ружающим, — не разделял общих нервозных настроений и перед лицом надвигающихся событий продолжал, не взирая на все препятствия, будничную, повседневную работу. Казалось, ничто не могло заставить Л. М. отказаться от выполнения той работы, которую он считал своим долгом. Чуть ли не на второй день после переезда в Виши, когда еще не вполне были распакованы архивы, канцелярия и пишущие машинки, Л. М. приступил к текущим делам, стал переписываться с разными странами. До середины января 1940 года протянулся первый вишийский период. За это время и Л. М. и другие часто ездили в Париж. Наконец, в виду того, что «странная война» затянулась, ОРТ вернулся в Париж, — чтобы, однако, через 5 с лишним месяцев, когда опасность оккупации внезапно надвинулась вплотную над Парижем, вновь переселиться в Виши. Это было в июне 1940 года. Не успел однако Л. М. осесть на rue Carnot и войти в работу — как ему пришлось рано утром в автомобиле покинуть Виши, в виду начавшегося занятия города немцами. Л. М. отъехал всего на 180 километров, остановился в небольшом городке, где и провел две недели. Когда немцы покинули Виши, Л. М. вернулся обратно и работа ОРТ’а там возобновилась. Там и были заложены новые своеобразные формы работы ОРТ’а во Франции в период, наступивший после перемирия с немцами: ОРТ стал усиленно развивать сельскохозяйственную работу, он стал устраивать различные курсы в разных городах Франции, где скопились беженцы, он организовал ряд мастерских в концентрационных лагерях, где были интернированы тысячи еврейских беженцев. В поисках новых форм, в работе, не носившей рутинного характера, требовавшей исключительного напряжения и энергии, обнаружилось то огромное значение, которое может иметь конструктивная работа ОРТ’а даже в таких неслыханно тяжких и трагических условиях, какие выпали на долю еврейского беженства. Л. М., А. 3. Сингаловский и другие работали, не щадя своих сил, чтобы хоть несколько облегчить судьбу этих многочисленных беженцев. С ноября 1940 года ОРТ переехал в Марсель, где к тому времени сосредоточились и другие еврейские организации: Джойнт, Hicem и др. В Марселе Л. М. пришлось вновь приспособляться к новым условиям и вновь налаживать работу центра. Оттуда, как ранее из Виши, он время от времени совершал поездки в Клермон-Ферран, Лион, Тулузу и другие места, где ОРТ создал свой организации и учреждения. Там же в Марселе под руководством Л. М. и А. 3. Сингаловского была проведена конференция французского ОРТ’а, прошедшая под председательством Пьера Дрейфуса. Л. М. работал все с той же неутомимостью, — не обращая внимания на тревожные симптомы своей болезни, не следя за своим здоровьем и не исполняя предписаний врачей, засиживался до 12 и 1 ч. ночи за работой. Рассказывают, когда одна из жен служащих заговорила с ним на эту тему, Л. М. ответил ей: «А вы разве о своих детях не заботитесь? Как вы можете в таком случае думать, что я в такую минуту не позабочусь о своем детище? »Таков был этот человек. Было особое величие в том, что в период войны больной Л. М. продолжал свою неустанную общественную работу в ОРТе, заражая других и сам с энтузиазмом отдаваясь делу. Один из сотрудников ОРТ’а рассказывает, что в свою последнюю встречу с Л. М. еще в Париже в мае 1940 года Л. М. говорил ему: «Скоро придется умирать. Но хочется одного: дождаться крушения Гитлера, Да осталось еще написать воспоминания и кое-что сделать для ОРТ’а». К прискорбию, развитие болезни помешало Л. М. дождаться крушения гитлеризма, помешало ему также написать воспоминания: для этого у Л. М. никогда не было времени. Зато «кое-что» сделать для ОРТ’а ему удалось. Это поистине была если не первая, то последняя любовь. В благодарной памяти деятелей ОРТ’а заслуги Л. М. будут вечно жить.
Эти последние годы мы жили и работали врозь. Мне не привелось быть свидетелем последних месяцев работы Л. М., его тяжкой болезни, смерти. Я заканчиваю свой очерк эпическим рассказом о болезни и смерти Л. М., который я заимствую из статьи одного известного публициста, скрывшегося под псевдонимом С. Литвак, С. Л. Полякова-Литовцева, в еврейской газете в Монреале от 14 мая 1941 года.
...«В 72 года Л. М. поражал врачей своим здоровьем сердца и крепким организмом, который не могла осилить болезнь. Три года он находился под наблюдением врачей, советовавших ему побольше отдыхать, побольше досуга и развлечений. Л. М. не слушался этих советов, почти органически не понимал их: что значит отдых, — растрата времени, отказ от нужной поездки? Семья и друзья могут сколько угодно протестовать, — Л. М. пожимает плечами... И ничто не помогает. Пока не заявил протест организм.
«Это случилось 21 января. На заседании центральной экзекутивы Союза ОРТ. Агроном Дик делает доклад о сельскохозяйственных фермах ОРТ’а. Тема всех интересует. Неожиданно Л. М. посылает записочку А. 3. Сингаловскому: «Ведите заседание дальше. Я должен перевести дыханье, принять лекарство». Встает и идет в свой кабинет. Сингаловский удивлен: выражение «перевести дыхание» звучит совсем не по-брамсоновски. По окончании доклада Дика, он идет посмотреть, что с Л. М. Сингаловский потрясен: Л. М. прямо трудно узнать. Настолько, что он не верит собственным глазам. Однако, это не заблуждение. Это — начало кризиса; кризиса, который приводит Л. М. в могилу.
«40 дней шла борьба со смертью. И в том, как умер Л. М., сказалась вся его личность не менее выразительно, чем в его жизни... Ночь больной провел скверно, на утро впал в бессозна
тельное состояние, прерываемое лишь на краткие мгновения. Знаменитый уролог Селези поставил самый угрожающий диагноз и распорядился перевезти больного в госпиталь. Л. М. пришел в сознание только в госпитале, после нескольких часов медицинского ухода, уколов и пр. Анализ крови дал печальный результат. Больного вырывало. У него были большие страдания. Жена и дочь ни на минуту не покидали его. Положение его все более ухудшалось. Созванный консилиум врачей-специалистов признал положение безнадежным. Вызвали еще из Монпелье известного уролога проф. Жанбро, который приехал, что-то посоветовал, прописал, но все это, видимо, для очистки совести: «одна надежда на чудо», — сказал он друзьям больного.
«Л. М. постепенно угасал, — для окружающих: для себя же, не взирая на страдания, на рвоту, на высокую температуру, — он не верил в конец и смерти «не принимал»! Воля его тянулась к жизни. Более того, Л. М. ни на минуту не переставал работать, не отрываясь от обычных «ортовских» интересов. Ежедневно он вызывал к себе товарищей по работе, беседовал с ними о делах ОРТ’а, жаловался на то, что его удерживают в больнице в то время, как ему нужно быть в бюро. Когда один из старых друзей его Я. Г. Фрумкин сказал ему, что доктора довольны им, что состояние его лучше, — (святая ложь!), Л. М. возразил: «Что значит лучше? Они хотят ведь, чтобы я еще целую неделю провел в госпитале!»
...«И вдруг чудо! Чудо, о котором упомянул проф. Жанбро, случилось. Л. М. действительно стало лучше. Упала температура. Анализ крови стал благоприятнее. Больного стали кормить. Улучшение бросалось в глаза. Врачи решили произвести операцию, которая раньше была невозможна (удаление почечных камней). Операция удалась, и больше не было сомнений, что больной выздоровеет. Доктор Силези уже назначил день, когда Л. М. сможет покинуть клинику и даже был готов сообщить больному, что на 90% он был уже по ту сторону... Л. М. не верил: «Представьте себе, доктор говорит, что я уже был готов умереть». Настроение было приподнятое, и Сингаловский позволил себе сострить: «Вы — да умереть?! Это было бы уж чересчур частное дело».
«К прискорбию, радость была недолгой. В последние дни февраля Л. М. стало вновь скверно. Особенно пугало то, что больной ослабел, силы его оскудели, сопротивление ослабело. А. 3. Сингаловский рассказывает: За два дня до смерти Л. М. позвал меня к себе по важному делу. Он поставил мне вопрос, особенно его мучивший. Он удержал мою руку в своей, но я не успел еще проронить несколько слов, как он уже спал, не выпуская моей руки.
«Ночь 1-го марта, с субботы на воскресенье, была очень тяжела. Во время агонии он что-то говорил непонятное о каком то деле в Центральном Правлении. В 8 часов утра Л. М. не стало.
«В понедельник состоялась траурная церемония на Марсельском кладбище. Произнесли речи гранд-рабэн Марселя д-р Зальцер, затем А. 3. Сингаловский, профессор Сорбоны В. Уалид, тогда председатель Центрального Правления Союза ОРТ и Я. Г. Фрумкин».
Известие о смерти Л. М. потрясло своей неожиданностью особенно тех, кто не знал о его тяжелой болезни. Мы получили сотни телеграмм, писем с выражением искреннего горя от его сотрудников, лидеров ОРТа и представителей многочисленных еврейских организаций. Еврейская пресса во всем мире отразила глубокую скорбь мировых еврейских кругов, знакомых с необычной деятельностью покойного, посвятившего свои силы и жизнь еврейским массам.
В тяжелых условиях ОРТ следует заветам покойного, продолжает свою деятельность в Венгрии, Франции, Румынии. В Швейцарии, где десятки тысяч еврейских беженцев нашли приют — д-р Сингаловский продолжает нести Ортовское знамя. — Покойный говорил о поездке в южную Америку — как бы он радовался, видя сеть Ортовских учреждений в Аргентине, Бразилии, Боливии, Чили, Уругвае — и тут в Соединенных Штатах его бывшие коллеги по Европе сообща с американскими лидерами ОРТ’а несут знамя ОРТ’а, выпавшее из рук Леонтия Моисеевича.
Еще при жизни Л. М. мы хотели назвать одно из ортовских учреждений его именем, в частности речь шла о Ковенской школе ОРТ’а. Война помешала осуществлению этих планов. Война помешала также созданию какого-нибудь крупного учреждения ОРТ’а в Европе, достойного имени покойного. Я не сомневаюсь, что после войны мы это осуществим. Пока же здесь в Нью-Йорке сделан первый почин: европейским отделом женского ОРТ’а во главе с Верой Влад. Брамсон, баронессой Гинзбург и А. Будиной создана школа его имени.
И думая о личности Л. М. и об его деятельности, мы можем повторить слова знаменитого поэта:
«Он памятник воздвиг себе нерукотворный, К нему не зарастет народная тропа!»