядит как производная от «Гилад» – места, где обитало колено Менаше.
В песенном фольклоре Шиньлуня есть баллада о переходе Красного моря:
Мы должны помнить о празднике Песах,
Потому что мы перешли Красное море по сухой земле.
Ночью мы шли с огнем
И днем – с облаком.
Враги преследовали нас на колесницах,
И море поглотило их,
И стали они пищей для рыб.
И когда нас мучила жажда,
Мы получили воду из камня…
Но и это еще не все: крайне любопытно, что священнослужителей Шинлунь зовут …Аарон. В обиходе его называют «тьям-пу» (или «сьям-пу»): в переводе с местного наречия – «коэн».
Эти священнослужители имеют огромное влияние, и сан их передается исключительно по наследству, как это практиковалось у левитов.
Священник (и жрец одновременно) благословлял новорожденных, сочетал браком молодые пары, отправлял в последний путь умерших и при этом приносил жертвоприношения, как требовала древняя традиция.
Не менее интересны и целительные практики и обряды Бней-Менаше. В случае, если кто-то из племени заболевает, священник приносит жертву (овцу или козу), и смазывает ее кровью ухо, спину и ноги больного. То есть выполняет обряд, воспроизводящий ритуал, описание которого можно найти в Торе (Левит, 14–14).
У Бней-Менаше есть обряд искупления, напоминающий Йом Кипур. Он представляет собой пост и проводится раз в год. Ничего подобного не практикуется у соседних с Бней-Менаше племен.
У Шинлунь есть также обряд излечения от проказы, когда священник приносит в жертву птицу в открытом поле; именно так поступали древние евреи.
Авихайл и Халкин подчеркивают несомненное сходство и в социальных традициях между Бней-Менаше и предписаниями, содержащимися в ТАНАХе. В частности, в случае смерти старшего брата младший брат должен жениться на его вдове, и родившемуся мальчику присваивают имя умершего, чтобы оно не было утрачено.
Бней-Менаше в Израиле
Хотя Бней-Менаше не проводят обрезание, священник благословляет младенца на восьмой день после его рождения.
Что заставило Бней-Менаше искать убежище в джунглях Индокитая? На этот вопрос нет ответа – есть только гипотезы, основанные на мифологии племени. Предания гласят, что Бней-Менаше долгое время были в плену у «северного народа» (китайцев?), бежали, скрывались в пещерах, за что и получили прозвище «люди пещер». А потом, столкнувшись с давлением местных племен, они перебрались в малообжитые районы Бирмы. Произошло это приблизительно в XVIII веке н. э.
Халкин полагает, что за тысячелетия кочевий по Юго-Восточной Азии еврейские колена смешались с местными племенами и приобрели их внешние отличительные особенности.
Сознавали ли Шинлунь свое еврейство? По-видимому, да, но только избранные из них, старейшины племен, передававшие свои знания из поколения в поколение. Христианство «дети пещер» приняли в той «упаковке», в какой «продали» им свою религию миссионеры – не как новое учение, а как воплощение собственных представлений.
Какова численность Шинлунь? Сказать трудно – предположительно 350 тысяч, но, не исключено, и значительно больше. Некоторые их деревни расположены в Бирме, и попасть туда практически невозможно.
В Мизораме и Манипуре еврейский образ жизни ведут около пяти тысяч человек.
Ключ, лук и две головы…
Любопытно, что возвращение к иудаизму Шинлунь произошло мистическим образом и без всякого влияния извне. К концу позапрошлого столетия они были уже около сотни лет как христианизированы и не поддерживали никаких контактов с разрозненными еврейским общинами Индии, а тем более – мировым еврейством. Более того, сомнительно, что немногочисленные индийские евреи вообще знали что-либо о Бней-Менаше.
Все произошло спонтанно. В 1954 году житель маленькой деревни в Мизораме рассказал священнику, что его жене было видение о возвращении в «дом Израиля». Во сне присутствовали ключи, лук и две головы.
Признание простого крестьянина наделало переполох в общине. Старейшины решили, что ключи должны означать возвращение в страну Израиля, лук традиционно ассоциировался с Торой, две головы – с коленами Эфраима и Менаше.
Сообщение о предсказании начало распространяться по Мизораму, а потом дошло и до Манипура. Растерянные патриархи Шинлунь направили своих посланников в еврейскую общину Бомбея, и тут выяснилось, что потомки Менаше соблюдают не еврейские праздники, не еврейский день отдыха и верят «не в того Бога». За десять лет до появления раввина Авихайля в Мизораме и Манипуре начала формироваться еврейская община.
Раввин Авихайл и Хилель Халкин ускорили процесс возвращения Шинлунь в лоно иудаизма. В Мизораме был создан еврейский центр – с синагогой и издательством, где переводились и выпускались книги на мицо – языке местных жителей. Книги включали мицо-англо-ивритские словари, молитвенники и описания еврейских праздников. Все больше людей Шинлунь проявляли желание узнать о своих корнях и задумывались о репатриации в Израиль. Однако путь на родину был долог.
Бней-Менаше не признавались официально евреями и потому были лишены права на репатриацию в Израиль. Авихайлю предстояло не только разбудить у Шинлунь интерес к еврейству, но и убедить их пройти гиюр (процесс перехода в иудаизм – прим. авт.) по всем правилам ортодоксального иудаизма.
Сделать это в Мизораме и Манипуре было невозможно, и тогда неутомимый Авихайль обратился за помощью к раввинам Израиля и к поселенческому совету Иудеи, Самарии и Газы.
Идея заключалась в том, чтобы начать абсорбцию Бней-Менаше, создав для них курсы по изучению иврита и «классы гиюра». Поселенческий совет с энтузиазмом подхватил идею, и вскоре на «территории» начали прибывать первые группы «индусов».
Первые Бней-Менаше появились в поселениях Газы и в Кирьят-Арбе двенадцать-тринадцать лет назад, затем стали прибывать в другие поселения Иудеи и Самарии, в том числе, и в расположенное в получасе езды от Нетании маленькое поселение Шавей-Шомрон.
Они поражали израильтян своей скромностью, нетребовательностью и приветливостью. Многие законы, которые они заучивали, казались им чуждыми, ритуалы – странными, но никто из них не возмущался, хотя не подвергал сомнению собственное еврейство.
«В них очень много желания быть полноценными евреями и жить в Израиле, – говорил нам директор отдела абсорбции местного поселенческого совета Барух Лиор. – Уже на своей родине они начали пестовать еврейский стиль жизни и традиции и куда более хотят придерживаться его здесь, в Израиле. Если это требует времени и усилий, они готовы приложить усилия и пожертвовать временем.
В Шавей-Шомрон считают: «Шиньлун верят, что это – их путь, а возникающие проблемы воспринимают как неприятные издержки на этом пути, как нечто естественное и неизбежное».
Встреча с Израилем. Небольшое, но весьма необходимое отступление
Прежде чем продолжить наше повествование о потерянных коленах, мы бы хотели рассказать вам, дорогие читатели, о встрече с таинственными представителями «детей пещер».
Эта встреча произошла в уже упоминавшемся поселении Шавей-Шомрон – в классе по изучению иврита. Кроме пожилой пары из США, решившейся на склоне лет репатриироваться в Израиль, остальные «ученики» – репатрианты из Индии, те самые Бней-Менаше. Нескольким мужчинам за сорок, остальные – молодежь. Появление посторонних немного смущает и в то же время забавляет. Они уже привыкли к тому, что вызывают интерес: даже из далекой Америки приезжали сюда, чтобы своими глазами увидеть это поразительное явление – индусов и бирманцев, на протяжении почти трех тысяч лет помнивших о своем еврействе.
Внешне они похожи на жителей Индокитая: невысокие, смуглая кожа, скулы, узкие глаза. Их облик может показаться экзотическим, но не в меньшей степени и для них самих экзотичны израильтяне, израильские манеры, одежда, израильские способы самовыражения.
«Я знаю, как им трудно, – говорит о своих собратьях Михаэль, живущий в поселении с начала 90-х годов и курирующий группу новоприбывших. – Когда я приехал, то не переставал удивляться тому, как люди ведут себя, как решают свои дела. Больше всего меня удивляло, что столь многие считают себя евреями, хотя далеки от еврейства и никаких еврейских законов не соблюдают. Все это так разнилось с моими представлениями. Я был выбит из колеи, но со временем пообтесался, привык».
Трудно сказать, чего больше во внешней неприхотливости и улыбчивости Бней-Менаше: убежденности в своей правоте или природной мягкости, сдержанности, умения покоряться обстоятельствам, свойственного жителям Индостана.
«Некоторые из тех, что проходили гиюр вместе со мной, говорили, что не понимают, чего от них хотят, плакали. Мне помогло то, что раввин, у которого я учился, считался с нашим образом мыслей. Он не навязывал нам своих взглядов, а убеждал».
Для Михаэля, как и его соотечественников, было очень важно, что их поселили в Иудее и Самарии, среди природы, а не в крупных городах. «Для нас природа – часть жизни, и я хотел бы остаться здесь», – говорит Михаэль.
За десять лет он успел отслужить в армии, пройти курс по техническому обслуживанию компьютеров. Побывал у себя на родине, привез родителей, которые также прошли гиюр и живут в соседнем поселении. Говорит, что уже не скучает – воспоминания о прошлой жизни вызывают скорее умиление, а не ностальгию.
Отсюда, с высоты десяти лет жизни в Израиле, отношения между людьми в его селении кажутся патриархальными, но в то же время искренними и беззлобными. А представления и вера – хотя и наивными, даже полудетскими, но лишенными налета искусственности, изощренности и нетерпимости, который придала им цивилизация.
«Люди гор» и «люди долины»
В Мизораме, восточной индийской провинции на границе с Бирмой, Михаэль принадлежал к «людям гор». Внизу жили «люди долины» – их братья, но «люди гор» практически не общались с ними. Здесь, в «горах», все было строже – и традиции, и законы, и власть жрецов.
На «равнине», в Манипуре, люди жили свободнее, вступали в контакт с другими племенами и относились к «людям гор» с неприязнью и подозрительностью. Юношу или девушку, выбравших себе избранницу или избранника с «гор», ждал если не остракизм, то осуждение и всеобщий укор. Они очень мало общались между собой, хотя были одним народом.
Михаэль родился в семье, которая к тому времени уже считала себя еврейской. Таковых было меньшинство. Большинство «людей гор» в Мизораме формально считалось христианами, что, впрочем, не мешало им соблюдать языческие обряды, в которые причудливо вплетались еврейские мотивы.
Михаэль знает, что у «людей долины» в Манипуре испокон веков был заповедный день – в этот день было строжайше запрещено что-либо делать, даже притрагиваться к вещам, используемым в быту. Со временем этим днем стало воскресенье. Хороня близких, они выжигали землю и освящали ее – именно так, как, узнал он потом, предписывает Тора.
У «людей гор» в Мизораме эти обычаи приняты не были. Зато у них был главный праздник, во время которого не разрешалось есть обычный рис – главный продукт в тех местах. Вместо этого брался особый сорт риса, не употребляемый в повседневной жизни. Его особым образом измельчали, а потом пекли тонкие-тонкие лепешки.
Цаванкут – так называли здесь этот праздник, и начинался он весной. Ни у кого из соседних народов, и даже у «людей долины», такого праздника не было, приход весны отмечали совсем по-другому.
Был и еще один обычай. Над мальчиком, на восьмой день после рождения, совершали странный ритуал – его ухо прокалывали. Никто не знал, как появился этот обычай, но его неуклонно соблюдали. Михаэль понял смысл этого акта, когда узнал об обряде обрезания у евреев. «У племени не было возможности совершать обрезание новорожденных, и этому обряду нашли символическую замену», – говорит он.
В Манипуре, у «людей долины», жрецов не было – они более христианизированы и находятся скорее под влиянием индийских традиций.
У Михаэля не было ни малейших сомнений в том, что он, как и все его племя, принадлежит к евреям. Когда он родился («это было в начале 70-х годов – у нас не было документов, и точные даты никого не интересовали»), ему, так же как и другим мальчикам в Мизораме, прокололи ухо. В то время здесь еще не было ни синагоги, ни еврейского центра. Первая синагога появилась, когда Михаэлю было шесть-семь лет.
Михаэль Бней-Менаше
Михаэль помнит, что его отец обожал историю и много ему рассказывал. Рассказы были связаны в основном с евреями, их праотцами и Торой. Когда он подрос, отец отправил его в синагогу «работать хазаном». Здесь впервые возникла мысль о поездке в Израиль и, возможно, о репатриации.
К этому времени процесс перехода в иудаизм становился все более интенсивным. Это не был резкий и болезненный разрыв с уже укоренившимся квазихристианским укладом – все происходило плавно и постепенно.
Сперва семья, начавшая возвращение к еврейству, переносила выходной день с воскресенья на субботу и начинала соблюдать еврейские праздники. При этом она могла не отказываться от праздников христианских, и все эти традиции (уникальный случай в истории сосуществования двух религий!) вполне благополучно уживались друг с другом. Более того, считая себя евреями, Бней-Менаше продолжали верить в Христа и читали Новый Завет.
Многие на этом промежуточном этапе так и остались – и этот дуализм не считался ни постыдным, ни странным.
Другие все же на своем пути к еврейству продвигались дальше и, в конце концов, полностью освобождались от христианских обрядов.
Недоброжелательства, а тем более дискриминации по отношению к себе и своей семье Михаэль не помнит – хотя они принадлежали к ощутимому меньшинству.
«И дети, и взрослые спорили друг с другом, но драк, насилия никогда не было. Хотя мы не были такими уж мирными и терпимыми. В отношении других народов, окружавших нас, все было иначе. Мы не допускали их к себе, за это они не принимали нас. Бывало, что возникали конфликты. Но друг к другу мы относились по-братски», – вспоминает Михаэль.
Если ссоры все же случались, то главы кланов старались примирить ссорящихся как можно быстрее. Отца одного из семейств, как и предписывает в подобных случаях восточная традиция, приглашали в гости, и здесь, за столом, уставленным яствами, между двумя мужчинами начиналась плавная, неторопливая беседа. После чего ссоры и обиды забывались, а порядок восстанавливался сам собой.
В «богословских спорах», утверждает Михаэль, обе стороны не проявляли особого рвения, да и сами споры были детскими и наивными:
«Представления наших людей отличались необычайной конкретностью. Бог был для нас огромным бородатым стариком, мы верили, что раз в неделю он отдыхает где-то „там“, на небе. Просто одни считали, что он это делает в субботу, а другие – что в воскресенье. В этом была вся разница».
Потребовалось время, чтобы стереть из сознания прежние образы, и наполнить имя Бога новым смыслом.
Когда в двадцать два года Михаэль приехал в Израиль, его представления об иудаизме все еще оставались смутными и расплывчатыми. Единственное, что Михаэль твердо ощущал и в чем ни минуты не сомневался, – он приехал сюда не как гость и не как турист. Он приехал сюда как человек, который был лишен когда-то наследства, и теперь имеет все права на его обретение.
Михаэль рад, что живет в небольшом поселении, а еще более, что поселение это находится на земле некогда принадлежащей племени Менаше. «Лучше бы назвать наше поселение не Шавей-Шомрон, а Шавей-Менаше („Возвращающиеся в Менаше“)», – улыбается Михаэль Менаше.
Здесь, в Шавей-Шомроне, есть нечто, что наполняет его уверенностью и спокойствием. Это место, маленькое поселение между гнездами террора – Калькилией и Шхемом, – его дом. Дом, в который он вернулся со своими собратьями из Мизорама после почти трех тысяч лет скитаний, – дом колена Менаше.