[1201]) и к концу 1951 года уже опередила британскую, а потому было очевидно, что рано или поздно эта финансовая мощь будет конвертирована в политическое и военное могущество; оставалось лишь понять, когда именно это случится и возможно ли контролировать Германию ради общеевропейского блага.
Точка зрения Вашингтона была ясна.[1202] Только политически и стратегически объединенная Европа – по крайней мере Западная Европа – способна согласованными усилиями мобилизовать экономические, военные и моральные силы, чтобы остановить Сталина и облегчить «бремя» США. Центральным условием военной части этой программы являлась ремилитаризация Германии, в одностороннем порядке или в рамках более широкого процесса политической интеграции. «Невозможно обеспечить безопасность Западной Европы, – утверждал госсекретарь США Дин Ачесон, – без использования потенциала Германии». Но следовало решить, будет ли Германия «интегрирована в западноевропейскую систему или заново обретет могущество самостоятельно».[1203] В сентябре 1950 года США поэтому направили в Европу пополнения, а Великобритания и Франция согласились на создание достаточно многочисленного западногерманского воинского контингента в подчинении НАТО. Одновременно Вашингтон принимал меры по реализации «европейского проекта» как способа контролировать Германию. В апреле 1950 года Джон Макклой, бывший верховный комиссар США в Германии, предупредил, что «не существует никакого решения немецкого вопроса без реального объединения Европы».[1204] Если коротко, европейская интеграция была призвана послужить «двойному сдерживанию», то есть рассматривала своими «целями» Германию и Советский Союз.
Соединенные Штаты оказывали «европейскому проекту» не только крепкую дипломатическую поддержку, но и обширное тайное финансовое содействие. Новообразованное Центральное разведывательное управление и, в меньшей степени, британская Секретная служба финансировали широкий фронт политических и культурных мер во имя европейской интеграции – или, по крайней мере, более тесного сотрудничества.[1205] Среди этих мер – поддержка «антимосковских» профсоюзов, антикоммунистических либералов и левых, Конгресса культурной свободы (1950) для интеллектуалов, радио «Свободная Европа» в Мюнхене (основано в 1951 году),[1206] тайного «Бильдербергского клуба» (основан в 1952 году) и СМИ наподобие «Дер Монат» Мелвина Ласки (с 1948 года), которая издавалась в знаковом для европейского противостояния городе Берлин, а также весьма популярного журнала «Энкаунтер» (основан в 1953 году). Неофициально отдел информационных исследований британского министерства иностранных дел субсидировал издание «Фермы животных», этой сокрушительной критики Джорджем Оруэллом советского коммунизма.[1207] Консерваторы, левые и либералы объединились, чтобы защищать не столько капитализм – многие из них до сих пор цеплялись за идею «третьего пути» между американской и советской экономическими «крайностями» – сколько «европейские ценности», такие как демократия, свобода слова и гражданские права. Европейская конвенция о защите прав человека, которую европейские консерваторы отстаивали столь же рьяно, как и либералы и левые антикоммунисты, была подписана в 1950 году конкретно для укрепления «духа» Запада в период холодной войны.[1208] Развернулась война за «душу» Европы, в первую очередь за душу Германии.
В мае 1950 года министр иностранных дел Франции Робер Шуман предложил ввести совместное франко-немецкое управление угольными и стальными ресурсами. Очевидно представляя собой форму экономической рационализации, эта схема на самом деле предусматривала переход военного потенциала Германии под многосторонний контроль. «Объединенную Европу не удалось создать ранее [до 1939 года], – заявил Шуман, – и в итоге мы получили войну». Фактически Париж хотел «европеизировать» Германию прежде, чем та «германизирует» Европу. Великобритания, как и ожидалось, отнеслась к этой идее скептически, отчасти потому, что не была готова жертвовать своим суверенитетом, а отчасти потому, что британская экономика по-прежнему в значительной степени ориентировалась на Содружество и империю, которые обеспечивали более половины британского экспорта в 1951 году, причем баланс распределялся между Западной Европой и Соединенными Штатами.[1209] Правительство ФРГ, которое возглавлял Конрад Аденауэр, поддержало план Шумана, поскольку усмотрело в нем способ возвращения своей стране былого международного статуса, а также искренне веруя в «общую судьбу» европейских государств. Вашингтон поначалу испытывал определенные сомнения, потому что предложенный «европейский картель» мог оказаться опасным конкурентом американской промышленности, но политические и стратегические преимущества тесного европейского сотрудничества были столь привлекательны, что США одобрили этот вариант; более того, американские специалисты помогали Шуману проработать детали общей схемы.[1210] Так, в 1951 году родилось Европейское объединение угля и стали (ЕОУС); это был первый важный шаг на пути к политическому объединению.
Сутью проекта ЕОУС являлась, вопреки названию, совместная оборона. Соблюдения национальных экономических интересов и заботы о единой «европейской цивилизации» было недостаточно. Лишь страх перед советским вторжением и – в меньшей, но все же ощутимой степени – перед немецким реваншизмом мог побудить хорошо «отлаженные» государства наподобие Франции, Бельгии, Нидерландов, Италии и, возможно, даже Великобритании отказаться от суверенитета или пожертвовать им частично. В конце октября 1950 года премьер-министр Франции Рене Плевен отреагировал на давление со стороны США, которые настаивали на ремилитаризации Германии, предложением об учреждении Европейского оборонительного сообщества (ЕОС). Это предложение подразумевало «полное объединение армий и вооружения под началом единой европейской политической и военной инстанции», причем малочисленный немецкий контингент рекомендовалось использовать на центральном участке фронта. В конце мая 1952 года, с одобрения и при поддержке США, Франция, Италия, Западная Германия, Нидерланды, Бельгия и Люксембург подписали договор о совместной обороне.[1211] Поначалу возражала только Великобритания, которая отвергала это соглашение как неприемлемое покушение на национальный суверенитет. В марте 1953 года страны – участницы ЕОС составили черновик договора об учреждении общеевропейского наднационального органа – Европейского политического сообщества (ЕПС), – которому передавалось бы руководство совместной обороной и ЕОУС. Структура ЕПС включала Исполнительный совет в составе премьер-министров стран-участниц, суд, Экономический и Социальный советы, а также двухпалатный европейский парламент, первую палату которого составляли депутаты, избираемые прямым национальным голосованием, а вторую – сенаторы, представляющие все «народы» государств-участников. По сути, ЕОС и последующая политическая интеграция Европы означали появление «теневого» правительства.[1212] За очень короткий период времени парламенты Бонна и стран Бенилюкса ратифицировали это соглашение; итальянский парламент не спешил, но ожидалось, что он последует примеру коллег. Словом, «континентальные» западноевропейцы вплотную приблизились к созданию союза, который позволит им преодолеть былую рознь и образует общий фронт против советского коммунизма.
Москва наблюдала за этими событиями с нарастающей тревогой. Со времен «крестовых походов» Наполеона и Гитлера против России она воспринимала политическое и военное объединение континента как потенциальную угрозу для себя, а перспектива ремилитаризации Германии виделась смертельной опасностью.[1213] «Американцы вовлекут Западную Германию в Атлантический пакт, – предупреждал Сталин восточногерманских коммунистов в начале апреля 1952 года. – Они создадут западногерманскую армию. Аденауэр у американцев в кармане, как и все бывшие фашистские генералы. На самом деле в Западной Германии формируется независимое государство».[1214] Советы поэтому предпринимали всевозможные шаги для недопущения реализации планов по совместной европейской обороне. Они пытались играть на страхах Великобритании и Франции в отношении ремилитаризации Германии. Они требовали от европейских коммунистов, прежде всего от французов и итальянцев, заблокировать принятие национальными парламентами соответствующих законов. На дипломатическом фронте Москва развернула «мирное наступление», призванное показать, что в современных условиях в ЕОС нет необходимости. Наконец, когда французы потерпели очевидную военную неудачу в Индокитае, Советский Союз недвусмысленно увязал свою поддержку для «спасения лица» Франции на мирных переговорах в Женеве с отказом Европы от ЕОС.
Основной целью советской пропаганды являлась ФРГ. СССР исходил из убеждения, что, если удастся «оторвать» ФРГ от остального Запада, самой идее ЕОС будет нанесен фатальный удар. Действовать при этом следовало оперативно, поскольку уже становилось понятно, что попытка использовать ГДР в качестве «магнита» для привлечения немецких националистов провалилась. Режим Ульбрихта в Восточном Берлине явно не вдохновлял немцев, чьи материалистические аппетиты вполне утоляло «экономическое чудо» в Западной Германии. Кроме того, режим не прельщал их и духовно, ибо олицетворял диктаторское коммунистическое правление, подкрепленное советскими танками. Миллионы немцев стремились в западном направлении, и лишь тонкая струйка двигалась на восток. «Пористая» граница, которую собирались эксплуатировать для проникновения в западные зоны оккупации, превратилась, образно говоря, в незаживающую рану, через которую ГДР обескровливалась демографически. Чтобы лишить Аденауэра и американцев предлога для ремилитаризации Западной Германии, Ульбрихту разрешили создать лишь малочисленные полицейские военизированные формирования. Эти силы целиком сосредоточились на внутренних репрессиях и были слишком слабыми, чтобы иметь какую-либо ценность для Красной Армии. Ульбрихт, если коротко, сделался обузой, тем паче что сам он все чаще открыто рассуждал о намерении управлять ГДР без потенциального слияния двух Германий в единое нейтральное и демократическое государство.