Бонсерат, вволю накланявшись, протянула руку к Малентино:
– Спасибо маэстро за эту возможность пообщаться с великолепной русской публикой!
Зал снова взорвался овациями. Маэстро изысканно поклонился, вызвал на подиум Зураба, поблагодарил его. Теперь на небольшой серебристой возвышенности стояли три ярчайшие звезды мирового небосклона, а это было много даже для избалованного избранного общества. Модели улыбчиво торчали сзади, создавая красивый антураж. Толпа неистовствовала.
И вдруг Малентино шустро спрыгнул с подиума, схватил за руку Веронику и буквально вытолкнул ее вперед.
Зал замер. Кто это? – повис общий вопрос.
Светило мировой моды насладился реакцией, поднял Никину руку.
– Эта прекрасная девушка – соавтор нашего сегодняшнего успеха! – Он многозначительно помолчал. – И моя ученица!
Вероника глупо и счастливо улыбалась, плохо понимая, что происходит, отдавая себе отчет лишь в том, что все сливки московского общества почему-то бурно рукоплещут ей, Нике. Лавалье величественно обернулась к девушке, прекратив разбрасывать по залу воздушные поцелуи, надвинулась на нее мощной грудью, обняла и звучно расцеловала в обе щеки.
Честное слово, под этим восхитительным ливнем восторга можно было простоять целую жизнь! Однако не зря говорят, что в мире искусства людьми правит зависть. Ркацители, обиженный тем, что внимание так надолго отвлечено от его персоны, призывно поднял руку, утихомиривая разбушевавшийся бомонд, и громогласно объявил, что теперь – очередь настоящего творчества.
– Прошу в выставочный зал! – пригласил он. Жадная до зрелищ толпа мгновенно позабыла и про Бонсерат, и про Малентино, что уж говорить о Нике…
«Надо же, как мимолетна и изменчива слава», – грустно сказала себе нечаянная триумфаторша.
Бонсерат попросила кофе, Малентино – свежевыжатого яблочного сока. Маэстро снова взял Нику за руку:
– Дитя мое, вы не только прекрасны, но и талантливы. Я предлагаю вам работать у меня!
Что? Он это ей? Ника недоумевающе поглядела на маэстро: не шутит ли? Нет, глаза его были улыбчивы, но серьезны.
– Я чувствую настоящий талант! – пафосно заявил кутюрье. – Под моим руководством вас ждет великое будущее!
Ника почти открыла рот, чтобы немедленно, категорически, безоговорочно согласиться!
– Жорик! – вдруг выскользнул из темноты кто-то маленький, толстенький, с длинными темными кудрями. – Как я рад! Какой успех! Потрясающая коллекция! А платье Бонсерат – это истинный шедевр.
Кудрявый весьма характерно заикался, и Ника, даже не видя лица, сразу его узнала: Балдашкин. Самый известный российский модельер.
Коротышка наконец оторвался от итальянца, поздоровался с остальными. Нику он, конечно, не узнал. Откуда? Они ведь тогда даже не познакомились! Но руку ей поцеловал. Так же почтительно, как и Бонсерат. Рядом с Балдашкиным возле подиума, освещенная все еще не погасшими софитами, жеманно щурилась его любимая модель. Дылда, каких поискать. А на ней… Ника даже глаза протерла, хорошо, что ресницы не накрасила…
Да нет, не может быть!
На модели было… Никино платье! Одно из пропавших, «Лето». Бледно-желтый цвет верха плавно перетекал в солнечный, а следом – в оранжевый, превращаясь на самом подоле в буйный огненный закат… То есть все краски летнего дня. Как и задумывалось. С летящей юбки уходили вверх бисерные лучи приветливого солнца. Даже идеально обработанный золотистым оверлоком волнистый боковой разрез, переходящий в оригинальный шарф, закрепленный на мизинце, был ее, Никиным! «Обокрали!» – пронеслось в голове.
– Что тут у вас случилось? – поинтересовался Балдашкин. – Зураб сказал, что я пропустил самое интересное?
– Наверно! – согласился Малентино. Снова взял за руку Нику. – Знакомься! Восходящая звезда русской моды. Спасла мою репутацию и заодно – Бонькину задницу. – Мэтр шаловливо захихикал.
– Не понял? – ослепительно расплылся Балдашкин.
– Видел шлейф?
– Да! Гениально! Такой изысканный крой! Ты превзошел сам себя!
– Это она. – Малентино поцеловал Нике пальцы. – Моя ученица. За пять минут!
Балдашкин с интересом уставился на девушку. Она же, почти не вслушиваясь в разговор, по-прежнему не сводила глаз с солнечной модели, находя все новые свидетельства беспрецедентной кражи.
– Нравится? – отследил ее взгляд довольный Балдашкин. – Жорик, оцени! Специально привел тебе показать. Первое платье из новой коллекции. «Солнечное утро».
– Лето, – машинально поправила Ника.
– Что? – не понял ворюга.
– Модель называется «Лето». – Она в упор посмотрела на самодовольного коротышку. – Это – мое платье!
Балдашкин неуверенно хихикнул:
– Множество женщин хотели бы назвать его своим…
– Я была у вас в Доме моды, оставляла портфолио и… моя коллекция «Времена года»… пропала! – Девушка встала, смерила модельера презрительным взглядом. – Это платье – оттуда!
Над столиком повисла недоуменная и недобрая тишина.
– Ну-ка, ну-ка! – Малентино обошел застывшую оранжевую модель. – Оригинально, весьма! Цветовое решение, шарф… – Повернулся к девушке: – А что же вы не сказали, что работаете с моим другом?
– Я не работаю! – сердито выкрикнула Ника. – Он со мной даже разговаривать не захотел! А платье… – Набрала в легкие воздуха. – У меня его просто украли!
– Поздравляю, деточка! – остановился прямо перед ней Малентино. – Я в тебе не ошибся! Когда модели воруют – это настоящий успех! – Хлопнул по плечу ошарашенного коротышку. – Я всегда отдавал должное твоему вкусу!
Балдашкин стыдливо закрыл лицо ладонями. Вернее, это Нике показалось, что стыдливо. Когда модельер отнял руки от щек, выражение его физиономии было совершенно иным! Счастливым, восторженным, даже слезы в глазах блеснули. Ну точно выиграл в «Русское лото» или обрел потерянных родственников в передаче «Жди меня».
– Господи! – раскрыл он пухлые ручонки для горячих объятий. – Наконец-то! Это – вы! Я искал вас полгода во всех модельных агентствах, во всех модных журналах! Уволил охрану, не записавшую ваш адрес! И пошел на последний шаг – сшил платье. В надежде, что автор узнает свое произведение и отзовется!
Ника потрясенно молчала.
– Я преклоняюсь перед вами! – Балдашкин громко бухнулся на колени.
Девушка отскочила. Чтобы за один вечер две мировые знаменитости лобызали следы твоих ног, это, честно говоря, как-то многовато…
– Вы – самородок! – продолжал вдохновенную речь модельер. – Завтра в удобное для вас время я готов обсудить условия нашего сотрудничества.
Малентино вдруг подошел к Балдашкину сзади, рывком поднял с пола:
– Коллега, вы опять опоздали! Мы уже подписали контракт. Эта чудесная девушка работает у меня.
– Когда? – мгновенно заинтересовалась Ника.
– С этой минуты! – провозгласил маэстро. Послышалось громкое и отчетливое «Ах» и следом – характерный звук падающего тела.
Все обернулись на странный шум. Между столиками на полу, красиво раскинув руки, лежала… Гена.
– Врача! – засуетились и загомонили собравшиеся.
Малентино, Балдашкин, Лавалье, модели – все, мгновенно забыв про Нику, окружили ушедшую в беспамятство Генриетту.
«Ну вы подумайте! – поразилась девушка. – Опять! Господи, да где же этому учат – так переключать внимание на себя? Неужели в МГИМО?»
Гена картинно приподняла фиолетовую голову, приоткрыла затуманенные подступающей смертью глаза.
– Умираю… – выдохнули ее нарисованные губы.
– Это же моя клиентка! – испуганно прошептал Балдашкин, решив, что Гена не вынесла его позора.
– И моя… – вполне спокойно подтвердил Малентино, ногой задвинув на место сексуально оттопыренное Генино колено.
– Извините! – возник из полумрака пожилой мужик в галунах. – Вы – Вероника, из дома Ропшина? Вам звонят.
– Кто? – удивилась девушка. – Дети?
– Нет, кажется, охрана. – И протянул трубку.
У Ники сразу отяжелели ноги. И повлажнели руки. Раз звонит охрана, значит, в доме что-то случилось. Страшное.
– Алло… – едва слышно произнесла она.
– Вероника, это Владик с поста Песчанки. У вас дома какие-то проблемы!
– Что? Какие? – испуганно прошептала няня.
– У вас там что-то шумит, сверкает и взрывается, похоже на пожар.
– Что?
Бежать, мчаться, лететь! Как? На чем? Ника беспомощно оглянулась по сторонам. Знаменитости по-прежнему толпились вокруг бездыханной Гены.
Хреновский! Надо его найти!
Девушка метнулась к выходу, на ходу набирая «01», прокричала в трубку «скорее, пожар», продиктовала адрес и нос к носу столкнулась с входящим Дмитрием.
– Дмитрий, срочно домой! Там – пожар! Дети!
– Поехали!
Уже через секунду охрана подкатила к крыльцу желтое сверкающее яйцо, «ламборджини».
Москва в этот поздний – или, наоборот, ранний – час была идеально пустой. По крайней мере, они не попали ни в одну пробку. «Ламборджини» несся, практически не касаясь асфальта, то есть почти летел. Дома, светофоры, огни рекламы и светящиеся синие буквы «М» сливались за окнами в одно сплошное неразличимое полотно.
– Скорей! – торопила Ника.
– Еще скорей? – удивился Дмитрий. – Уже двести двадцать.
– Сколько? – испугалась пассажирка. – Вы что, с ума сошли? Мы нужны детям живые!
– Тогда сколько?
– Ну, хотя бы двести десять! – решила Ника.
– Нет вопросов! – кивнул водила.
От снижения скорости легче не стало. Перед глазами мелькали страшные картины нарастающего пожара: столбы черного дыма, языки горячего огня, мечущиеся детские фигурки, истошно зовущие ее на помощь.
На повороте к жмуркинской заправке Дмитрий вдруг сбавил скорость, остановился.
– Что, бензина не хватило? – обмерла няня. – Тогда я бегом! – И уже хотела выскочить из автомобиля, но спутник удержал ее за руку:
– Постойте!
Быстро выскочил, обежал капот и… плюхнулся перед девушкой на колени. Прямо белоснежными брюками в жмуркинскую тертую пыль.
Третий! – пронеслось в голове Ники. За всю жизнь – никто, ни разу, и вот трое за один вечер. Галлюцинации. Она сходит с ума! Нет, уже сошла…