[40] мне выдали. Кроме пулемёта дали для защиты морды маску из кротовьей шкурки — салон не отапливался, а плоский люк на крыше под пулемёт был открыт. Так, что сифонило знатно. Хорошо, что тюленья кожа не продувается.
Никаких вражеских истребителей по пути мы не повстречали, и после пересечения Волги штурман люк закрыл, и пулемёт убрал — уже безопасно. Если и залетали сюда вражеские самолеты, то только дальние бомбардировщики.
Посадили меня, совсем задубевшего, на место радиста и дали в руки термос с горячим чаем. Не один раз помянул добрым словом кротость госпитального брадобрея и доброту его, подстёжку кожаного пальто из гуанако, лисьи чулки в сапогах и меховые перчатки ''из дружка'', подаренные Костиковой. И летчиков за кротовую маску. Шлемофон меховой у меня свой, как и очки-консервы.
В Куйбышеве покормили. Дали прогуляться, размять ноги.
Но все равно в Тюмень прилетел весь как поломанный и твёрдо решил, что на штурмана дальней авиации, как пророчествовал мне Жигарев, я переучиваться не буду. В отличие от настоящего Фрейдсона я не настолько люблю небо изнутри.
Ночевать на аэродроме в Тюмени мне было негде — всё забито летчиками гражданской авиации и большой командой квартирьеров приготовлявших трассу для перегона из Аляски через Сибирь американских ленд-лизовских самолётов.
Дали адрес в посёлке, где пускают на ночь за ''пехотинца''[41].
Посёлок от аэродрома совсем близко, но в нем самом пришлось искать нужный адрес в сгущающихся сумерках. А народ на улицах как вымер. Пока искал нужный дом в этом ''частном секторе'', совсем стемнело.
— Эй, мужик, коли жить хочешь, то клифт с колёсами скидывай и рви когти. Сидора только оставь — они уже тебе без надобности.
Голос грубый, пропитой. Снег под сапогами скрипит — идут быстро.
— Не лапай кобур, я тебя на прицеле держу, — добавляет тот же голос.
С детства не люблю блатоту. А уж в теле летчика-героя и подавно.
Браунинг у меня в кобуре. А вот табельный ТТ в левом кармане с патроном в патроннике. Знаю, что так не положено, но именно на такой случай и нарушаю инструкции.
Стою в правый полуоборот, не сворачивая головы.
Ставлю чемодан на снег.
Медленно снимаю с правого плеча американскую ''колбасу'', и резко бросаю ее в налётчика и одновременно левой рукой выхватываю из кармана пистолет, большим пальцем взвожу курок.
Тут же падаю и, пока лечу, стреляю, стреляю, стреляю непонятно куда. В направление туда… откуда голос слышал.
В меня тоже стреляют. Пули поверху противно свистят.
— Чё, ты, сдуру в сугроб зарылся, — слышу другой голос, без блатных оборотов. — У него патронов больше не осталось, я считал. Он все восемь пропулял.
А вот вам хрен. Браунинг уже в правой руке. Приподнялся и прицельно в темную тень на фоне сугроба выстрелил. Бабахнуло знатно. Погромче ТТ.
В ответ мат с визгливыми загибами.
И стрельба.
Чую, что в сидор на спине что-то попало.
Откатился в сторону, взял браунинг двумя руками. И методично стреляю в каждое подозрительное место.
Матерившийся уже нечленораздельно вопит, точнее тоскливо воет.
Еще один крик раздался после очередного, шестого, выстрела в подозрительный сугроб. Я тоже выстрелы стал считать. Их и так немного, всего тринадцать в браунинге. Но это их количество стало неприятным сюрпризом для налётчиков.
После восьмого моего выстрела, три фигуры поднялись и борзо побежали ко мне. Явно не с культуртрегерскими намерениями. Ножи в лунном свете блестели в их руках. И подползли, ведь, гады, довольно близко ко мне, пока я другими их подельниками был занят.
Встал на колено и прицельно каждому в середину силуэта. Чуть ли не в упор.
Бах.
Бах.
Ба-бах.
И как по заказу засвистели трели соловьиные. Очнулись местные менты.
— Обоснуйте мне, капитан, за каким-таким чертом вы поперлись ночью в самый жиганский конец посёлка? — нависал надо мной лейтенант милиции.
Надо мной легко нависать. Сижу на чемодане — ноги не держат. Руки трясутся, еле браунинг запихал в кобуру. Только и смог, что удостоверение капитана ВВС ему дать, чтобы прочитал, подсвечивая себе фонариком-динамкой, и отвязался — мной военная прокуратура займется. По закону. У нее не заржавеет.
— Спать хотел лёжа. — Честно ответил я. — Солдат на аэродроме дал адрес, где можно сносно переночевать за трёшку. У меня завтра самолёт на Салехард. А посёлок этот рядом с аэродромом.
Пытаюсь прикурить папиросу. Спички все ломаются. Гадство какое — дефицит ведь! Зажигалку не нашёл. Возможно, посеял ее тут в снегу. Жалко.
— Вы хоть понимаете, что вы теперь убийца? Истратили трёх человек, они теперь только на кладбище годны. Двое еще в тяжёлом состоянии. Один из них может и до утра не доживёт. И как вы себя при этом чувствуете?
— Не людей, а бандитов, — твёрдо поправил его я. — Отбивая вооружённое нападение. Так что нормально я себя чувствую.
— Бандиты тоже граждане эСэСэСэР и имеют права. — Настаивал милиционер. — Жить им или нет — решать может только народный суд, а не залётный лётчик. Как и квалифицировать гражданина, как преступника.
— А по мне так: бандиты хуже фашистов. — Уверенно отвечаю. — Те хоть открытые наши враги, не скрывают этого. А бандиты убивают исподтишка честных людей, которые живут по принципу: ''всё для фронта, всё для победы'', тем ослабляют фронт. А вы их еще в лагере кормить будете. От фронта уклонистов.
Сплюнул горькой тягучей слюной.
— Все равно. Три трупа налицо и я вынужден вас задержать до выяснения. И возбудить уголовное дело по факту.
Наконец-то я прикурил. Горький дым продрал легкие. Все же мороз к ночи крепчает.
— Выясняй. Я не отказываюсь. Только ты не выясняешь, а пытаешься меня под статью подвести. Интересно, с какой целью? Или ты сам с этой бандой связан. Больно быстро вы появились тут. В Москве недавно троих таких ментов-оборотней к стенке прислонили. Они на пару с бандитами квартиры грабили во время воздушных налётов, да людей убивали за хлебные карточки.
— Ну, знаешь ли! — возмутился мент.
Подъехавший грузовик осветил нас фарами.
— Всё, лейтенант, кончай демагогию. Если хочешь перевести наше общение в юридическую плоскость, то вызывай прокурора. И представителя Особого отдела заодно, так как налицо здесь компетенция контрразведки. Террористический акт против Героя Советского Союза налицо.
— Кто тут герой? — оглянулся лейтенант по сторонам.
— Я. - твердо сказал. И еще раз повторил. — Я, капитан ВВС Фрейдсон Ариэль Львович, летчик-истребитель — Герой Советского Союза. Геройскую книжку показать?
— Не могу понять одного. Какого черта они в атаку на вас бросились? — съехал с темы лейтенант, разглядывая под жужжание фонарика мое удостоверение Героя.
— У них там один грамотный перец был. Все мои выстрелы считал. — Прикуриваю папиросу от папиросы. — Насчитали восемь и решили, что я всё — пустой. А у меня в браунинге в магазине целых тринадцать маслят. Сюрпи-и-и-из!
Дурацкая улыбка налезла на лицо, хорошо мент не видит.
У кузова ''газона'' милиционеры в шинелях регланом с лязгом откинули борт и грузят трупы налётчиков. Потом раненых туда же осторожно затолкали. Блатной выть перестал: то ли помер, то ли сознания лишился.
Подошел еще один милиционер. Этот в отличие от лейтенанта Басаргина мне не представился. Да и говорит он не со мной. Я для него как мебель.
— Докладываю. Двое наповал. Третий только что отошёл. Солдатик, в ногу ранен, сильно, огнестрельный перелом — кость раздроблена. Пятый — весь в наколках который, имеет огнестрельное ранение в нижнюю часть живота и ухо простреленное. Этот сильно тяжелый. И вот забери… У расписного был. — Протянул он летёхе вытертый до белизны наган.
Повернулся ко мне.
— Папиросой не угостите? Сорвали меня, считай, что с бабы. Папиросы на столе остались.
Я, ни слова не говоря, протянул ему початую пачку ''Беломора'' и спички.
— Лейтенант, подсвети. — Попросил я, когда убрал возвращенные удостоверения в полевую сумку. — Пистолет я тут выронил, надо найти.
— Какой пистолет?
— Табельный мой. ТТ.
— А в кобуру вы что засовывали?
— Наградной браунинг от Мехлиса.
— От кого? — по тону чую: не поверил мне лейтенантик.
Ухмыльнулся и отвечаю с некоторым пафосом.
— От армейского комиссара первого ранга Льва Захаровича Мехлиса. Начальника Главного политического управления Красной армии. Лучше мне фонарик дай.
Дал безропотно.
Пистолет нашёлся быстро. Обстучал с него снег и в карман сунул. Магазин поменять… Не забыть бы.
— Вам придется пешком пройти с нами. Машина вашими крестниками занята, — сказал эксперт по трупам.
— Пройдусь. Спасибо. Трясучка уже прошла. — Отдал я фонарик. И предупредил. — Только показания дам в присутствии прокурора.
— Будет вам прокурор. Будет и контрразведка, — сказал лейтенант упавшим голосом. — Пойдёмте, а то холодает.
Зажигалку я так и не нашёл. Пусть будет жертвой Авосю[42] за то, что жив остался.
Подобрал я чемодан и американский мешок.
— Я готов. Кстати, а второй шпалер у налётчиков вы нашли?
— Какой второй? — переспросил лейтенант, все еще держа в руках бандитский наган.
— В меня стреляли из двух стволов, — поясняю.
— Почему вы так считаете?
— Звук пуль, пролетавших над головой, разный.
Лейтенант подозвал крайнего милиционера от грузовика и приказал найти второй пистолет. И вообще второй раз внимательно осмотреть место происшествия.
А мы втроём потопали вслед за грузовиком, который медленно ехал впереди нас, освещая фарами дорогу. Раненых бандитов, что ли, растрясти боялся шофёр?
— Хорошо стреляете, — констатировал эксперт. Отмечаю, что тон речи добросердечный. Даже с некоторой завистливостью.