«Ребе, у меня к вам дело. Вы, наверное, меня не знаете, а может, и знаете, я Ента, Ента Куропала. Я, значит, торгую яйцами да курами, курами да гусями. У меня свои постоянные покупательницы, два-три дома от меня. Они меня и выручают, дай им Бог здоровья. Ведь заставь меня платить проценты, я живо вылечу в трубу…»
Так начинается «Горшок» – один из самых прекрасных, самых смешных и самых горьких рассказов великого Шолом-Алейхема. Ента Куропала зашла к раввину местечка задать ему вполне конкретный вопрос, но принялась рассказывать про всю свою горемычную жизнь – да так заболтала ребе, что он упал в обморок – вот вам и весь сюжет этого рассказа.
Но вот вопрос, который собиралась задать Ента раввину, и в самом деле для любой еврейки крайне важен. Впрочем, судите сами.
«…Да, о чем, бишь, у нас шел разговор? Вот вы сказали: мясному и молочному в одной печке не место. Так оно и вышло. Кувшин, значит, повалился набок, и молоко, значит, разлилось по всей печке. И если, не дай Бог, хоть капля молока брызнула на мой мясной горшок, тогда мне погибель. Хотя, опять же, как могло молоко добраться до моего горшка: ведь он стоял на самой глубине да еще был прикрыт золой. Но ручаться я не могу. А вдруг – судьба!.. Я вам все выложу начистоту, все. Бог с ним, с бульончиком, не в бульончике дело. Конечно, бульончик тоже жалко. Чем я вечером покормлю Давидку? В общем, что-нибудь соображу… Что-нибудь состряпаю. Вопрос – в чем? Ведь если вы, ребе, не дай Бог, решите, что мой мясной горшок стал из-за капли молока „трефным“, я с ума сойду, потому что больше горшков у меня нет…»
Сколько раз перед старым, уставшим от жизни, раскачивающимся в такт только ему слышной мелодии раввином представали еврейские женщины все с тем же вопросом: стала кастрюля или то, что в ней варилось, от того или иного чрезвычайного происшествия на кухне «трефным» или нет? И, слушая их, раввин мысленно листал страницы книги законов «Шульхан Арух»,[37] вспоминал нужную страницу из Талмуда и понимал, что если судить по самым строгим законам, тем самым, которых придерживались величайшие праведники, то нужно выбросить и суп, и кастрюлю. Но что делать, если для этой семьи купить новую кастрюлю – все равно что для другой купить дом? И есть ли у него право сказать такое?! Но и назвать «трефное» кошерным – значит ввести этих людей в грех и самому совершить двойной грех – перед Богом и перед ними… И снова раввин мысленно возвращался к страницам «Шульхан Аруха», снова погружался внутренним взором в респонсы[38] великих раввинов, которые жили до него, ища нужное решение.
Реализация на практике запрета «Не вари козленка в молоке матери его» – пожалуй, одна из самых скучных, самых сложных и вместе с тем, вне сомнения, одна из самых важных частей еврейского религиозного законодательства. Ибо одно дело – разобраться, в чем именно заключается та или иная заповедь Творца, и совсем другое – суметь приложить эти выводы к бесчисленному множеству конкретных ситуаций, возникающих за столом и на кухне…
Лед и пламень
Итак, если вы помните, заповедь Торы призывает евреев «Не варить козленка в молоке матери его».
Обратите внимание: именно не варить, а под варкой понимается, прежде всего, тепловая обработка пищи. Причем одно дело, когда мы пищу просто разогреваем – скажем, доводим стоявшее на зимнем морозе блюдо до комнатной температуры, и совсем другое дело, когда мы ее варим, – тут уж комнатной температурой точно не обойдешься. И, как всегда, посовещавшись и поспорив, еврейские мудрецы пришли к выводу считать вареной только ту пищу, которая при готовке была нагрета до температуры «обжигающего тепла», то есть до такой степени, что, поднеся руку к кастрюле, вы бы мгновенно одернули ее, испугавшись ожога.
Порогом, с которого начинается такая температура, сегодня считают 45 °C, и следовательно, любая пища, нагретая до температуры выше 45 °C, считается вареной, а та, которая никогда не нагревалась до такой температуры – сырой. И, соответственно, любые продукты питания, температура которых в данный момент превышает 45 °C, объявляются горячими, а те, температура которых ниже, – холодными.
Но отсюда, вправе заметить читатель, можно сделать вывод, что если молочные и мясные продукты, к примеру, мясо и сыр, в холодном виде соприкоснулись друг с другом, ничего страшного с точки зрения законов кашрута не произошло и оба продукта остались вполне пригодными в пищу.
В этом рассуждении, вне сомнения, есть рациональное зерно, однако стоит помнить, что логика иудаизма никогда не бывает столь прямолинейной.
Да, с точки зрения законов кашрута в данной ситуации и в самом деле ничего страшного и непоправимого не произошло, но, во-первых, лишь при условии, что мясное и молочное соприкоснулись друг с другом случайно. А во-вторых, чтобы до конца оценить сложившуюся ситуацию, Галаха требует разобраться, какова консистенция соприкоснувшихся холодных продуктов.
Если оба они были совершенно сухие, то и в самом деле можно не придавать случившемуся никакого значения.
Но вот если хотя бы один из продуктов был даже чуть-чуть влажным, то возникает угроза, что даже в таком, холодном состоянии один продукт в месте соприкосновения передал в какой-то степени свой вкус другому, то есть они стали представлять запрещенную к еде смесь мясного и молочного. Однако в данном случае достаточно ополоснуть места соприкосновения обоих продуктов 3 раза холодной водой – и они снова годятся в пищу.
Это же правило распространяется и на посуду: если, к примеру, еврей случайно попробовал холодной молочной ложкой мясной суп, то достаточно помыть ложку холодной водой – и можно и дальше спокойно пользоваться ею для молочной пищи.
Но если один из продуктов настолько жирен, что прилип к другому (например, холодное масло прикоснулось к мясу), то сам жирный продукт в месте соприкосновения скоблят, а соприкоснувшийся с ним продукт тщательно моют.
Но, повторю, все это верно, если мясное и молочное соприкоснулись случайно. Однако специально класть мясное и молочное так, чтобы они касались друг друга, было запрещено мудрецами Талмуда по двум причинам. Во-первых, потому, что если мясное оставить в соприкосновении с молочным надолго – например, положить на свежевысоленный кусок мяса кусок мягкой брынзы, – и держать их так сутки и более, то они вольно или невольно начнут «обмениваться вкусами» в месте соприкосновения, и обмен этот будет более глубоким, чем при мгновенном случайном контакте. А во-вторых, даже если соприкосновение было относительно непродолжительным, соприкоснувшиеся поверхности, как уже было сказано, необходимо прополоскать. Мудрецы же опасались, что тот, кто готовит, может забыть сделать это, и тогда на мясе останутся прилипшие частицы сыра, на сыре – частицы мяса, и в результате, поев или даже просто сварив такие продукты, человек нарушит фундаментальный закон Писания.
В случае же, если в таком контакте участвовали острые продукты (подробно мы разберем его чуть ниже, в главке «Кашрут с перчиком») или какая-либо жидкость (например, мясной или куриный бульон или обыкновенное молоко), и он продолжался более суток, в силу вступают несколько иные законы. Жидкости, находившиеся в контакте с продуктами и посудой в течение 24 и более часов, объявляются сваренными вместе и, как правило, становятся «трефными». Например, если в холодной мясной кастрюле больше 24 часов держали молоко, то молоко объявляется «трефным» и выбрасывается, а кастрюля нуждается в кошеровании.
Однако все эти трудности не идут ни в какое сравнение с хитросплетениями законов, касающихся разделения горячей мясной и молочной пищи.
Горшки и кастрюли
Согласно одному из основополагающих постулатов еврейских диетарных законов, в любой посуде, в которой варилась, парилась, жарилась, пеклась та или иная пища, как бы хорошо она ни была после этого вымыта, остаются микроскопические следы этого блюда. Или, говоря языком Талмуда, такая посуда впитывает вкус приготавливаемого блюда и способна передавать его другому блюду, которое будет готовиться в ней после того.
То есть посуда, в которой готовилось мясо, впитает в себя вкус и передаст его дальше. Отсюда и выводится фундаментальный закон еврейской кухни о том, что для мясных, молочных и «паревных», нейтральных блюд, должна быть своя, отдельная посуда. Ведь если в мясной посуде будет сварена молочная пища, то последняя невольно приобретет вкус мяса, то есть данное блюдо, являя собой смешение двух противоположных по своей природе вкусов, будет представлять собой прямое нарушение запрета на варку мясного и молочного.
И наоборот: мясо, сваренное в молочной посуде, впитает в себя вкус молока, оставленный на его стенках, и запрет «Не вари козленка в молоке матери его» снова оказывается нарушен.
Понятно, что во всех этих случаях и кастрюля, и то, что в ней готовилось, объявляются «трефными». Мясо, сваренное в молочной посуде, следует немедленно выбросить, как и молочное блюдо, сваренное в мясной посуде. Что же касается кастрюли, то если она сделана, скажем, из металла, то ее можно откошеровать способом, о котором было рассказано в главе «На еврейской кухне». Но если речь идет о глиняном горшке, то он кошерованию, увы, не поддается, и его остается только выбросить либо просто подарить соседям-неевреям, на которых все эти законы не распространяются и которые вполне могут пользоваться любой просто чистой и годной к употреблению посудой.
Однако не будем забывать, что в прошлом кастрюли, горшки и все прочее стоили немалых денег и покупались едва ли не пару-тройку раз за всю жизнь. Да и сегодня дешевыми эти предметы домашней утвари не назовешь. И выбрасывать ее вот так, с ходу, и у евреев, и у любого другого народа иначе как растранжириванием денег не называется.
И потому, объявив сваренную в молочной кастрюле мясную пищу «трефной», а саму кастрюлю – некошерной (и наоборот), еврейские мудрецы стали думать над тем, существуют ли ситуации, на которые это правило не распространяется.
И первый вопрос, которым они задались, заключался в том, когда можно считать, что молочная кастрюля передала свой вкус варившемуся в ней мясу, а мясная – вскипяченному в ней молоку или молочной каше. Понятно, что только в том случае, если мясо было достаточно свежим, чтобы иметь вкус мяса, а молоко – достаточно свежим, чтобы иметь вкус молока.
Но если «мясная» или «молочная» кастрюля простояла на кухне больше суток, после того, как в ней было приготовлено соответствующее ей блюдо, то те самые микроскопические следы мяса и молока, которые остались в ее порах, неминуемо начали разлагаться, портиться. И значит, простоявшая без дела сутки и более молочная кастрюля имеет уже не «свежий вкус молока», а так называемый «испорченный вкус молока», как и простоявшая это же время «мясная» кастрюля – «испорченный вкус мяса». Но «испорченные» мясо и молоко – это уже, согласитесь, не совсем мясо и молоко. Точнее, даже если «испорченное» мясо примешивается к молоку, это все равно по своему вкусу не будет напоминать смесь мяса и молока, как, впрочем, и если «испорченное» молоко примешать к блюду из мяса.
Сами кастрюли, простоявшие сутки и более без дела, в галахической литературе принято называть «неоднодневными».
Исходя из всего вышесказанного, следует, что запрет на мясо, сваренное в молочной посуде, и на молоко, сваренное в мясной, действует лишь в том случае, если речь идет об «однодневной» посуде, то есть горшке или кастрюле, в которых менее, чем сутки назад, готовилось какое-то блюдо.
Но если для варки мяса была взята «неоднодневная» молочная посуда, а для варки молока – «неоднодневная» мясная, то и мясо, и молоко, сваренные в таких кастрюлях, разрешены в пищу. Правда, при еще одном условии: если все это было сделано случайно, а не намеренно. Если кто-то решил, что в «неоднодневной» посуде он может варить все, что ему вздумается, то варево следует выбросить – именно за предумышленное нарушение закона.
Что касается самих кастрюль и горшков, то независимо, были ли они «однодневными» или «неоднодневными», продолжать ими пользоваться, как прежде, нельзя – их нужно либо кошеровать, либо выбрасывать…
«Грибной человек» для еврея
Думается, вряд ли нужно объяснять, кто такой «грибной человек», – так называли дегустаторов грибных и прочих блюд, приготовленных для какого-нибудь эксплуататора трудящихся, чтобы в случае, если блюдо окажется отравленным, с самим эксплуататором ничего бы не произошло, а на тот свет отправился бы вместо него этот самый несчастный дегустатор.
Так вот, еврейская традиция не просто рекомендует, а в некоторых случаях даже предписывает прибегнуть к услугам нееврея в качестве такого «грибного человека». Впрочем, не спешите возмущаться еврейской бесчеловечностью – лучше постарайтесь понять, о чем идет речь.
А речь пойдет о той самой ситуации, которая, увы, случается довольно часто в доме, где принято одновременно готовить мясные и молочные блюда. Скажем, кусочек мяса упал в молочную посуду, или наоборот – молоко пролилось в мясную кастрюлю. Что делать? Можно ли есть то, что варилось в кастрюле, или его следует выбросить? И что делать с самой кастрюлей?!
И вот тут-то и вступает в силу уже упоминавшееся нами магическое соотношение 1:60.
Напомню, что только что мы говорили о том, что запрет варить (и употреблять в пищу) козленка в молоке матери его нарушается в том случае, если в мясе, сваренном в молочной кастрюле, ощущается привкус молока, а в молочном блюде, приготовленном в мясной кастрюле, – вкус мяса. Но ведь должно существовать то, настолько ничтожно малое количество мяса, попавшего в молочную кастрюлю, что им, как говорят физики, можно пренебречь, так как оно абсолютно не влияет на вкус блюда.
Таким соотношением и принято считать 1:60.
То есть если кусок мяса упал в молоко и количество его соотносится с массой молока больше, чем 1:60, то такое молоко объявляется «трефным». Но если количество мяса, попавшего в готовящееся молочное блюдо, как минимум в 60 раз меньше массы молока, то считается, что этим мясом можно попросту пренебречь: оно ничего не добавляет к вкусу данного блюда. Хотя сам кусочек мяса, попавший в молочную посуду, и является тем самым «козленком, сваренным в молоке», и потому его нужно немедленно выбросить, так как каким-либо образом использовать его, в том числе и в качестве собачьего корма, категорически запрещено.
Те же законы распространяются на молоко и молочные продукты, попавшие в мясную посуду: если их масса не превышает 1/60 массы мясного супа или другого блюда, находившегося в кастрюле, то блюдо можно есть. Если же масса молока больше этой величины, то оно запрещено.
Великий еврейский писатель Исаак Башевис-Зингер вспоминал, как его отец, занимавший в начале ХХ века пост раввина в Варшаве, просил в таком случае принести ему кастрюлю, расспрашивал о весе упавшего в нее мяса или пролитого молока, производил какие-то вычисления и лишь после этого выносил свой вердикт о том, можно ли есть, к примеру, приготовленный на целую неделю для всей семьи мясной борщ или нет.
Но что делать, если непонятно, сколько именно молока или насколько большой кусок мяса упали в такую кастрюлю?
На этот случай и нужен нееврей в качестве «грибного человека». Причем желательно, чтобы это был профессиональный повар, искушенный в кулинарии.
Его задача – попробовать данное сомнительное блюдо, и если речь идет о мясном, то наш «грибной человек» должен сказать, чувствует ли он в этом блюде привкус молочного, а если о молочном – есть ли в нем привкус мясного. И его вердикт считается окончательным: если он заявит, что почувствовал в блюде посторонний привкус, блюдо следует выкинуть.
Однако куда чаще, чем попадание молока в мясную кастрюлю или мяса в молочную, на еврейской кухне бывает «прокол с ложкой». Автор хорошо знаком с ним по собственному опыту: вы варите какое-то мясное блюдо, оно начинает подгорать, и для того чтобы предотвратить это, его нужно в срочном порядке перемешать. Вы хватаете первую попавшуюся под руку ложку, мешаете, а затем – о ужас! – выясняется, что ложка эта – «молочная».
Понятно, что она передала «впитанный» ею вкус молочной пищи и мясу, которое находится в казанке, и самому казанку.
Да, то, что случилось, нехорошо, и все же не стоит отчаиваться.
Для начала попробуем определиться, является ли данная «молочная» ложка «однодневной» или «неоднодневной».
Если ложка – «неоднодневная», то есть мы не пользовались ею больше 24 часов, то она обладает «испорченным вкусом молока». В этом случае она просто по определению не могла придать варившемуся мясу и кастрюле привкус молока, хотя сама, безусловно, впитала в себя вкус мяса. А значит, мясо, находившееся в казанке, вполне можно есть, самим казанком – спокойно пользоваться и дальше, а вот ложку придется откошеровать, так как она стала мясной.
Но что делать, если нам не повезло настолько, что молочная ложка оказалась «однодневной», то есть не так давно, менее суток, мы мешали ею молочную пищу?
В данном случае не остается ничего другого, как садиться за расчеты. Логика проста и знакома: если количество «молока», выделенного ложкой, в 60 раз меньше количества мясного блюда, имеющегося в кастрюле, то мясо вполне можно есть, а кастрюлей разрешено и дальше пользоваться в качестве кошерной мясной посуды. Однако если привнесенное ложкой в кастрюлю «молоко» вступает с блюдом в соотношение, большее чем 1:60, то и само блюдо, и кастрюля, и ложка объявляются «трефными».
Но тут и возникает резонный вопрос о том, как измерить это самое «привнесенное количество». Некоторые считают, что в данном случае нужно соотносить объем блюда с объемом ложки, но идеальным вариантом решения этой проблемы является все тот же «грибной человек» – дегустатор-нееврей, который в состоянии определить, чувствуется ли в мясной пище привкус молочного или в молочной – привкус мясного (так как все, что было сказано насчет молочной ложки и мясной посуды с мясом, справедливо и по отношению к мясной ложке и молочной посуде с молоком).
По лезвию ножа
Ни один атрибут кухни не вызывает у галахических авторитетов таких острых споров, как кухонный нож и то, как с ним соотносятся законы раздела мясной и молочной пищи. Ну вот, к примеру, взяли молочный нож, которым совсем недавно резали горячий молочный пирог (то есть нож «однодневный»), и сдуру (иначе это не объяснишь) разрезали им напополам кусок только что отваренного мяса.
Понятно, что нож передал свой «молочный» вкус мясу. Однако совершенно неясно, насколько глубоко он передал этот вкус. Одни убеждены, что нож передал вкус всему куску мяса и теперь не остается ничего другого, как его выбросить. Другие – что на самом деле при разрезании впитанный ножом вкус распространяется лишь на тоненькую, в несколько миллиметров, прослойку, идущую по обе стороны разреза, – достаточно срезать ее, и оставшееся мясо можно употреблять в пищу. Третьи настаивают на том, что вкус молока от такого ножа распространяется хоть и не на весь кусок, но и значительно больше, чем на пару-тройку миллиметров, а потому настаивают, чтобы от мяса был отрезан слой толщиной в 2 см по обе стороны разреза, и только после этого можно есть то, что осталось.
И снова в итоге все решает соотношение 1:60: если «однодневным» молочным ножом разрезали кусок горячего мяса, объем которого в 60 раз превышает объем лезвия ножа, то считается, что нож передал мясу молочный вкус лишь на величину небольшой прослойки – достаточно ее срезать, и мясо можно есть (но особенно богобоязненные евреи все же срезают в данном случае слой толщиной в 2 см по обе стороны линии разреза). Если же объем мяса менее чем в 60 раз меньше лезвия ножа, то считается, что нож передал вкус всему куску мяса и, таким образом, оно стало «трефным».
Если речь идет не об «однодневном» ноже, вроде бы все ясно: «неоднодневный» нож обладает «испорченным вкусом», и следовательно, если таким молочным ножом разрезан кусок мяса, то само мясо остается кошерным, а вот нож надо будет откошеровать в кипятке. Однако, оказывается, нож – это вам не ложка, а ложка – это вам не нож. Те законы, которые распространяются на другие виды посуды, вдруг оказываются не совсем применимы по отношению к ножу потому, что на молочном ноже при резке сыра, а на мясном – при резке мяса, колбасы и других продуктов, образуется тонкий и порой не всегда до конца смываемый при мойке слой жира – соответственно молочного или мясного. Причем вкус этого жира (особенно мясного) отнюдь не портится за одни сутки. А так как для того, чтобы нож начал резать, на него следует оказать давление, то в момент этого давления молочный жир интенсивно проникает в мясо, если молочным ножом режут мясные продукты, а мясной жир проникает в сыр и другие молочные продукты, если их режут мясным ножом.
Поэтому даже если нож «неоднодневный», от разрезанного им мяса или сыра все равно следует отделить поверхностный слой толщиной в несколько миллиметров по обе стороны разреза.
Стоит заметить, что по невежеству во многих еврейских семьях, даже традиционных, бытует убеждение, что если холодным молочным ножом разрезали холодное мясо, или наоборот, то никакого нарушения законов кашрута не произошло, а некоторые даже утверждают, что для холодных продуктов можно вообще не иметь раздельных мясного и молочного ножей.
Однако, разумеется, это далеко не так. Хотя бы потому, что и на мясном, и на молочном ноже, как уже говорилось, имеется тончайшая жировая пленка. И при разрезании в момент нажатия мясным ножом на сыр или молочным на мясо происходит вдавливание этого жира в тот продукт, который им режут.
Поэтому, даже согласно самому либеральному мнению, если холодное мясо разрезали холодным же молочным ножом, то после этого мясо следует тщательно вымыть. Однако, согласно другому, более строгому мнению, необходимо также срезать тонкую пленку в месте разреза.
Что касается ножа, то для удаления появившейся на нем теперь пленки мясного жира (не исключено, что и смешавшегося с молочным) Галаха требует воткнуть нож 10 раз в твердую почву, причем каждый раз следует втыкать его в другое место. Впрочем, некоторые считают, что достаточно просто протереть после этого нож наждачной бумагой или жесткой пластиковой губкой с каким-нибудь эффективным моющим средством.
Разделение ножей на «однодневный» и «неоднодневный» в данном случае не действует, поскольку, как уже было сказано, считается, что вкус молочного или мясного жира не портится по прошествии суток.
Практически те же законы действуют и в том случае, если холодным мясным ножом разрезали холодный сыр. Правда, Галаха учитывает, что сыры бывают разные. Твердый сыр во всех отношениях приравнивается к мясу: если его разрезали холодным ножом, то следует отрезать тонкий слой сыра в месте разреза и выкинуть его, а нож для очистки от жира нужно 10 раз воткнуть в твердую почву.
Если же речь идет о мягком сыре, например, твороге или брынзе, то можно просто промыть его или соскоблить в месте разреза. Что касается ножа, то его достаточно тщательно вымыть, чтобы он снова стал пригоден для разделки мяса.
Рассматривает Галаха и ситуацию, при которой молочным или мясным ножом разрезали тот или иной плод, а затем вдруг решили есть его с мясом или, наоборот, с молоком. В этом случае не рекомендуется мыть плод в месте разреза, так как это может привести лишь к распространению мясного или молочного или мясного привкуса в глубину его мякоти. Обычно считается достаточно просто поскрести место разреза паревным ножом, после чего плод можно есть с тем блюдом, с каким человек сочтет нужным.
Кашрут с перчиком
Совершенно отдельную галахическую проблему, указывается в «Шульхан Арухе», составляет проблема соприкосновения ножа с острыми продуктами.
При этом надо помнить, что под «острыми продуктами» Галаха понимала не только действительно острые перец, хрен, специи и т. д., а любые обладающие остро выраженным кислым, горьким и т. д. вкусом продукты, способные, с одной стороны, отлично впитывать в себя другие вкусы, восстанавливать испорченный вкус и одновременно передавать свой вкус как другой пище, так и посуде.
Таким образом, под понятие острых продуктов, помимо уже упоминавшихся перца и хрена, подпадают лук, чеснок, редиска, а также лимон, селедка и даже огурцы, засоленные в очень остром рассоле.
Особые свойства острых продуктов заставляют и относиться к ним особо. Например, тот же лук разрезали молочным ножом. В результате надавливания при разрезании лук впитает в себя вкус молока и станет молочным, то есть разрезанный молочным ножом лук уже категорически запрещено есть и тем более варить с мясом.
Причем неважно, идет ли в данном случае речь об «однодневном» или «неоднодневном» ноже, так как острые продукты, по мнению еврейских мудрецов, способны восстанавливать «испорченный вкус», а ведь, напомню, именно «вкусом» «однодневный» нож отличается от «неоднодневного».
Правда, дальше в ход снова вступает соотношение 1:60. Если объем лука в 60 и более раз больше объема лезвия ножа, то достаточно срезать слой толщиной в 2 см по обе стороны разреза лука – и этим луком можно пользоваться и для приготовления мяса: считается, что в данном случае молочный вкус ножа распространяется исключительно на толщину поверхностного слоя. Но если объем лука менее чем в 60 раз превосходит объем лезвия ножа, то считается, что при разрезании он весь пропитался вкусом молока.
Однако бывает и так, что хозяйка, замотавшись на кухне, попросту забыла об этих законах и бросила разрезанный молочным ножом лук в кастрюлю, где готовилось мясо. Теперь объявление мяса и кастрюли «трефными» может предотвратить только 60-кратное превосходство по объему мясного блюда по сравнению с луком. Если данная пропорция соблюдена, все в порядке – по мнению некоторых авторитетов, можно есть не только само мясо, но и сваренный в нем лук, который пропитался вкусом этого мяса. Однако большинство раввинов все-таки настойчиво рекомендуют удалить такой лук из кастрюли, как только хозяйка вспомнила о его «молочном» характере.
Еще одна непростая ситуация возникает, если острый продукт режут на мясной или молочной тарелке. Считается, что в момент разрезания он вдавливается ножом в тарелку и впитывает имеющийся в ней вкус.
Например, если тот же лук разрезали на молочной тарелке мясным ножом, то считается, что он впитал в себя вкус мяса из ножа и вкус молока из тарелки и, таким образом, стал совершенно запрещен в пищу. Если нож был паревный, то лук все равно сделался молочным.
И таких вот проблемных ситуаций с ножом и острыми и обычными продуктами возникает столь великое множество, что здесь мы все просто не перечислим. И когда у еврея возникает некая проблема с кашрутом, даже если он разбирается в его элементарных законах, ему все-таки стоит пойти и посоветоваться с раввином, как это сделала Ента Куропала.