[1190] Более того, как указала вдова Рузвельта Элеонора, Советский Союз – который фактически подверг тюремному заключению собственное население и население своих сателлитов – оказывался особенно уязвимым перед признанием права на свободу передвижения – фундаментальным правом человека.[1191] С другой стороны, эта всеобщая декларация, в частности, заявлявшая о «самоопределении», могла быть использована колонизированными народами для того, чтобы бросить вызов европейским империям.
Международная ситуация 1947–1948 годов оказала немалое влияние на советскую внутреннюю политику. Многие послабления, сделанные в годы войны, теперь были отменены, поскольку режим чувствовал, что подвергается нападению со стороны Запада, и столкнулся вдобавок с «домашним» инакомыслием. Отступничество Тито привело к новому раунду внутрипартийных чисток, поскольку Сталин стремился избавить ряды партии от потенциальных «уклонистов». К концу десятилетия в ГУЛАГа насчитывалось больше заключенных, чем когда-либо до этого. Наиболее показательным внутриполитическим событием стала реакция режима на победу сионистов в Палестине в 1948 году, Сталин поддержал создание Израиля в пику Великобритании, но восторженный прием, который советские евреи оказали Голде Меир, первому послу Израиля в Москве, и собственная паранойя заставили советского диктатора заподозрить наличие «сионистко-американского» заговора. Сталин уверял, что «всякий еврей является националистом и агентом американской разведки».[1192] За следующие четыре года Советский Союз охватила волна антисемитизма: без малейших доказательств евреев-врачей обвинили в том, что они замыслили отравить Сталина; евреев-коммунистов убивали или сажали в тюрьму.[1193] Аналогичные события происходили в Восточной Европе, особенно в Чехословакии, где лидера еврейской партии Рудольфа Сланского обвинили в «троцкистском сионизме» и других преступлениях, более или менее явным образом связанных с его происхождением.[1194] Антисемитизм уверенно вернулся в международную повестку дня. Такова была еврейская «дилемма безопасности»: создание Израиля возродило тот самый антисемитизм, от которого евреи хотели защититься.
Сталин ответил на создание Западной Германии основанием Германской Демократической Республики в конце 1949 года. Продолжая свою текущую политику, советский диктатор не пытался разделить Германию навсегда – совсем наоборот. Создание ГДР призвано было обозначить альтернативный путь развития для всей страны. «Создается не восточногерманское государство и не правительство Восточной Германии, – говорилось в правоустанавливающем документе, – но правительство всей Германии». На данный момент, однако, ГДР должна была оставаться демилитаризованной, во всяком случае, для стороннего взгляда. Главная ценность Восточной Германии для Сталина заключалась в возможности тем самым воспрепятствовать ремилитаризации ФРГ. Таким образом, Западная и Восточная Германия оказались своего рода экспериментом: какая модель общественного развития и управления лучше всего в состоянии удовлетворить материальные, духовные и национальные потребности немецкого народа. Сталин также требовал ускорить разработку ядерной программы. В августе 1949 года Советский Союз обрел свою первую атомную бомбу, и, пусть его арсенал заметно уступает арсеналу Соединенных Штатов на протяжении многих лет, о призраке шантажа американской ядерной монополией можно было забыть.
Одновременно русские – которые довольно долго рассматривали остальной мир как нежелательное отвлечение от европейских дел – попытались оказывать давление на Соединенные Штаты в глобальном масштабе, чтобы заставить американцев ослабить «хватку» в Европе, прежде всего в Германии. В марте 1949 года, когда поражение в ходе Берлинского кризиса уже выглядело неизбежным, Сталин наконец согласился предоставить коммунистическому лидеру Северной Кореи Ким Ир Сену большое количество современных вооружений.[1195] В том же году Мао все-таки одержал победу в длительной гражданской войне в Китае и вынудил своего соперника Чан Кайши искать убежища на острове Формоза (Тайвань). Стремление восстановить позиции Китая на мировой арене – и тем самым отомстить западным державам за столетие «унижения» – являлось ключевым мотивом китайских коммунистов. Но не менее важной считалась миссия по распространению и экспорту марксизма. Мао намечал революционное преобразование китайского общества и желал «оделить» марксизмом соседние страны – как ради самого марксизма, так и потому, что не видел иного способа обезопасить собственное положение. По этой причине Мао, который нисколько не собирался «прощать» иностранцев, все же признавал Сталина идеологическим лидером мирового коммунизма.[1196] В своей риторике и политике он воспроизводил привычные европейцам коммунистические теории окружения и внешнего врага.[1197] Китайско-советский договор о дружбе был заключен в 1950 году, и Мао заявил, что «выбрал правильную сторону» в противостоянии Советского Союза и Запада. Новая Китайская Народная Республика, иными словами, руководствовалась локальными запросами и революционной повесткой, впервые озвученной в Германии почти сто лет назад. Центральная Европа пришла с местью на Дальний Восток.
В совокупности атомная бомба Сталина, «немецкая» политика СССР и утверждение воинствующего коммунизма в Восточной Азии потребовали от западных обществ новых усилий по мобилизации и милитаризации. В январе 1950 года Трумэн одобрил разработку еще более смертоносного ядерного оружия – водородной бомбы. Несколько месяцев спустя правительство Соединенных Штатов приняло директиву национальной безопасности (NSC 68), которая призывала – используя сугубо апокалиптическую терминологию – к существенному увеличению расходов на вооружение для надежного противодействий глобальному коммунистическому вызову. Косвенно ссылаясь на опыт политики «умиротворения», эта директива предостерегала от «неуклонного отступления под давлением», вследствие которого Советский Союз обретет господство над «евразийскими просторами».[1198] В документе ощущалось явное влияние воззрений Макиндера.
Главным полем битвы оставалась Европа. «Скоординированное» наступление Кремля, которого опасались в Азии, рассматривалось сквозь европейские линзы. В Северной и Восточной Азии эти опасения вынуждали поддерживать режимы наподобие Гоминьдана Чан Кайши на Тайване и диктатуры Ли Сын Мана в Южной Корее, чтобы помешать распространению «коммунистической агрессии» изнутри и извне. Вашингтон, безусловно, охотно поддержал бы аналогичные силы и в европейских колониях Индокитая, в Индонезии и Малайе, при условии, что те получат легитимность, которую утратили имперские власти. Несмотря на это, Соединенные Штаты одобряли попытки Великобритании, Франции и Голландии сохранить свои колониальные империи, поскольку США требовалось европейское сотрудничество на «центральном фронте» против Сталина. Государственный департамент разъяснял, что «Нидерланды являются проводником американской политики в Европе… Нынешнее голландское правительство окажется серьезно ослабленным, если Нидерланды не сумеют сохранить свои обширные владения [в Индонезии], а политические последствия краха нынешнего голландского правительства, по всей вероятности, будут фатальными для позиций США в Западной Европе».[1199] Словом, Европа, особенно Германия, затмевала все остальное.
Ситуация обострилась в конце июня 1950 года, когда Ким Ир Сен внезапно напал на Южную Корею, с одобрения Сталина, хотя и не по наущению последнего. Вашингтон и в особенности западноевропейские столицы это нападение потрясло, поскольку все сочли, что данное событие предвосхищает глобальную акцию, которая ставит под угрозу западную демократию, прежде всего в Европе. Канцлер Западной Германии Конрад Аденауэр был, например, в этом абсолютно убежден. Именно вследствие этого Соединенные Штаты немедленно направили свои войска на защиту терпевшей поражение Южной Кореи. Министр иностранных дел Франции Робер Шуман, ревностный сторонник европейской интеграции, отреагировал на новость об американской интервенции с видимым облегчением: «Слава богу, повторения прошлого не произойдет»[1200] (он имел в виду 1930-е годы). Вскоре Соединенные Штаты убедили Организацию Объединенных Наций поддержать войну против кимирсеновской Демократической Народной Республики Корея; такова была первая военная операция новой международной организации. Великобритания и Австралия отправили в Корею значительные силы; Франция, Бельгия, Нидерланды, Греция и Турция также присоединились к операции. Западная же Германия попросту не располагала собственной армией. Западные страны вовсе не защищали южнокорейского диктатора Ли Сын Мана, а поднялись на «всемирную борьбу» с коммунизмом, который, как уверяли, быстро поглотит Европу, если его не остановить на Дальнем Востоке.
Поскольку существенная часть американских сил теперь находилась в Азии, понадобились новые войска, чтобы обеспечить сдерживание Советского Союза вдоль Рейна и Эльбы. Иными словами, требовалась некая форма постоянного европейского сотрудничества в сфере обороны, подразумевавшая использование ресурсов Великобритании, Франции, Бельгии, Голландии и Италии – либо вооружение Западной Германии (либо комбинацию того и другого). Следующие пять лет европейскую геополитику и внутреннюю политику европейских стран преимущественно определяли эти взаимосвязанные факторы. Нужна ли для сдерживания Советского Союза сильная Германия, при всех потенциальных опасностях ее усиления для соседей? Или же следует «разбавить» немецкую силу посредством той или иной наднациональной европейской интеграции, в результате которой немцы, подобно прочим европейцам, будут вынуждены пожертвовать своим суверенитетом? Немецкая экономика стремительно восстанавливалась в начале 1950-х годов (знаменитое Wirttschaftswunder