День прошел мило и славно, и уже часам к одиннадцати передышавшие кислородом дети, равно как и очумевшие от воли собаки, мирно спали. То же самое сделала и Ника: все-таки последние ночи выдались не очень спокойными, и потраченную энергию требовалось восполнить. Она заснула быстро и сразу – крепко, даже сны не снились. А проснулась совершенно неожиданно оттого, что чьи-то жадные горячие руки забрались к ней под одеяло и бесстыдно хозяйничали на ее теле. Сначала она испугалась, но тут же расслабилась, поняв: ЕВР! Он все-таки приехал, не смог сдержаться, а уж приехав…
Не открывая глаз, она гибко потянулась к нему всем телом, нашла губы, открыла глаза…
И прямо перед собой увидела конопатое лицо Жана. Веки его были прикрыты, на губах блуждала похотливая улыбка…
– Ах ты гад такой! – с силой оттолкнула его Ника. – Да я тебя сейчас по стенке размажу! Фрикасе прокисшее!
– Ты что? Я же к тебе с серьезными намерениями! Предложение хотел сделать. Руки и сердца.
– Вот обрадовал! – съязвила Ника. – Сначала, значит, меня, сонную, невинности хотел лишить, а потом в ЗАГС повести?
– Какой невинности? – оторопел Жан. – Ты же замужем уже была!
– И что? – Ника даже в кровати подскочила от возмущения. – Да ты хоть знаешь, что женщина, когда влюбляется, снова становится невинной?
Этого Жан, разумеется, не знал. Даже не предполагал. Поэтому надолго замолчал.
А Ника в очередной раз подумала, что судьба обходится с ней не слишком справедливо. Липнут все кто ни попадя, и Жан туда же. Сопляк ведь, младше Ники на целый месяц, ни денег, ни кола ни двора. Ни профессии. Хотя нет, профессия как раз у Жана имеется: переводчик с французского. Потому-то его мажордомом и взяли.
– Ты что же себе такое удумал, – принялась отчитывать Жана Ника, – что я с тобой при детях малолетних развратом заниматься буду?
– Почему при детях? – пробубнил сладострастник. – Они спят, я проверил.
– Да при чем тут сон? Раз хозяина нет, то все можно? Бесстыжие твои зенки! Я тебе практически как мать, а ты на меня, сонную, полез. Решил воспользоваться моим затемненным сознанием.
– Каким? – совершенно обалдел Жан.
– Фрейда читать надо, помогает! Собрался, значит, все тридцать три удовольствия поиметь? И работу, и деньги, и усиленное питание, и шикарную любовницу?
– Кого это? – опешил Жан. – Гену, что ли?
– Наглец! Меня, конечно! А если я завтра все ЕВРу расскажу?
– Не надо! – взмолился Жан. – Пожалуйста! Сама знаешь, чего только между своими не случается!
– Ага, – согласилась Ника. – Даже секс!
– Ника! – почти закричал Жан. – Я же, правда, жениться хотел! Думаешь, я не вижу, как ты за ЕВРом увиваешься? Да он на тебе никогда не женится! Не пойдет на такой мезальянс!
– Куда не пойдет? – насторожилась девушка.
– Ну вот. Лишнее доказательство… – Жан горько усмехнулся. – Мезальянс – это неравный брак.
– Не умничай, – поставила няня мажордома на место. – Сейчас модно, когда разница в возрасте. Подумаешь, старше на десять лет! Что, из-за этих предрассудков не выходить за него замуж и сделать его пожизненно несчастным?
– Ника! – Жан в отчаянии застонал. – Мезальянс – это когда женятся представители разных социальных групп. Допустим, богатый академик – на бедной безграмотной уборщице!
– Ну, знаешь, и наш ЕВР не академик, и у меня высшее образование имеется! Все, вопрос закрыт. – Ника решительно прекратила дискуссию. – Иди отсюда! Жених…
– Я-то уйду, – мстительно пригрозил Жан, – а ты век в старых девах сидеть будешь!
– Это ты, малыш, переборщил! – Ника злорадно улыбнулась. – Замуж-то, может, я и не выйду, но и в старых девах точно не останусь!
– Стой, – насильник опешил, – а невинность?
– Иди уже, чудо французское! – легонько пнула его под зад няня. – Куда тебе нас, русских девушек, понять! Не дорос еще!
ЕВР примчался на следующий вечер рано, еще и рабочий день не закончился. Счастливый, взволнованный, будто за день активы банка утроил. Чмокнул детей, потрепал за уши собак и заговорщически отозвал няню:
– Вероника Владиславовна, хочу поделиться с вами радостью!
Чужую радость Ника разделить была готова всегда, но тут немного насторожилась: от чего мужик так светиться может? Не от производственных же успехов! Значит, какое-то значительное событие в личной жизни произошло.
– Вероника, – ЕВР нежно схватил ее за плечи, – вы принесли мне счастье! – Уселся на диван, усадил ее рядом. – Вам, конечно, знакома такая фамилия – Ркацители?
Увы, это алкогольное имя было Нике совершенно неведомо, но что ж теперь на всю Песчанку об этом кричать? Девушка согласно кивнула.
– Вчера ко мне домой заявился Хреновский. Ради вас, кстати, но об этом – потом! С ним был Зураб Ркацители!
ЕВР замолчал, будто заново переживая волнительные моменты недавней встречи, а Ника с обидой подумала: вот когда один из политических лидеров страны ради нее бросает Россию и летит сломя голову в дом ЕВРа, об этом, конечно, можно сказать вскользь, сославшись на потом. А когда какое-то неизвестное лицо кавказской национальности по имени Зураб приходит вместе с ним, так это – глобальное событие!
– Этот великий человек сразу, с первого взгляда, обратил внимание на мои работы! – ЕВР просто расцветал на глазах, как пион в вазе. – Его поразили масштабность моего видения, глубочайшее проникновение в суть вещей, но главное – он был совершенно покорен цветовым решением моих полотен!
«Ясно, – подумала Ника. – Еще бы! Видел бы этот Алиготе их раньше…» – Вероника, – ЕВР смущенно взял девушку за руку, – надеюсь, вы не будете на меня сердиться? У меня не хватило духу признаться, что основной цветовой элемент в полотна внесли вы… Зураб так восхищался, а я так давно ждал признания…
– Успокойтесь, Евгений Викторыч! – Ника ласково и длинно посмотрела на ЕВРа. – Это же ваши работы. Ваш пот, ваша кровь. Ваши ум, честь и совесть. А я… я просто внесла в них немножко души. Вашей души, которую вы ото всех скрываете!
ЕВР молча и благодарно влажнел глазами. Данный поворот темы представлялся совершенно неожиданным, а оттого еще более приятным. Ника же, сама от себя не ожидавшая такого неслыханного благородства, уловив реакцию ЕВРа, мысленно поставила себе в личной книге рекордов и достижений жирный плюс. Подумала и пририсовала второй.
– Этот гениальный художник, этот скульптор космического масштаба сегодня приедет к нам сюда, чтобы поговорить со мной о персональной выставке. Вероника! – ЕВР торжественно встал, а поскольку Никина ладошка по-прежнему находилась в его руке, ей пришлось встать тоже. – Я хочу, чтобы в этот исторический для меня момент вы были рядом!
– Только в этот момент? – уточнила девушка. – Потом – не надо?
– Надо! – уверенно кивнул ЕВР. И Ника счастливо поняла, что настал тот самый миг, которого так ждала. – Все время надо, пока они не уедут! – закончил ЕВР.
– Кто они-то? – уныло спросила няня, тягостно тоскуя, что ЕВР ее снова не понял. Долдон несчастный!
– О, я не сказал! Простите! – Ропшин снова лобызнул ладошку, теперь уже вежливо, холодновато, будто деловому партнеру. – Зураб приедет вместе с Хреновским. Пойду переоденусь! Встречу, так сказать, коллегу по цеху в общепринятой униформе!
Ладно, – подумала Ника. – Встретим и этого алкоголика, и этого депутата. Раз ЕВР помчался переодеваться, значит, и мне не грех.
К моменту приезда дорогих гостей суета, организованная безмерно счастливым хозяином, достигла апогея. Жан в четвертый раз переставлял приборы на столе, дети, принаряженные, умытые, скучали на диване. Марфа без конца оправляла на себе восьмомартовское платье, Петруша вертел шеей, жестко упакованной в новую белую рубаху, и ныл, что неудобный смокинг сильно давит ему на больную руку. Даже собак принарядили! Дарику нацепили ярко-красную бабочку, а к рыжей шерсти Анжи удивительно подошел ярко-зеленый пластиковый бантик от торта, завалявшийся с прошлого лета в Марфиных игрушках. Сам ЕВР, заламывая талантливые руки, прыгал от одного окна к другому, боясь пропустить торжественный въезд гостей.
Ника после долгих раздумий облачилась в длинное, почти до пола, черное платье с фигурным, в форме сердца, декольте и ослепительно-белой розой на плече. Дети, увидев ее, восторженно ахнули, а хозяин, остановив свое броуновское движение, застыл как громом пораженный. Открыл было рот, чтобы изречь что-то соответствующее моменту, да как всегда не успел: под окнами раздался тягучий и противный автомобильный гудок.
Двойняшки, собаки и Жан выстроились в одну торжественную линию по центру, чтобы дружно поприветствовать дорогих гостей. Ника же пикантно уселась в светлое кресло, выгодно оттенявшее ее стройный силуэт.
Первым, понятное дело, ворвался Хреновский. Мгновенно углядел сидящую в кресле Нику, не обратив никакого внимания на торжественную шеренгу встречающих, стремительно пересек гостиную и бухнулся перед ней на колени.
– Фемина! Красавица! Белиссимо! Шарман! Файн! Зе бест!
– Здравствуйте, Зураб Ркацетелевич! – дружно грянули дети. – Рады вас приветствовать… – И недоуменно сникли, увидев, что Жан трагически машет руками.
Мажордом, как персона, политически подкованная, понял, что это никакой не скульптор, а самый настоящий Хреновский.
Собаки тихонько завыли.
– Молчать! – махнул в их сторону, не оборачиваясь, видный депутат. И тут же продолжил: – Вера! Я не могу спать! Не могу есть! Я не могу спасать Россию!
Ника с сомнением поглядела на его сытое лоснящееся лицо, прикинув, что для спасения России не грех и похудеть, дабы быть поворотливее.
Хреновский набрал в грудь очередную порцию воздуха…
– А вот и мы! – радостно и громко провозгласил ЕВР, вводя под руки крупного седого старика явно кавказской наружности.
Жан сделал детям знак рукой.
– Здравствуйте… – тихонько пискнула дисциплинированная Марфа.
Петруша гордо промолчал, Дарик оглушительно тявкнул.