Роупер гордился своими соотечественниками. Разве есть еще где-нибудь на свете нация, которой свойствен такой оптимизм! Еще в сороковом году, когда война только лишь разгоралась, когда никто не знал, чем все это кончится, англичане дискутировали о будущем мире. Социальные реформы интересовали их больше, чем оборона.
При Марбл-Арч в Гайд-парке спикер, одетый в черное, говорил, обращаясь к прохожим, каждый день одно и то же: «Не ищите наших врагов там, где их нет. Британское правительство интернировало несколько сот человек лишь за то, что они немецкого происхождения, однако «пятая колонна» не сидит за проволокой лагерей. Она продолжает командовать в своих конторах при Банк-плейс и Ломбард-стрит. На ночь она ездит в машинах в Оксфорд, оставляя нас на растерзание гитлеровским бомбам. «Пятая колонна» гитлеризма — это наши банкиры и наши капиталисты. Они стремятся сговориться с Гитлером, они хотят мира с компромиссом».
На второй день рождества 1940 года немцы совершили налет на незащищенный Лондон. Они сбросили тысячи «сандвичей» — зажигательных и осколочных (чтобы не дать тушить пожары) бомб. Тогда сгорел исторический дом лондонской ратуши «Гвидхолл» и начисто было разрушено Сити с его банками и конторами.
Роупер был тогда доволен: все увидели, что тот краснобай в Гайд-парке молол чепуху. Разве могли английские банкиры сговариваться с фашистами? Если так рассуждать, то можно договориться до того, что и он, майор Роупер, действовал в Ледовитом океане заодно с гитлеровцами. Но это же глупости! Всякий здравомыслящий человек поймет, что рисковать дорогим ради не слишком дорогого не стоит. Военная эскадра, которую мог разгромить тогда «Тирпиц», разумеется же, была в десятки и сотни раз дороже старых транспортов, груженных свиной тушенкой и мазутом. Адмиралтейство правильно решило, отозвав эскадру, а он, Роупер, до конца выполнил свой воинский долг, помогая адмиралтейству в этой ответственной операции. Моралисты могут осуждать его. Станут вопить о безнравственности, о неэтичности, будут приписывать ему все смертные грехи, напыщенно вопрошая: как он мог покинуть в чужом холодном море своих соотечественников, как мог спокойно плыть домой, зная, что позади умирают британцы,— и так далее. Что ж, война есть война... На войне есть только приказ и есть его выполнение или невыполнение. Этично действует тот, кто исполняет свой долг.
Зазвонил телефон, прерывая раздумье Роупера. Майор снял трубку, немного помолчал со свойственной людям его профессии подозрительностью, затем негромко промолвил: «Вас слушают». Это была прекрасная форма телефонного обращения, ни к чему не обязывающая, неопределенная форма: «Вас слушают». Кто слушает, с охотой или без, как слушает — внимательно или просто повинуясь требовательному звонку,— ни на один из этих вопросов нельзя было отыскать ответа в равнодушных словах «вас слушают».
Говорил подполковник Мартин, непосредственный начальник майора Роупера. Его не обескуражило холодное «вас слушают» Роупера, он не стал, как обычно, ершиться и показывать свое служебное превосходство, он был мил и любезен, как никогда.
— Роупер,— кричал Мартин в трубку, заставляя майора морщиться от его резкого голоса,— Роупер, у меня сегодня свободный вечер, не хотите составить мне компанию в Чарлтон Джуниор Клабе?
— Если вам угодно,— начал было Роупер, но Мартин, неузнаваемо приветливый, отбросивший всю свою спесь Мартин, не дал ему договорить и закричал еще пронзительнее и бесшабашнее:
— Бросьте, Роупер! Свободный вечер — это свободный вечер. Мы можем обойтись без своих чинов, забыть войну, забыть нудную работу и превратиться наконец в нормальных людей. Вы согласны? Отвечайте!
— Если вам угодно...
— Вы неисправимы, Роупер! И все-таки я вас жду. Посылаю за вами катер. На набережной вас ждет моя машина. Полчаса, чтобы переодеться, вам хватит?
Роупер положил трубку телефона, недовольно поежился. Выскочка Мартин считал работу разведчиков нудной. Пожалуй, он считал ее и грязной для своих аристократических ручек. Хотя если правду молвить, то и в его аристократизм Роупер не очень-то верил. Ну что аристократичного в такой плебейской фамилии, как Мартин? Мартинов в Англии столько же, сколько Ивановых в России, Мюллеров в Германии или Ковальских в Польше.
И он еще смеет с таким пренебрежением говорить об их работе, о работе разведчиков, британских разведчиков — глаз и ушей Британии! Ведь в человеческом обществе нет такого второго учреждения, где было бы столько сотрудников, для которых существует одна вечная путеводная звезда: возвышенные, святые идеалы, патриотизм и постоянная готовность к самопожертвованию, к безымянным подвигам. Взять хотя бы его, Роупера. Иррациональные комплексы, неудовлетворенные инстинкты, жажда приключений и денег, так часто приписываемые работникам разведки,— все это ему в высшей степени чуждо. Чувство патриотизма — вот чем он руководствуется всегда и везде. Ибо он солдат и британец прежде всего, что бы там ни говорили эти болтуны из Гайд-парка, что бы ни думали о нем сомнительные аристократы типа Мартина.
Однако Мартин в тот вечер был настолько обворожителен, что и Роупер размяк и сидел за столиком в Чарлтон Джуниор Клабе напротив своего шефа совсем иной, чем час назад у себя в кабинете. Теперь он был просто вежливый джентльмен в черной паре — потягивал из бокала испанский херес, сдержанно улыбался на остроты облаченного во фрак Мартина, краснел, когда тот отпускал комплименты по его адресу. Он попробовал даже возражать, когда Мартин, увлекшись, начал расписывать достоинства майора Роупера.
— Дружище Роупер,— говорил Мартин,— я всегда замечал, что вы относитесь ко мне несколько настороженно, даже недоверчиво. И я всегда искал случая, чтобы доказать вам, что вы ошибаетесь, ибо я люблю вас, как брата, и ценю ваши способности, если хотите, выше своих собственных, хотя обо мне довольно-таки неплохого мнения в тех кругах, которые мы оба с вами ценим. Вы можете и сейчас объяснить эти мои слова действием хереса или еще чего-нибудь более крепкого, но завтра утром я смогу вам доказать, что слова мои — не пустой звук.
Мартин говорил и говорил... Роупер, никогда не любивший болтунов, сегодня терпеливо выслушивал все объяснения Мартина в любви; чуял какую-то перемену в своей собственной военной судьбе. А он ничего сейчас так не жаждал, как перемен. Пусть даже Африка. Пусть работа среди египтян или суданцев, пусть риск, отчаянные акции, невероятная дерзость под самым носом у врага, лишь бы доказать, что он прежде всего солдат, что тогда, в Северном океане, он действовал честно, выполнял приказ.
На прощание Мартин, загадочно улыбаясь, сказал Роуперу:
— Завтра утром я позвоню вам. Предполагается небольшая прогулка. Моя машина будет ждать вас на том самом месте, что и сегодня.
Когда на следующее утро Роупер сошел с катера и, закрываясь воротником шинели от брызг холодного дождя, подошел к черной закрытой машине, дверцу открыл ему не шофер Мартина, а сам подполковник.
— Сегодня я превращаюсь в вашего личного шофера, Роупер,— улыбаясь, промолвил подполковник.— Как спалось?
— Хорошо,— буркнул Роупер, удивление которого все возрастало.
— Что снилось?
— Представьте себе: собака.
— Любопытно!
— Мой постоянный сон! Как только началась война, начался и этот сон. Каждую ночь снится, что огромная рыжая собака перегрызает мне горло. Это до того неприятно, что я, как увижу ее во сне, сразу же просыпаюсь, чтобы не дать ей возможности ухватить меня за горло.
— Что же,— рассмеялся Мартин,— вы поступаете как истый разведчик. На Востоке существует такая поговорка: «Прежде чем твой враг перегрызет тебе горло, перегрызи ты ему». Что-то в этом роде.
— Этот сон символичен,— хмуро проговорил Роупер.— Очевидно, собака — это фашизм.
— Никогда не замечал у вас стремления к символике, Роупер,— искусно маневрируя среди потока машин, сказал Мартин.— Мне всегда казалось, что для вашего образа действий более характерна, как бы сказать, прямолинейность. Что-то в этом роде.
— Думаю, что вы можете разрешить своему подчиненному не быть слишком прямолинейным хотя бы во сне? — улыбнулся Роупер.
В столь трудное время даже наши сны принадлежат королю и Британии! — Голос Мартина стал непривычно торжественным.
— Что вы хотите этим сказать? — насторожился Роупер.
— К сожалению, дальше я пойти не могу. Через полчаса вы узнаете большее, а я не узнаю ничего.
— Куда мы едем? — только теперь поинтересовался Роупер.
— Так как мы уже почти у цели, то я открою вам эту тайну, не являющуюся для вас, как для лондонца, тайной: мы держим путь в Чекерс. Там вас ждут.
— Меня?
— Да. Я только ваш шофер. Не больше. Можете представить, какое вы DP[20] если у вас шофер — подполковник.
— Я никогда не жаждал быть важным лицом,— не подхватывая шутки Мартина, сказал Роупер.
— Но почему же? Ди Пи — это звучит совсем не плохо!
— Положение всегда обязывает. У важных лиц слишком много забот. А когда у человека много забот, он начинает слишком суетиться, и тогда невольно теряешь к нему уважение.
— То есть вы хотите сказать, что предпочитаете людей одной идеи, одного дела?
— Хотя бы.
— Тогда я рад, что выбрал именно вас, Роупер.
— Выбрали? Для чего? Куда?
— Сейчас узнаете.
Машина остановилась напротив калитки небольшого садика, окружавшего одну из вилл Чекерса. Сквозь голые ветви деревьев можно было довольно отчетливо рассмотреть двухэтажный кирпичный особняк, обыкновенный особняк, каких в Англии тысячи, ничем не примечательное строение, на которое в иное время Роупер просто не обратил бы ни малейшего внимания.
— Идите, Роупер,— сказал мягко Мартин.— Идите, я подъеду за вами, как только вы освободитесь. Здесь моя власть над вами кончается. Боюсь, навсегда. И не только власть, но даже превосходство. Да хранит вас бог, Роупер!
Это уже было нечто новое в манере поведения Мартина. Роупер забеспокоился. Он подошел к калитке, попробовал открыть ее, но она оказалась запертой. В саду и возле виллы не было ни души. У Роупера от волнения вспотели ладони.