Надо сказать, что и другие местные казахи относились к приезжим хорошо, угощали их фруктами, овощами. Антисемитизмом и не пахло.
Однажды Эдик, завозившись, свалился в арык – да так неудачно, что сломал ногу. В эвакгоспитале, где было много раненых с фронта, ему зафиксировали ногу, вылечили.
Раненые подходили, разговаривали с ним, жалели мальчишку. Тогда-то он собрал полную тумбочку пустых пачек из-под выкуренных ранеными папирос «Казбек»: уже не вспомнить как, но он придумывал себе с этими коробками какие-то свои игры и с удовольствием в них играл у себя на кровати…
Между тем глава семейства, капитан Бердичевский, воевал в своем отдельном инженерном батальоне. Все время находясь на передовой, он прошел с боями и 1941, и 1942 годы. Во время Сталинградской битвы был заместителем командира по технике инженерно-саперного батальона. И именно в Сталинграде он был ранен в голову и вывезен в тыл. Подлечился – и снова укатил на войну: но наступать было все же куда веселее, чем отступать.
Когда освобождали Варшаву и польские земли, то задержался в Польше – там и закончил войну. Как сапер он был прикомандирован к Войску Польскому, помогал в разминировании и других саперных задачах.
В начале 1946 его «отметила» английская королева, подарив всем советским офицерам, сотрудничавшим с польской армией, по большому отрезу материала «бостон» – единственное, что отец привез домой с фронта.
Когда киевлянам разрешили возвращаться в родной город, Бердичевские и Лещинские вернулись одними из первых. До основанья уничтоженный город было не узнать. Но их дом и квартира на Подоле, как ни странно, уцелели, только жили там другие чужие люди. Один из «новоселов» (как потом выяснилось, – при немцах он был полицаем) был особенно наглым и чувствовал себя не только в своем праве, но и в своих силах – против шестерки из двух стариков, двух женщин и двух детей. Мама ничего не могла с этим поделать. И только когда в 1946 году из армии вернулся отец, увешанный орденами и медалями, полицай как-то сдулся, утих, а потом его и вовсе выселили.
Отец, военный инженер-строитель, вернулся в раскуроченный Киев, где надо было восстанавливать абсолютно все – от канализации (туалеты поначалу были, как в деревне, во дворе) до энергетики. Не хватало рабочих рук, но особенно – квалифицированных специалистов. Он легко нашел себе интересную работу – в тресте «Южэнергострой»: сначала просто инженером-строителем, а потом и начальником отдела.
Но, к сожалению, вскоре – в начале 1949 года – умерла мама. Она успела проводить в первый класс обоих сыновей – и 7-летнего Эдика, и 11–летнего Леню (в Каскелене брат не учился). Из королевского «бостона» им пошили отличные брюки.
Окончив школу, Эдуард пошел по стопам отца, – в военные, только, слава Богу, обошлось без боевого опыта. Как только ему исполнилось 18, он поступил в военное училище, из которого вышел лейтенантом. Затем поступил в Военно-Инженерную Академию в Ленинграде: из 500 первокурсников было от силы 4–5 евреев. Но еще перед поступлением, в 1961 году, Эдуард вместо подготовки к экзаменам поехал в Киев и влюбился в Валентину Бежинову, студентку Киевского Института народного хозяйства, переведшуюся потом в Ленинград. Женился по любви, а в 1965 году у них родилась дочь.
После окончания Академии Эдуард попал во флот. Его распределили на Тихоокеанский флот, в Петропавловск-Камчатский, а потом во Владивосток. Но из-за болезни дочери все же отозвали с Дальнего Востока и перевели в Североморск, где он работал главным инженером проекта в Проектном институте.
Эдуард Бердичевский / Eduard Berdichevskij (1960er)
Евреев в Институте было немного, но все равно время от времени, – и как правило в периоды очередных ближневосточных обострений – его вызывал особист и задавал дежурные вопросы: «А у Вас есть родственники в Израиле?», «А у Вы умеете говорить на идише?», «А на иврите умеете?».
В конце 1980-х Эдуард перебрался в Киев. Был заместителем директора крупного предприятия военно-промышленного комплекса: хорошая зарплата, хорошая пенсия. А когда все «легло», в том числе и производство танков, а 3500 рабочих пришлось уволить, Эдуард ушел оттуда сам. И ни разу не пожалел!
Один из друзей – директор музыкальной школы – пригласил его работать у себя сторожем. Какие же это было счастливое время жизни – лучшие концерты, лучшая публика, хорошая, но другая среда.
Но материально жилось тяжело, и решение об эмиграции напрашивалось. Но куда? Дочь сказала решительно: «Папа, или в Россию, или в Германию!». А спустя некоторое время, присмотревшись повнимательней к России, уточнила: «Только в Германию! Так всем нам будет лучше».
И вот, в 1996 году приняли это решение, а в 2001 году – уже и переехали во Фрайбург. А недавно и гражданство получал!
Но любимая дочь, так четко все определившая в их судьбе, осталась в России. Она закончила в Архангельске институт, а, приехав однажды к родителям в Киев, познакомилась с молодым человеком. И через три дня молодой человек пришел к ним со своими родителями: просить руки. Разве не трогательно? Оказалось, что он тоже бывший военный, служил за Красноярском, но как только демобилизовался – тут же нашел себе хорошую работу в Москве, а вот теперь, в Киеве, нашел свою любовь и жену.
Увы, счастье это не было долгим. Дочь тяжело заболела, и, хотя она прожила вдвое больше, чем ей обещали врачи, но несколько лет тому назад она умерла, не дожив и до 50. В Москве осталось сиротами трое внуков: один закончил МГУ, другой – заканчивает, а третья размышляет, куда ей поступить.
Начинать во Фрайбурге новую жизнь в 62-хлетнем возрасте не было легко. Нужно было учить язык, погружаться в чужую жизнь. Но Бердичевские не оставляли стараний и тут.
Эдуард, по его словам, обрел для себя в Германии нечто неожиданное и крайне важное. Он, по его выражению, «нашел синагогу». Это новая привязанность дисциплинирует его и вообще дает силы переносить удары судьбы. А они, как мы знаем, были. Немало дают и встречи с интересными людьми, лекции, концерты, поездки в другие страны и общины, все это расширяет горизонт.
А ведь до Фрайбурга этот внук кантора и в синагоге-то не был.
Семья его старшего брата уже давно в Израиле. Но сам Леонид остался в Киеве, он тоже стал членом еврейской общины и живет ее интересами.
То-то порадовался бы их дед, Пейсах Лещинский.
EDUARD SINOWJEWITSCH BERDITSCHEVSKIJ:«ICH HABE FÜR MICH DIE SYNAGOGE ENTDECKT…»(SHITOMIR – KIEW– KASKELEN – SEVEROMORSK – KIEW – FREIBURG)
Eduard Berditschevskij wurde im Oktober 1939 in Schitomir geboren. Genauso wie sein ältere Bruder Leonid.
Nur keiner von seiner Eltern stammte aus Schitomir. Sein Vater, Sinovij Berditschevskij, (1906–1989) wurde in Solotonoscha geboren, wo sein Vater Tischler und war Master aller Gewerke. Die Mutter, Hanna Peysachowna Lestschinskaja (1908–1949), die gebürtige Kiewerin. Ihre Eltern wohnten auf der Jaroslawer Straße in einer kleinen Dreizimmerwohnung, der Großvater war Kantor in der Synagoge auf der Meschigorskaya Straße.
Der Vater lernte die Mutter während des Studiums im Institut für Bautechnik kennen. Bald darauf heiraten beide. Nach Abschluss des Instituts wurde der Vater nach Schitomir geschickt, wo ihre beiden Söhne geboren wurden.
Doch war der Vater am 22. Juni 1941, als der Krieg mit Deutschland ausbrach, schon in der Roten Armee, als Militäringenieur. Noch am Vorabend der Krieges gegen Finnland wurde er einberufen und an die Westgrenze zum Bau von Flugplätzen und Flugstützpunkten geschickt.
Schitomir wurde inzwischen fast schon am ersten Kriegstag bombardiert. Die Mutter packte voller Panik Ihre Söhne und eilte zu ihren Eltern nach Kiew. Dort gab es eigene Panik, Kiew wurde auch reichlich bombardiert. Sich evakuieren zu lassen wurde fast unmöglich, ihnen half vielleicht die Stadtkommandatur, die Familien der an der Front kämpfenden Rotarmisten unterstützte. Schließlich bestiegen alle Berditschevskij's einen Güterzug, der sie unter ständigen Luftangriffen nach Osten in tiefen Hinterland transportierte, weg von Babij Jar. Auf dem Weg dorthin blieb die Mutter auf der Suche nach heißem Wasser vom Zug zurück, aber danach schaffte sie irgendwie ihren Zug wieder zu finden. Die Freude war grenzlos.
Der zweijährige Junge konnte sich natürlich nicht an alle Einzelheiten der Flucht und des Erlebten erinnern. Die Berditschevskij's und die Leschinskij's (Großmutter und Großvater mit Tante) wurden nach Alma-Ata evakuiert und von dort in die Kleinstadt Kaskelen weiterbefördert. Die Gegend selbst war sehr schön, in der Ferne schimmerten die schneebedeckten Gipfel des Alatau.
Hier, in Kaskelen wurden sie in der Familie eines kasachischen Milizionärs untergebracht, der sie praktisch rettete. Es gab auf seinem Hof allein stehendes Provisorium, eine Lehmhütte jedoch mit Ofen! Man konnte in ihr überwintern. Und dazu bekam man dort ein sogenanntes Attestat von Vater, ein Teil seines Gesamtgehaltes.
Betont werden muss es, dass auch die übrigen ansässigen Kasachen sie freundlich aufnahmen und sie sogar mit Obst und Gemüse versorgen. Von Antisemitismus keine Spur.
Einmal fiel Edik unglücklicherweise beim Vorbeigehen in einen Aryk (Abflussgraben) und brach sich das Bein. Im Feldlazarett, wo sich viele an der Front Verwundete befanden, heilte man die Bruchstelle. Die Verwundeten kamen zum Jungen, unterhielten sich mit ihm. Der Junge sammelte eine ganze Anzahl von Verwundeten hinterlassen Zigarettenschachteln der Marke «Kasbek». Der Junge dachte sich verschiedene Spiele mit ihnen aus und beschäftigte sich gerne mit diesen Spielen.
In der Zwischenzeit kämpfte der Familienoberhaupt, Hauptmann Berditschevskij, in seinem Ingenieur-Bataillon, ständig an vorderster Front der Jahre 1941/1942. Während der Schlacht um Stalingrad wurde er am Kopf verwundet und ins Hinterland gebracht. Nach seiner Genesung kehrte er an die Front zurück, wo Angriffsoperationen nun wesentlich günstiger verliefen als Rückzugsgefechte.