— Не поеду я в твою Москву. Тут у нас в голодный год хоть рыба будет. А в вашем муравейнике, случись чего — сразу зубы на полку. Да и Лизку я не брошу. Она мне старость скрасит. Внука давай, а больше от тебя ничего нам не надо. Приводи в свою фатеру московскую столичную фифу, нам ее отсюда не видать будет. Ребенка только признай, когда родиться, чтобы Фрейдсоном был, сыном и внуком героев.
— Давай, мать, не пороть горячку, — ищу заполошно выход из столь неординарной ситуации.
— А когда ее пороть? Седни нас в покое оставили — матери утешиться, а завтра народ попрёт в наш дом как на первомайскую демонстрацию. Знакомые, а их у меня много — все же в заготконторе работаю. Улица наша так точно. Домой шла — уже спрашивали. Я и на работе три дня отпуска взяла. Так, что в покое нас оставят только на ночь. Вот вам и время внука заделать. Иль тебе Лизка не по нраву?
— Лиза нравится. — Не хочется мне обижать девушку, как бы всё не обернулось. — Девка она красивая. Не нравится мне, что меня рассматривают только как быка-производителя.
В ответ мать только хмыкнула.
— А ты о ней подумай, как следует. Сколько вас — ражих мужиков поубивает на войне? Даже в нашу глухомань похоронки идут на каждого второго. Не от кого рожать ей будет. Разве, что от селькупа — их в армию не берут. Лизка, а ты, что стоишь столбом? Что молчишь?
Та край скатерти теребит. Глаз не поднимает.
— Мама, я вашей воле покоряюсь, но я никогда не смотрела на Лёшу иначе, как на брата, — выдавливает из себя девушка.
— А теперь посмотри на него как на мужика. — Нажимает голосом Мария Засипаторовна. — Как на отца твоих детей. Всё. Решено. Спать будете вместе в дальней комнате за кухней. Идите уже. Мне поплакать нужно. Своих мужей помянуть.
13.
Отпуск мой больше напоминал командировку от Главного политуправления, разве, что без пайковой сгущенки. Те же митинги, встречи и беседы. Про войну, про фашизм, про то, почему врагу столько земли отдали? Чуть ли не полглобуса. Почему зеки не воюют, а сидят на шее у народа? Про всё дай ответ честному народу. И за себя ответь, и за товарища Сталина.
Хорошо, была у меня тренировка в Москве по таким мероприятиям, так, что справился.
Лизавета везде со мной под ручку, тигриным взглядом отваживая от меня конкуренток. Герой приватизирован.
Пришла в себя девчонка, осмелела. Во взгляде уверенность появилась. Но я-то помню, как в тусклом освещении прикрученного фитиля керосиновой лампы, в первую нашу ночь она мелко дрожала всем организмом и не давала с себя ночную сорочку снимать, зажав ткань кулачками у горла. А глаза зажмурив. При этом мне очень хорошо были видны ее бёдра и курчавый белобрысый треугольник в месте схождения ног, и тонкая талия с чуть наметившимся животиком, и умопомрачительная девичья грудь с мелкими коричневыми сосками.
Класть сразу в койку девочку в таком вздёрнутом состоянии, только портить. Аккуратно и ласково поглаживал ее по шелковистой коже, унимая боязливые мурашки. Пытался целовать плотно сжатые губы.
— Ты не хочешь ребенка? — шепчу в ухо, чуть покусывая мочку.
— Хочу, — шепчет. — Но боюсь.
— Давай сегодня просто поспим рядом. Привыкнем друг к другу.
— Я в рубашке останусь.
— Как скажешь.
— Свет погаси.
— Разве ты страшная?
— А причём тут страшная?
— Только с крокодилками спят в полной темноте, чтобы их не видеть. А на ощупь все бабы одинаковые.
Смеётся.
— Я красивая?
— Для меня, да.
Легли наконец-то. Целуемся даже.
— Лиза, Лиза, Лизавета… Ты совсем целоваться не умеешь, — шепчу.
— Я и не целовалась ни разу еще с мальчиками.
— А с девочками?
— Что я зечка, что ли, кобеляжем заниматься? — возмущенно шипит.
— А на яблоке или помидоре, что лучше, потренироваться не пробовала?
— Откуда у нас помидоры? Только солёные в банках. Они вялые и склизкие.
— А вот так тебе приятно?
— Да. Погладь там еще.
— Успокоилась?
— Да. Но давай сегодня ничего делать не будем.
— Просто так поспим?
— Нет. Ты меня еще погладь.
— А ты меня?
— Такой большой? Как он во мне поместится?
— Не сразу и не весь. Вот это место у тебя вообще-то безразмерное. Только пока оно сухое. А это плохо. Не сжимай ноги, я там поглажу. Не дрожи, ничего плохого с тобой не случится.
— Давай просто поспим. А то уже ночь глубокая, а завтра вставать рано.
— Уговорила. Туши лампу.
Здравствуйте, утром квадратные яйца. Но перетерпим. Важнее девочке на всю жизнь отвращения к сексу не привить.
Утром Лиза меня сама разбудила. Ошарашенная донельзя. Оказывается, решила она приласкаться ко мне, пока я сплю, и кончила на моей коленке. Теперь вся мокрая.
Тут я и сам возбудился не на шутку.
Приподнял девочку и посадил сверху, а наделась она уже сама, почти без крика. Скорее с удивлением.
А меня, после вчерашнего, надолго не хватило. Излился почти моментально.
— Я теперь женщина? — спрашивает с удивлением.
— Обязательно. Воды омыться от крови ты приготовила нам, женщина?
Весь день Лиза ходила как пыльным мешком приголубленная, прислушивалась к чему-то внутри себя. Но к ночи девушка была готова к новым подвигам. Вела себя в койке скромно, сдержанно, но нетерпеливо.
Если самого себя спросить: почему я на эту связь пошел? То самый честный ответ будет даже не в том, что девушка мне понравилась и неплохой получается отпускной роман. А в том, что, забрав у матери сына, я внуком восполняю, таким образом, ей потерю.
Утром, пока Лиза доила козу, мать выступила с неожиданным предложением.
— Тот денежный аттестат, что ты мне присылал, перепишешь на Лизу, когда она понесет от тебя. Дополнительный будет документ, если придется твое отцовство доказывать.
— Зачем его доказывать? — не понял я. — Я не отказываюсь.
— А если тебя убьют до того, как малыш родится. Я не дура, понимаю, что навязала тебе девчонку, но я не хочу, чтобы ты ее забирал с собой. Они мое утешение в старости. А ты свободен, в своей Москве, жениться на ком хочешь. Хоть на дочке генерала.
Тут Лиза пришла с молоком, и стрёмные разговоры мигом прекратились.
А потом и самые нетерпеливые визитёры пошли, с утра пораньше. И каждый думает, что именно я воюю с их родственником в одной части, хотя я лётчик, а их родственник понтонёр.
На второй день я сразу выдавал ''дежурную котлету'': воевал только в небе Москвы. Нигде в других местах не был. Так, что думайте, прежде чем вопросы задавать.
Мать меня отдергивала, что нельзя так с людьми… Я отбрёхивался тем, что их много, а я один. И у меня отпуск по излечению, а не для их развлечения.
Спас меня на четвертый день первый секретарь окружкома ВКП(б) Петр Иванович Гулин, пустив все такие встречи в организованное русло, а у наших ворот выставил милицейский пост — любопытных отгонять. С пониманием человек, с таким и работать приятно.
Ваня-хант примчался через неделю, привез самогона и мороженую оленью тушу в подарок.
— Три оленя, две яранги — это город Лабытнанги, — смеётся.
На этот раз он прибыл сам-один в санях, запряженных большим рысаком, из чего я сделал вывод, что на ночлег напрашиваться он будет к нам. И не прогадал.
Первый митинг у ''Дома ненца'' собрал огромное множество для Салехарда людей — почти четыре тысячи.
— Больше только в день объявления войны собиралось, — приметил товарищ Гулин и дал мне слово, как первому герою-ямальцу.
Хорошо, что я все формулы магического марксизма еще при вступлении в партию выучил. А о войне… Я стал говорить не о подвигах на фронте, а о госпитале, который забит под завязку обмороженными бойцами. Потому, хоть страна и готовилась к войне, но никто и предположить не мог, что на нас попрётся вся объединённая Европа и придётся призывать столько человек в армию. Фронту не хватает тёплых вещей. И если на нас — лётчиков всем обеспечивают, то до вашего брата — пехотинца не всегда доходит, а чаще всего не хватает.
И тут пошел партхозактив отчитываться перед народом.
— С июня 1941-го по февраль нынешнего года по Ямальскому району было подписано по государственному займу 210 тысяч рублей, — не то секретарь райкома, не то предисполкома зачитывал. Заранее подготовился. — Собрано 2550 штук теплых вещей — все отправлены в Фонд обороны. К тому же и в частном неорганизованном порядке жители Ямальского района отправляют посылки на фронт с тёплыми вещами, как родственникам, так и ''неизвестным бойцам'' с письмами.
— У нас в Новом порту, — отчитывался мужик рабочего вида, — 23 тысячи рублей собрано на строительство танковой колонны ''Омский колхозник''. Это не считая того, что новопортовские рыбаки вдвое увеличили улов обского осетра, муксуна, ряпушки, щёкура, который составил свыше 830 центнеров.
— У нас в колхозе ''Красная Москва'' ударница Марина Вэнго создала женскую ненецкую рыболовную бригаду. И мы докажем, что женщины Севера ни в чем не уступят мужчинам. И с самого начала вольёмся в движение двухсотников, — выкрикивала с каким-то остервенением девушка-нацменка.
— Кто такие двухсотники? — спросил я Гулина.
— О! Это такой важный почин снизу у нас. Двухсотники — это те, кто выполняет норму на сто процентов и больше. — Хвалится Петр Иванович, словно сам за каждого по две нормы выполняет.
Но тут нас перебил звонкий мальчишеский голос.
— Мы, комсомольцы-селькупы, зимой ловили куропаток, добывали пушного зверя. Все это мы сдали государству. Нам объяснили, что мех — это то же золото, за которое Англия продает нам оружие. Нам бы патронов побольше, а то над каждым трясёшься…
— Не только селькупская молодёжь заменила отцов и старших братьев на охоте. Наиболее отличились в этом комсомольцы Самойлов и Кугаевский из посёлка Яр-Сале. А в Надымском районе семнадцатилетняя девушка-ненка Вэла Опту добыла за зимний сезон 360 белок, перевыполнив взрослую норму на 150 процентов. Мы ее представили на почётное звание ''стахановец военного времени''.