Кампания «больше флагов» обернулась участием австралийцев, Южной Кореи и Тайваня, однако Джонсона ожидал полный провал в Европе, где не сумел ни убедить, ни запугать даже британского премьер-министра Гарольда Уилсона. В 1965 году канцлер Германии Людвиг Эрхард отказался отправить во Вьетнам батальон бундесвера. Тогда Вашингтон принялся изучать возможности по сокращению своих обязательств перед Европой.[1290] В марте 1966 года 30 000 американских солдат покинули Германию без консультаций с Бонном. Некоторые члены Конгресса, например, лидер демократического большинства в Сенате Майк Мэнсфилд, даже призывали к полному выводу американских войск из Германии.
По мере того как Соединенные Штаты все глубже увязали в «азиатском болоте», Великобритания все чаще вспоминала о своей «европейской судьбе», конкретно – о Германии и британской армии на Рейне.[1291] Кризис фунта стерлингов 1966 года[1292] и сокращение расходов на оборону показали, насколько уязвимо положение Великобритании в мире. В мае 1967 года британцы вновь подали заявку на присоединение к ЕЭС, в первую очередь по стратегическим причинам. Лондон надеялся, что на сей раз поддержка США, одобрение со стороны Западной Германии и «изоляция» де Голля в Европе вследствие выхода из НАТО и политики «пустого стула» сыграют в пользу Великобритании. Насущность оздоровления британской экономики была продемонстрирована полгода спустя, когда атака спекулянтов привела к очередному падению стоимости фунта стерлингов. Всего через неделю после этого финансового краха на британскую заявку наложил свое вето де Голль. Французский президент снова заявил, что принятие Великобритании в ЕЭС будет просто-напросто допущением в сообщество «троянского коня» американцев.[1293] Великобритания в ответ удвоила свои усилия. В январе 1968 года она объявила об уходе «с востока от Суэца» и сигнализировала своим белым доминионам о намерении отказаться от льготных пошлин, которыми те наслаждались. Британское Содружество наций к настоящему времени во многом утратило стратегическое и экономическое значение, а военное сотрудничество с Канадой велось через штаб-квартиру НАТО в Брюсселе, а не через Лондон.
Западная Германия также настороженно наблюдала за нестабильной международной обстановкой. Бонн чувствовал себя «брошенным» после недавнего деголлевского «флирта», что заставляло все острее осознавать историческую миссию Mittellage. Кроме того, в Бонне полагали, что ФРГ подвергается дискриминации в рамках ДНЯО – этот договор немцы осуждали как «атомное соучастие» ради закрепления ядерной неполноценности ФРГ – и вследствие провала программы МЯС. Одновременно Бонн беспокоили сокращение численности британского корпуса на Рейне, регулярная переброска американских войск из Германии во Вьетнам и удорожание стоимости пребывания оставшихся частей. Разногласия по поводу того, как оплачивать пребывание американцев – за счет увеличения налогов или посредством сокращения государственных расходов – привели к падению правительства Эрхарда в начале ноября 1966 года. Новая христианско-демократическая «Большая коалиция» канцлера Курта Кизингера объявила, что видит своей главной задачей изучение вопроса о том, преодолим ли в принципе раздел Востока и Запада и достижимо ли вообще воссоединение двух Германий. Новый канцлер заметил в июне 1967 года, что «Германия, объединенная Германия, слишком велика, чтобы не играть никакой роли в балансе сил, и слишком мала, чтобы сплотить другие нации вокруг себя самостоятельно»; поскольку она, если объединится, не сможет просто примкнуть к тому или иному лагерю, «остается лишь наблюдать за процессом развития обеих частей Германии в контексте преодоления конфликта между Востоком и Западом в Европе».[1294] Первым шагом в этом направлении был отказ от «доктрины Халльштайна», по которой ФРГ отказывалась поддерживать дипломатические отношения с любыми странами – за исключением Советского Союза, – признавшими ГДР.
Если коротко, все основные мировые державы, за исключением Китая, по той или иной причине были заинтересованы в уменьшении международной напряженности хотя бы в Европе. В конце июня 1967 года президент Джонсон и председатель Совета Министров СССР Алексей Косыгин встретились в Глассборо, штат Нью-Джерси. Общая доброжелательность встречи и атмосфера взаимной доброй воли широко комментировались политиками и прессой. Полгода спустя страны – участницы НАТО одобрили так называемый «доклад Армеля». Никакого сокращения расходов на безопасность не предусматривалось, но предлагалось направлять все усилия на реализацию политики «разрядки» в отношениях с Советским Союзом, чтобы понизить риски новой войны.[1295] Крах программы МЯС подчеркнул важность переговоров о нераспространении ядерного оружия. Существующие ядерные державы, равно на Востоке и на Западе, были полны решимости не допустить исчезновения их монополии. В частности, они были категорически против того, чтобы Германия продолжала независимые разработки ядерного оружия. С другой стороны, основные неядерные государства – и прежде всего Германия – стремились помешать установлению международного порядка, который зафиксирует их «атомную неполноценность» на все времена. Договор о нераспространении ядерного оружия 1968 года представлял собой компромисс между этими двумя позициями. Участники договора брали на себя обязательство воспрепятствовать появлению в мире новых ядерных держав. Мирное использование атомной энергии, однако, однозначно разрешалось.
Война во Вьетнаме, разрыв китайско-советского сотрудничества и Шестидневная война отозвались «землетрясениями» во внутренней политике Европы и по всему миру. В 1968–1969 годах города Западной Европы и Соединенных Штатов охватили беспорядки, студенты нападали на полицейских, атаковали политический и образовательный истеблишмент и все чаще выступали против «буржуазного» общества в целом. «Питомцы шестьдесят восьмого», как их стали называть впоследствии, представляли собой пеструю смесь феминисток, борцов за гражданские права, студентов-радикалов и маоистов, которыми руководила глубокая антипатия к современному западному образу жизни, подразумевавшему преодоление привычных классовых и расовых различий. Эти «борцы против» создали собственную контркультуру, основанную на жизни в общинах, сексуальной свободе, рок-музыке и наркотическом «блаженстве», противостоящую преобладающим «патриархальным» и «эксплуататорским» социальным нормам западных капиталистических демократий. В основе этой глобальной критики лежало, однако, недовольство американским империализмом и его сторонниками – в Индокитае и по всему миру. Новая «демонология» охватывала не только американский военно-промышленный комплекс, его западноевропейских, азиатских и латиноамериканских «лакеев», но все чаще и чаще включала Израиль, который широко обвиняли в оккупации арабских земель. Все эти факторы привели к обострению в 1967 году, когда ужесточилась война во Вьетнаме, экраны телевизоров заполонила «ночная бойня», ЦРУ организовало и оплатило убийство культового революционера Че Гевары в Боливии, а Израиль, по всеобщему мнению, чрезмерно «распустил хвост» после своей сокрушительной победы над Египтом, Иорданией и Сирией.[1296]
«Штурмовиками» этой революции выступали вовсе не пролетарии Северной Америки или Западной Европы. По мнению радикалов, западные рабочие не только утратили боевой дух, но и приобщились к различным формам ложного сознания, убаюканные «репрессивной толерантностью» системы (если цитировать профессора и представителя «Франкфуртской школы» Герберта Маркузе, который произнес эти слова в 1965 году); эти пролетарии верили, что пользуются плодами реальной демократии. Вместо них в первых рядах революционеров шли образованные и социально сознательные радикальные студенты, которые провоцировали правительства на ответные меры, способствовавшие радикализации населения. Одновременно революционеры стремились сотрудничать с «национально-освободительными движениями» в странах третьего мира, отчасти чтобы отвлечь внимание и ресурсы империалистов, а также чтобы не допустить «повторного импорта» революции фигурами наподобие Че Гевары или тех, кого писатель-революционер Франц Фанон именовал «проклятьем заклейменными». Переворачивая доктрину Маркса, они ожидали, что грандиозная социальная трансформация начнется в трущобах «Нового глобального Юга», а лишь затем распространится на промышленно развитый Запад. Именно по этой причине будто бы заведомые «интернационалисты» шестьдесят восьмого года поддерживали националистов Палестины, Ирландии и, конечно же, Вьетнама.
На протяжении 1968–1969 годов западные правительства были вынуждены справляться с волнами народных выступлений, нередко сопровождавшихся насилием. В Соединенных Штатах полицейские и демонстранты превратили съезд Демократической партии в Чикаго в 1968 году в поле боя. Вдоль реки Гудзон в Нью-Йорке патриотически настроенные мужчины, преимущественно восточноевропейского происхождения, нападали на протестующих студентов, которых обвиняли в том, что продали страну коммунистам. Нация, едва пережившая бурное завершение борьбы за гражданские права, вновь очутилась в состоянии войны сама с собой. В Париже evenements[1297] 1968 года оказались столь жаркими, что президент де Голль то ли укрылся на территории французского гарнизона в Баден-Бадене, то ли нанес туда мимолетный визит, чтобы обсудить военную интервенцию с командиром этого гарнизона (так эмигранты-роялисты некогда искали пристанище в Кобленце). В Северной Ирландии немалая часть католического населения – под лозунгами движения за гражданские права в США и студенческих протестов – восстала и забаррикадировалась в своих общинах. Сепаратистская Ирландская республиканская армия воспользовалась этим поводом для возобновления «вооруженной борьбы» против британского владычества и во имя единой Ирландии. Все это сулило малоприятные стратегические последствия для Запада: США не ведали покоя дома, продолжая сражаться на рисовых полях Вьетнама; Франция стояла на пороге очередного революционного переворота; Великобритании грозила опасность потерять стратегически важные военно-морские базы в Ольстере.