В Советском Союзе провал внешней политики в начале 1960-х фактически уничтожил Хрущева. Список обвинений, которые выдвинули против него на партийном пленуме в середине октября 1964 года, был длинным и включал смехотворные преобразования в области сельского хозяйства, запутанные бюрократические «реформы» и хамское, недостойное лидера поведение. Впрочем, главная вина лежала в сфере национальной безопасности. Одержимость Хрущева применением атомного оружия не спасла Советский Союз от унижения в Берлине и на Кубе. Многие считали, что за Кубу вообще не стоило драться. Советского лидера также обвинили в ухудшении отношений с Мао, который не только нанес урон индийским друзьям Москвы, но и получил собственную атомную бомбу, ныне угрожая восточным границам СССР. Сильнее же всего Хрущеву пеняли за Германию. Когда Алексей Аджубей отправился в Бонн, готовность его тестя пожертвовать Ульбрихтом в сделке по МЯС встревожила Пекин и советский истеблишмент, который воспринимал существование ГДР как наилучшую гарантию против немецкого реваншизма. Особенное возмущение вызвали статьи немецкой прессы, где сообщалось, что Аджубей предложил «договориться с папой насчет… сноса Берлинской стены». Под шквалом критики Хрущев оставил свой пост. «Почему убрали Хрущева? – спрашивал министр иностранных дел СССР Андрей Громыко. И сам отвечал: – Потому что он послал Аджубея в Бонн, конечно».[1281] «Немецкая» политика СССР, которая вознесла Хрущева на вершину власти в Москве, привела и к его падению.
Внешняя политика также сыграла решающую роль в ходе президентских выборов 1964 года в США. Республиканский кандидат Барри Голдуотер отпугнул многих избирателей, в том числе немало умеренных консерваторов, своими заявлениями в поддержку права государств препятствовать принятию законов о гражданских правах. Но на самом деле его шансы минимизировала очевидная агрессивность взглядов кандидата на внешнюю политику. Голдуотер высказывался за применение тактического ядерного оружия во Вьетнаме и шутил насчет «подсовывания» атомного заряда в «мужской туалет Кремля». В телевизионных рекламных роликах демократов неоднократно утверждалось, что его «увлеченность агрессией» может привести к ядерной конфронтации; средства массовой информации регулярно задавались вопросом, насколько Голдуотер вменяем. В противоположность ему демократический кандидат, президент Линдон Бейнс Джонсон, подавался как зрелый политик, искушенный в международных делах.[1282] Джонсон получил подавляющее большинство голосов в ноябре 1964 года; американский народ верил, что выбрал лучшее из возможного: больше масла для тех, кто в этом нуждался, и достаточно пушек, чтобы защитить американские ценности и процветание.
Международная напряженность середины 1960-х годов также формировала социально-экономическое развитие по обе стороны «железного занавеса». В Соединенных Штатах президент Джонсон руководил сотворением «Великого общества», призванного в конечном счете обеспечить «великодержавные» амбиции США за рубежом. Президент не только уделял пристальное внимание развитию здравоохранения, социального обеспечения и образования, но и занялся главной «язвой» американского общества – расовым вопросом. Обращение с неграми на юге давно вызывало негодование либерально настроенного общественного мнения. С началом холодной войны, однако, расовая дискриминация сделалась для США изрядной помехой на мировой арене, она смущала друзей Америки и давала СССР повод для постоянных обвинений.[1283] Современная международная система фактически требовала, чтобы Соединенные Штаты наконец покончили с расовым разделением, привели свои внутренние дела в соответствие с собственной внешнеполитической риторикой, мобилизовали все слои населения во имя глобальной конкуренции с коммунизмом и вознаградили тех, кто находился на «передовой». Поэтому президент добился принятия закона о гражданских правах в июле 1964 года; этот закон закреплял равенство граждан всех рас, запрещал сегрегацию и упразднял принятые регистрационные практики, ущемлявшие гражданские права чернокожих. Администрация Джонсона, если коротко, приступила к радикальной внутренней трансформации страны, не только ради того, чтобы Америка жила в мире, но и для реабилитации в глазах зарубежной общественности.
В Москве новый Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев отменил проведенное Хрущевым сокращение военных расходов. Более того, он инициировал новый виток производства вооружений, целью которого являлось достижение желанного паритета с Соединенными Штатами. Советские внутренние структуры вполне соответствовали предпринимаемым усилиям: как считалось, командная экономика позволяла Москве выделять любые ресурсы на благо национальной безопасности, без присущего Западу «фактора рынка», который предусматривал конкуренцию и спрос на потребительские товары. Огромная доля экономики, таким образом, была нацелена на военные потребности.[1284] Советский Союз в целом не имел ВПК, как Соединенные Штаты, он сам являлся громадным военно-промышленным комплексом.[1285] Разумеется, французы, британцы, немцы и некоторые другие европейские народы были готовы пожертвовать многим, чтобы защитить себя от агрессии; в большинстве стран, несмотря на мирное время, сохранялась всеобщая воинская повинность. Но эти страны по большей части утратили стремление к национальному величию и, следовательно, императив добиваться соответствующих настроений в обществе. Началось надолго растянувшееся во времени «отделение» западноевропейского государства и общества от проектов ведения войны.[1286] Войны прошлых столетий оставили неизгладимый след на сообществе европейских народов, а теперь уже мир формировал внутриевропейские структуры. Традицию приоритета внешней политики поддерживали лишь две уцелевшие европейские великие державы – Советский Союз и Соединенные Штаты Америки.
Не успели утихнуть споры по поводу программы МЯС, как международную обстановку осложнили сразу три отдельных, но взаимосвязанных между собою события. Кризис начался в Европе, где де Голль воспользовался двумя крупными «сдвигами» международного климата, чтобы приступить к реализации еще более независимой «европейской» внешней политики под руководством Франции. С ядерными амбициями ФРГ наконец-то удалось покончить, а непосредственная угроза со стороны СССР тоже перестала быть актуальной. Поэтому в марте 1966 года де Голль вывел Францию из структуры НАТО, штаб-квартира альянса перебралась из Фонтенбло под Парижем в Монс, недалеко от Брюсселя. Три месяца спустя де Голль совершил «вызывающий» официальный визит в Москву, а в последующие годы также побывал в Польше и Румынии. Пусть Франция оставалась участницей НАТО и от нее ожидали «надлежащих» действий в случае нападения СССР, но инициативы де Голля стали настоящим политическим и стратегическим шоком для будто бы сплоченного альянса. Никто не знал, чего теперь ожидать от французских войск, размещенных в Баден-Вюртемберге и Пфальце. В западной линии фронта возникла прореха, и появилась она, конечно, на важнейшем участке – в Германии.[1287]
В обычной ситуации подобные шаги вызвали бы немедленную реакцию США, но европейские события «совпали» по времени с эскалацией войны во Вьетнаме, а это означало, что президент Джонсон не в состоянии уделять Европе должное внимание. Новый режим в Сайгоне оказался еще менее дееспособным, нежели режим Дьема, и не мог остановить наступление коммунистов, которых активно поддерживали Ханой и его китайские и советские покровители. Поэтому президент Джонсон принял решение о военном вмешательстве США.[1288]
В Юго-Восточной Азии полыхало, а тут еще снова «взорвался» Ближний Восток. С середины 1960-х годов израильтяне ощущали нарастание угрозы на своих границах, причем со всех сторон. Организация освобождения Палестины (ООП) была основана в 1964 году, ее возглавил харизматичный Ясир Арафат, и партизанские операции палестинцев стали гораздо активнее. Иордания и особенно Египет импортировали вооружение, готовясь к «окончательному» выяснению отношений с Израилем. В мае 1967 года Насер потребовал вывести миротворческие части ООН с Синая и закрыл снова для судоходства Тиранский пролив. Месяц спустя Израиль нанес неожиданный превентивный удар по Египту, Иордании и Сирии. Арабские армии были разгромлены в молниеносной, занявшей менее недели кампании. Немецко-еврейский финансист Зигмунд Варбург одобрительно сравнил Израиль, с его способностью побеждать превосходящего «весом» противника и упреждать возникновение угроз, с Пруссией восемнадцатого столетия. Израиль оккупировал сектор Газа, Синайский полуостров, Западный берег реки Иордан и ранее принадлежавшие Сирии Голанские высоты. Война не только преобразила Ближний Восток, но и изменила статус региона в мировой геополитике. С одной стороны, Израиль стал региональным гегемоном, в основном за счет собственных усилий, и тем самым превратился в ценного партнера Соединенных Штатов в сдерживании советского влияния. С другой стороны, Израиль теперь оказался оккупантом и в этом качестве вызвал пристальный интерес к себе в Организации Объединенных Наций и в Европе.
Выход Франции из командной структуры НАТО, война во Вьетнаме и – в меньшей, но все же ощутимой степени – Шестидневная война на Ближнем Востоке определяли мировую геополитику и формировали политику внутреннюю до начала следующего десятилетия. Соединенные Штаты стремились заручиться военной поддержкой своих союзников во Вьетнаме, прежде всего, как уточнил государственный секретарь Дин Раск, «вывести на поле боя немцев».[1289]