— С парашютом прыгал?
— Не помню.
— Ну как не помнишь? А кто в овраг в Крылатском залетел с неба?
— Не помню.
— Зачем на таран ходил? Что при этом думал?
— Не помню.
Табак горчил. В пустом сортире остро пахло мочой и хлоркой. И это тоже настроения не поднимало.
На выходе столкнулся с большим врачебным начальником — три ромба на вороту, вокруг которого луной вокруг земли вращался доктор Туровский и торопливо трещал.
Я в струнку. Прошли и меня не заметили. Как мимо мебели.
— Нет же у нас, товарищ корвоенврач, не только врачей, но и младшего медперсонала, чтобы принять столько обмороженных. Причем младший персонал тут иметь важнее, потому как при сильных обморожениях послеоперационный уход важнее всего. А что мы с Богоразом вдвоем можем — только пальцы им отрезать? Из всех лекарств у нас только мазь Вишневского… — затихал вдали коридора голос военврача второго ранга.
— Хорошо. Один экипаж санитарного поезда оставите здесь, — рыкнуло большое врачебное начальство. — Я распоряжусь. Врачей сами отберете. Но чтобы завтра начали принимать ранбольных. Места у вас много. А в городе их уже и класть некуда. Детей из школ повыгоняли.
Вона оно как… Зимнее-то наступление-то… Дорогой ценой достается. Очень дорогой.
Развернулся я и пошел опять курить в туалет.
— Да шли вы отдыхать, товарищ ранбольной, — пожилая медсестра с сожалением закрыла и отложила толстую книгу под настольную лампу после того как я в третий раз продефилировал по коридору мимо ее поста. — К тому же и отбой скоро уже. А вы тут костылем стучите.
— Раздражаю? — спросил ее.
— Не то, чтобы раздражали, но… — рука ее непроизвольно легла на книгу.
''Овод'' — прочитал я на тряпочном корешке, выглядывавшем из-под ее руки. Ну, да… книга завлекательная, а я каждый раз со спины пугаю, что доктор увидит и отругает ее за чтение на рабочем месте посторонней литературы.
— Спокойно ночи, — промолвил я и пошел дальше по коридору к холлу и центральной лестнице. Организм моциона просил.
По мраморной лестнице поднимался вверх политрук Коган, распространяя вокруг себя морозную свежесть.
— Ты откуда такой морозный? Аж крахмальный, — спросил я его.
— Дык, с морозу же, — ответил Александр, протягивая руку для пожатия. — Повезло, что почти до самого госпиталя на машине подбросили, а то замерз бы напрочь в хромовых сапогах. К ночи морозец ударил такой, что деревья трещат. Курить есть?
— Есть. Только пошли в большую курилку, а то меня уже медсестра на этаже гоняет.
Спустились на первый этаж.
— Что-то пустовато стало в госпитале, — констатировал политрук, расстегивая шинель и оглядывая пустое курительное помещение — большую комнату с высокими потолками и банкетками вдоль стен. И жестяными урнами между ними.
— Дай только срок — тут не продохнуть станет… — и я рассказал ему о явлении под нашу крышу большого врачебного начальства. И о возможных последствиях такого визита.
— Вона что… — протянул Коган, запуская тонкие пальцы в раскрытую мной коробку папирос. — А я все думал, что это вдруг в партполитработе тематику идеологическую поменяли.
— И что? Теперь изображаем слепого нищего? — спросил я, щелкая колпачком медной зажигалки.
— Какого нищего? — не понял политрук не забывая затягиваться.
— Анекдот такой есть. В Разведупре начальник вызывает молодого сотрудника и ставит задачу. Решено послать вас в Европу. Будете изображать молодого миллионера — этакого прожигателя жизни, ездить по фешенебельным курортам, вращаться в высшем свете, собирать информацию и передавать ее в центр. Вопросы есть? Есть — отвечает. Сколько я смогу тратить в день? Минуточку, — начальник берет телефон и звонит в бухгалтерию. Мы вот тут посылает лейтенанта Иванова в Европу. Он будет ездить по курортам, изображая прожигателя жизни собирать информацию и передавать в центр. Сколько он сможет тратить в день? Так… Так… Спасибо, понял. Кладет трубку и поясняет. Легенда меняется. Вы будете изображать слепого нищего.
Отхохотавшись, Коган вытер слезы из уголков глаз согнутым пальцем. Горящая папироса, зажатая между фалангами соседних пальцев, чуть не подожгла ему бровь.
— Типа того. А что это тебя так на анекдоты потянуло как покойного Семецкого?
— Ой! Не говори… Меня сегодня этими анекдотами мозголомы из Сербского просто забарали. Точнее даже не столько они, сколько эта парочка из Академии наук. Полдня мурыжили. Я даже и не подозревал, что столько анекдотов помню.
— Так это же хорошо, что помнишь, — улыбнулся политрук. — По такому случаю дай еще папироску.
— Так что там с идеологической работой? — напомнил я, раскрывая картонную пачку ''Явы''.
Папирос осталось мало. Придется переходить на ''северок'' — подумал я, — точнее ''Норд''. Мне почему-то постоянно хотелось те папиросы обозвать ''Севером''. При одинаковом дизайне пачки… А жаль, папиросы ''Ява'' мне пришлись по вкусу.
— Мировая революция накрылась медным тазом, — ответил Коган, затягиваясь.
— Точно медным? — съехидничал я.
— Алюминия дефицит, — поддержал он мое игривое настроение. — А если серьезно, то неофициально теперь упоминание мировой революции как цели в этой войне приравнивается к троцкизму. Со всеми вытекающими…
— Насколько серьезно?
— Серьезней некуда. Немецкий пролетарий оказался не пролетарием, а мелкобуржуазной фашистской сволочью, жаждущей наших пролетариев поработить. Как в западной Украине говорят: ''мы будем пануваты, а вы будете працуваты''. Напрасно прождав полгода пролетарского восстания в тылу Германии, на первое место в пропаганде теперь ставят национальный вопрос. В вековом противопоставлении германизма славянизму. Так что мы теперь с тобой русские национал-большевики, только вот этого термина произносить не надо. Это сугубо между нами, а на людях чревато, знаешь ли. Но смысл от этого не меняется. Борьба с великодержавным русским шовинизмом будет потихоньку сворачиваться. Уже принято решение окончательно реабилитировать князя Александра Невского, который немецких рыцарей бил на Чудском озере. Даже снова кино про него на широкий экран запускают. Ищут и других героев прошлого, которые не только немцев побеждали. Главное — побеждали! В списке Суворов, Дмитрий Донской, Минин с Пожарским, Румянцев, Ушаков, Нахимов, даже казачий атаман Платов. А возможно и император Петр Великий, как победитель под Полтавой.
Коган перевел дыхание после такого долгого спича, а я вставил свой вопрос.
— А Кутузов?
— Этого отвергли за то, что Москву сдал. Плохой пример. Вообще весь список пока под вопросом в ГлавПУРе. Копья ломают по каждой кандидатуре. Но сама тенденция… Кроме него еще и в ЦК партии свои списки есть. Оттуда как раз продвигается вопрос даже об учреждении ордена Александра Невского.
— А Семилетняя война? Наши войска тогда Берлин вроде брали? — затушил я папиросу, докуренную практически до мундштука, и бросил ее в урну.
— Но командовал ими тогда Фермор[27], - возразил политрук. — Признали не патриотичным его увековечивать. А из ЦК возражают против кандидатуры Дмитрия Донского. Упирают на то, что татары теперь за нас воюют. И этот военный национализм, похоже, расползается по всему свету. Американцы, к примеру, всех своих японцев посчитали ''пятой колонной'', даже потомственных граждан, даже ветеранов своей армии — героев первой мировой войны. И всех в концлагерь. Без суда. У нас мало того, что всех немцев, даже коммунистов, из действующей армии убрали в тыл. В самом тылу из гражданских немцев создают трудовую армию и отправляют ее в Казахстан.
— Мальчики, отбой. Разошлись по койкам, — в дверях появилась сердитая нянечка.
— Сей момент, — заверил ее я.
— Все. Разбегаемся. А то меня уже врачиха заждалась, — закруглил нашу встречу Коган. При этом не то проговорился, не то похвастался.
— Это какая? — усмехнулся я. — Костикова?
А сам подумал: вот что значит в армии иметь отдельную жилплощадь. Пусть даже без окна.
— Нет. Шумская. Их завтра-послезавтра на фронт отправляют. Так что у нас с Машей может быть сегодня последняя ночь…
Тут я вспомнил, что не рассказал политруку о том, как слезно просил Туровский дополнительных врачей и как ''три больших ромба'' пообещал оставить в госпитале один экипаж эвакуационного санитарного поезда.
— Парень, ты не представляешь, какую ты мне важную новость принес! — расплылся Коган в дурацкой улыбке. — Я — к Туровскому… — и побежал, закинув в урну недокуренную папиросу. Только каблуки застучали по метлахской плитке.
Грех завидовать.
Однако завидую.
Сонечка в госпитале так и не появилась.
6.
Утром вся палата, включая пришедшего брадобрея, радостно, взахлеб, обсуждали окончательное освобождение Калуги от немцев.
Цирюльник наш только незлобно поругивался на нас за то, что смирно не сидим.
— Сами порежетесь о бритву, вертясь и челюстью щелкая, а ведь подумают, что это я квалификацию потерял.
А радоваться было чему. После, казалось бы, уже выдохшегося контрнаступления под Москвой всего два дня потребовалось Красной армии, чтобы вычистить этот город от оккупантов. Пленных взяли кучу, техники навалом… О чем своим неповторимым голосом поведал нам по проводам диктор Левитан.
— Левитан личный враг Гитлера, — просветил нас Арапетян. — Точно говорю. На нас немцы такую листовку с неба бросали. Сулили кучу денег тому, кто его приведет к ним. Один он двух дивизий стоит. Он и еще Илья Эренбург, который каждую свою статью начинает и заканчивает фразой: ''Убей немца!''.
А я подумал, что эти личные враги Гитлера также оказались русские национал-большевики. Причем перестроились они раньше ЦК партии и ГлавПУРа.
До завтрака еще, под радио-аккомпанемент из черной тарелки русского струнного оркестра народных инструментов, мне неожиданно выдали новый ненадеванный еще халат и новую смену белья. И теплые войлочные тапочки подшитые кожей. Высокие — до щиколоток. Что удивительно сразу пару. Значит, гипс все же планируют снимать.