* * *
Излюбленным времяпрепровождением молодых хасидов были всевозможные богословские споры. Большой честью считалось, если судьей и арбитром будет выступать какой‑нибудь известный ребе. Однажды к такому спору хотели привлечь гостившего в общине Бааль Шем Това и двух его учеников. Бааль Шем Тов отказался, а когда местные хасиды стали настаивать, рассказал такую историю:
— Некогда жил один соловей. Бог наградил его чудесным голосом и все вокруг восхищались его пением.
Как‑то раз повстречался соловей с вороном, и ворон говорит:
— Почему все рассказывают, что ты самый искусный певец? Ведь я имею голос намного лучше твоего!
— Но ты же и петь‑то не умеешь! — удивился соловей.
Ворон обиделся и сказал:
— Давай пойдем к свинье и спросим у нее, чье пение приятнее для слуха — твое или мое?!
— К чему это? — смеется соловей. — Все знают, что я пою лучше всех!
— Ну раз ты так в себе уверен, давай уговоримся: победитель выклюет глаз проигравшему.
Пришли они к свинье и попросили ее рассудить их спор. Свинья согласилась и внимательно слушала сначала пение соловья, а затем карканье ворона.
— Так чье же пение лучше? — нетерпеливо спросил соловей.
Свинья жеманно прищурилась:
— Ворон поет громче тебя.
— Так чье же пение лучше?! — не веря своим ушам, переспросил соловей.
— Ворона.
Выклевал ворон глаз у соловья, тот взлетел на ветку и заплакал. Ворону стало стыдно:
— Что, так больно? — спрашивает он. — А, понимаю, глаза жалко!
— Я не от боли плачу и не из‑за потерянного глаза, — грустно отвечает соловей. — А оттого, что я согласился доверить наш спор свинье.
* * *
Однажды в присутствии Бааль Шем Това некий заезжий проповедник принялся толковать о том, что праведный еврей во всем должен уподобиться Всевышнему.
— Тогда я не праведник! — сказал Бааль Шем Тов. — Ведь мне не удается полюбить величайшего праведника — еврея, как Всевышний любит последнего злодея.
* * *
Бааль Шем Тов поощрял своих последователей задавать вопросы. Он говорил так:
— Я не боюсь никаких вопросов, хотя в мире есть две ложные идеи. Первая — будто праведник не может ошибиться; вторая — будто, совершая ошибку, он теряет свое величие.
* * *
У Бааль Шем Това спросили:
— Почему Моше, чтобы напоить своих людей, ударил по скале, вместо того, чтобы заговорить с ней, как велел ему Всевышний?
— Очень просто! Моше, конечно, знал, что скала послушается его, раз так сказал Всевышний, но он уже так устал от непослушания евреев…
* * *
Спросили у ребе Ицхака Меира:
— Почему в праздник сначала едят мацу, символ свободы, и лишь затем марор — символ рабства?
— Из‑за того, что евреи долго пребывали в рабстве, что думали, что все не так уж плохо. И лишь когда Моше вернул им надежду, они вспомнили вкус свободы и поняли, что живут в горечи. А уж как горек марор после мацы с медом…
* * *
Хасидский ребе наставлял своих учеников:
— Учиться можно, глядя на любую вещь. Все, что существует под солнцем, независимо — творение ли это Всевышнего или дело рук человеческих, содержит в себе мудрость и знания.
— Чему же учит нас железная дорога? — недоверчиво спросил молодой хасид.
— Что, опоздав на миг, можно упустить все.
— А телеграф?
— Что каждое слово учитывается и имеет стоимость.
— А телефон?
— Что то, что мы говорим здесь, можно слышать там! — ребе многозначительно поднял палец.
* * *
Как‑то раз ребе Нахум застал в бейс мидраш двух своих учеников за игрой в китайские шашки. Шла ночь Ханукки, но они вместо того, чтоб штудировать Тору, сидели, склонившись над доской.
Смутившись, хасидим быстро смахнули шашки в коробку, но ребе улыбнулся и, вновь достав шашки, стал расставлять их для новой партии.
— Знаете ли вы правила этой игры? — спросил он.
Ученики промолчали.
— Ладно, — продолжал ребе, — я вам объясню. Во — первых, иногда приходится жертвовать одной шашкой, чтобы выиграть две. Во — вторых, невозможно за один ход передвинуться на две клетки. В — треть — их, ходят всегда вперед и никогда назад. И в — четвертых, достигнув края доски, можешь двигаться, как хочешь!
И затем, внимательно взглянув на каждого из хасидим, ребе заключил:
— А ведь наша игра идет по тем же правилам.
* * *
Ребе Менделе из Коцка имел своеобразное чувство юмора. Поначалу он вместе с учениками жил в городе Томашов, но у него не сложились отношения с лидерами местной общины. В конце концов он решил, что не стоит жить в том месте, где община настроена холодно и полностью игнорирует его и его учеников. Несколько месяцев они странствовали в поисках подходящего места, но ребе Менделе не устраивал ни один из городов. Наконец они пришли в Коцк, но агрессивно настроенная местная община встретила их угрозами, а ученики хедера даже швырялись камнями при полном попустительстве взрослых.
— Доброе знамение! — сказал ребе. — Здесь мы и остановимся. Здесь, по крайней мере, тутошний народ небезучастен.
* * *
Один еврейский юноша блестящих способностей очень страдал из‑за того, что Бог сотворил его некрасивым. Он предпочитал лишний раз не выходить на улицу и сидел за книгами. Во всех своих бедах он винил свою внешность, дескать, был бы он приятной наружности, так с такими знаниями он бы мог стать ассистентом какого‑нибудь известного врача, а так он вынужден практиковаться в городской богадельне, среди грязи и вшей. Он пожаловался на свои несчастья ребе. В ответ тот рассказал ему такую историю:
— Ребе Йеошуа бен Хананья был на редкость образованным, но имел уродливую наружность. Женщины его сторонились, а маленькие дети начинали плакать, завидев его. Однако ученость, ум и мудрость снискали ему уважение императора Траяна, и он часто приглашал мудреца ко двору.
Увидев его, дерзкая юная принцесса со смехом сказала:
— Это ж надо, такой блестящий ум — и в таком убогом сосуде!
Ребе ничуть не смутился и спросил:
— Скажи мне, принцесса, в каких сосудах хранит твой отец дорогие вина?
— В глиняных кувшинах.
— Неужели? Они же такие грубые и уродливые! Только простой люд держит вино в таких сосудах, а царским винам подобает храниться в красивой посуде.
Принцесса прибежала к отцу и стала требовать, чтоб он велел перелить вина в золотые и серебряные сосуды. Тот смекнул, в чем дело, но сделал, как она просила. Через некоторое время вина превратились в уксус, а принцесса напустилась на ребе Йеошуа:
— Ну и совет ты мне дал! Знаешь, что случилось с вином? Оно скисло!
— Ну, теперь ты сама убедилась, что лучше всего вино сохраняется в неказистом глиняном сосуде, — сказал ребе Йеошуа. — Так же и с мудростью, и с познаниями.
— Но позволь, — возразила принцесса, — я знаю многих людей, которые и умны и красивы.
— Так‑то оно так, — ответил ученый, — но, возможно, они были бы еще умнее, не будь они так красивы.
Ребе посмотрел на веснушчатое лицо юноши и добавил:
— Будь ты красив, ты наверняка проводил бы вечера не в анатомическом театре.
* * *
Знаменитые хасидские ребе были людьми доброжелательными, вежливыми и в высшей степени тактичными. Образцом такого поведения может служить рав Йосеф Горовиц, известный как Старец из Новардока.
Когда в Новардок приезжал какой‑нибудь известный в хасидском мире человек, перед равом Горовицем вставал вопрос: нанести визит гостю первым или дожидаться, пока тот сам нанесет ему визит? Чтобы не было соблазна отказаться наносить визит из лени, рав Горовиц поступал так: он одевался в парадную одежду и доходил до ворот дома, где остановился гость. И только оказавшись на месте, он предавался размышлениям на тему, кто к кому должен прийти первым согласно раввинскому этикету. Так он был уверен, что не идет на поводу у лени.
Его ученик, известный рав Исер — Залман Мельцер, рассказывал:
— Ия поступаю подобным образом! Если кто‑то приносит мне свою книгу и просит написать рекомендательное письмо, я беру книгу, читаю ее и обязательно пишу рекомендацию. Затем, когда рекомендация написана, я задаю себе вопрос — отдавать ли ее автору книги? Так я могу быть уверен, что мое решение не зависит от лени.
* * *
Хасидские учителя проповедовали умеренность в запросах и сами были ее примером.
Однажды на встречу со знаменитым Хафец — Хаимом — ребе Исраэль — Меиром а — Коэном, основателем и главой Радинской ешивы — приехали богатые супруги из Америки. Увидев обстановку в доме раби — старый стол с поцарапанной крышкой, множество разнокалиберных стульев и стеллажи с книгами вдоль голых стен, — молодая женщина не сдержалась:
— А где же ваша мебель?!
Хафец — Хаим ответил вопросом на вопрос: «А где ваша?»
Женщина изумленно уставилась на него:
— Дома, я ведь в Радине проездом!
— И моя там же, — радостно подхватил Хафец — Хаим. — Я в этом мире только проездом и держу свое имущество в постоянном доме — том, который я строю в Будущем Мире.
* * *
Однажды к раввину Нафтали пришел юноша, одержимый идеями преобразовать мир. Рав Нафтали лишь покачал головой.
— Но разве вы не видите, что этот мир полон лжи и пороков и надо что‑то делать?!
Рав Нафтали предложил юноше немного успокоиться и рассказал ему такую историю:
«Свила птица гнездо на морском берегу, у самой кромки воды. Через какое- то время волны утащили гнездо. Птица была в ярости, она начала клювом вычерпывать воду из моря на берег, а песок с берега бросать в воду. Увидала это другая птица и спрашивает:
— Что ты делаешь?
— Я посвящу всю свою жизнь, чтоб превратить море в сушу и сушу в море.
— Глупейшее ты создание! Много ли ты, в конце концов, можешь сделать?»
* * *
К раву Нафтали пришел юноша, одержимый желанием сделать мир лучше.
— Но зачем ты шел так далеко? Разве нужно чему‑то учиться, чтобы делать добрые дела?! — изумился рав Нафтали.