[1040] Париж, однако, отмолчался, как и Лондон. Фюрер также ускорил мобилизацию немецкого общества и экономики. В августе 1936 года он объявил «Четырехлетний план» – как бы намекая, что готов опередить Сталина с его «пятилетками» – для подготовки к войне в 1940–1941 годах. Руководить экономикой поручили Герману Герингу. Слово «автаркия», то есть самостоятельное обеспечение себя продовольствием и сырьем, стало лозунгом этих дней. Расходы на перевооружение подразумевали понимание того обстоятельства, какое влияние они оказывают на экономику. «Противостояние, к которому мы движемся, – заметил Геринг в конце года, – требует огромных вложений. Конца перевооружению пока не предвидится. Единственный выбор перед нами – это победа или поражение. Если мы победим, то бизнес сполна возместит свои затраты. Сейчас не время руководствоваться соображениями прибыли, сейчас важны только требования политики».[1041]
Геополитические и внутренние последствия ремилитаризации Рейнской области были огромными. Другие страны тоже приступили к действиям. В октябре того же года Бельгия отказалась от франко-бельгийских военных соглашений 1920 года ради реализации «сугубо и полностью бельгийской политики, каковая состоит в соблюдении нейтралитета».[1042] Поведение Гитлера вызвало жаркие дебаты в Великобритании и во Франции. Некоторые британские политики уверяли, что Гитлер всего-навсего «чистит свой задний двор». Но большинство было обеспокоено тем, что штабные контакты с французами могут спровоцировать Гитлера и вовлекут всех участников в новую европейскую войну. Во Франции, напротив, немецкая агрессия способствовала победе коалиции «Народного фронта» во главе с Леоном Блюмом в апреле 1936 года; этот фронт обещал объединить страну против фашизма и бороться с нацистами на международной арене. Правительство Блюма приступило к осуществлению масштабной программы социальных реформ, целью которых было сделать Францию более стабильной и преуспевающей «вопреки стараниям Гитлера и Муссолини».[1043] Подняли возраст окончания школы, Банк Франции передали под частичный контроль государства, ввели фиксированные цены на пшеницу, а в августе 1936 года была национализирована оборонная промышленность. Министерству обороны Эдуара Даладье разрешили существенно увеличить расходы – почти на треть бюджета страны. Франция готовилась к худшему.
Битва между «народными фронтами» и формировавшимся немецко-итальянским альянсом не замедлила состояться. В июле 1936 года испанские националистические силы под командованием генерала Франсиско Франко восстали против левого правительства «Народного фронта», избранного в начале года, и ввергли страну в гражданскую войну.[1044] Многие восприняли этот конфликт между европейским фашизмом и международным «Народным фронтом» как войну идеологий – диктатуры и демократии. Но на карту были поставлены геополитические вопросы, именно они сделали гражданскую войну в Испании столь важной в борьбе за господство в Европе. Гитлер направил экспедиционный корпус на помощь Франко, чтобы оказать давление на южный фланг Франции и как бы воссоздать заново то «окружение», которое угрожало Парижу во времена Карла V. Что еще более важно, Гитлер был полон решимости не допустить триумфа коммунистов, после которого те могли бы перенести войну во Францию, вступить в сотрудничество с Советским Союзом и замкнуть кольцо окружения Германии. Муссолини же направил еще более многочисленные силы на поддержку франкистов. Сталин некоторое время размышлял, но в конечном счете поддержал республиканцев. Французское правительство Леона Блюма объявило о своем невмешательстве в августе 1936 года. Великобритания последовала этому примеру. Обе державы наложили эмбарго на поставки оружия Испании, что, в общем-то, было на руку лучше оснащенным франкистам. Тысячи добровольцев из Франции, Великобритании, Германии, Соединенных Штатов и многих других стран мира стекались в Испанию и сражались с «фашизмом» в составе «интернациональных бригад».
Европа все глубже погружалась в пучину испанского кризиса, а на другой стороне Средиземного моря созрел еще один «нарыв». В 1936 году подстрекаемые Великим муфтием Иерусалима палестинские арабы подняли трехлетнее восстание против британского мандата, рассчитывая вытеснить еврейское население. Сионисты в ответ создали подпольные организации, такие как «Иргун» и «Бейтар»; впервые в современной истории евреи взялись за оружие, чтобы дать отпор врагу. Началась жестокая партизанская война. Лондон перебросил сюда до 10 процентов британской армии в конце 1930-х годов, чтобы обезопасить этот важнейший фрагмент геополитического расклада на Ближнем Востоке. В 1937 году, в разгар беспорядков, Комиссия Пиля рекомендовала поделить регион между арабами и евреями и предусмотреть обмен земли и населения. Арабские лидеры опасались собственной слабости в сравнении с британским империализмом и мировым сионизмом; по этой причине они поглядывали в сторону Германии, ожидая идеологического «вдохновения» и практической помощи.[1045] Впрочем, на тот момент арабы куда сильнее были заинтересованы в Гитлере, чем тот в арабах. Фюрер продолжал носиться с идеей депортировать немецких евреев за пределы Европы, возможно, в Африку. В 1938 году он одобрил план вывоза евреев на Мадагаскар. Еврейское государство в Палестине выглядело не угрозой, а возможностью избавиться от «ненужной обузы».
К концу 1936 года Гитлер вернул себе контроль над происходящим. Он не только вырвался из франко-польского окружения, но и остановил попытку Франции, Великобритании и Италии сдержать Германию посредством «Фронта Стрезы». Соединенные Штаты Америки – его главный враг – были заняты собой. Германия восстановила полный суверенитет над «исконными» землями рейха – Сааром и Рейнской областью; перевооружение армии шло полным ходом. Муссолини – еще недавно «кость в горле» для Австрии – сотрудничал все больше после абиссинского кризиса. С июля 1936 года новый итальянский министр иностранных дел граф Чиано стремился «фашизировать» итальянскую дипломатию и развернуть свою страну в «революционном» прогерманском направлении. Официальный союз – «Ось» – был заключен в октябре. Месяц спустя Гитлер подписал антикоминтерновский пакт с Японией, к которому позднее присоединилась и Италия. Этот пакт был нацелен главным образом против Советского Союза, которому теперь страны Оси угрожали с запада и востока, но также он предусматривал глобальное «окружение» Британской империи, дабы отвлечь последнюю от вмешательства в дела континента. Рождалась новая глобальная геополитика, столкнувшая диктатуры Оси с западными демократиями и с советским коммунизмом.
Сталин отреагировал бурно. Все более поддаваясь паранойе в отношении якобы непрестанной подрывной деятельности извне, он приступил к затяжной «чистке», чтобы консолидировать партию и государство.[1046] Наиболее умелого военачальника маршала Тухачевского казнили по обвинению в измене и сотрудничестве с немецкой разведкой; та же участь ожидала десятки тысяч солдат и офицеров Красной Армии. Также были расстреляны сотни тысяч простых граждан. Еще больше людей отправили в «архипелаг ГУЛАГ», объединявший более ста трудовых лагерей, преимущественно в Сибири. Кулаков, то есть зажиточных фермеров, обвиняли в союзе с Японией, которая будто бы поддерживала контакты через мифический «Военный союз русских генералов». Репрессии характеризовались и этническими преследованиями: «враждебные народы» целенаправленно и систематически депортировались. Корейцев, например, вывезли с Дальнего Востока, где они якобы могли сотрудничать с японцами. Около 100 тысяч поляков на Украине и в Белоруссии считались потенциальной угрозой безопасности и были расстреляны в 1937–1938 годах. На одном уровне это была политика «перманентного погрома», а на другом – логическое завершение давней русской традиции принудительной модернизации перед лицом внешней угрозы. Всего пострадало около 4 миллионов мужчин и женщин, из которых около 800 тысяч погибли.
В Америке президент Рузвельт тоже резко отреагировал на новую геополитику. Глядя на восток и на запад, он видел, как сплачиваются силы, которые в долгосрочной перспективе вполне способны поставить под угрозу безопасность Соединенных Штатов. В Европе торжествовали диктаторы; в Азии, воодушевленные антикоминтерновским пактом японцы начали полномасштабное вторжение в Китай в июле 1937 года. В том же году журналист Ливингстон Хартли опубликовал статью «Америка боится?», утверждая, что доминирование в Европе одной страны, такой как Германия, и владычество Японии в Азии грозят США окружением. Кроме того, налицо «повсеместное» вытеснение демократии диктатурами. В начале октября 1937 года Рузвельт ответил на эти замечания в своей широко цитируемой речи в Чикаго. «Пусть никто не думает, что Америка побежит, – предупредил он, – что Америка может ждать пощады, что Западное полушарие можно атаковать безнаказанно». Рузвельт прибавил: «Когда эпидемия физического заболевания начинает распространяться, общество одобряет помещение больных в карантин для защиты здоровой части населения от болезни».[1047] В то же время Рузвельт не полностью отказался от надежды, что Германию можно сдержать за счет нового «общего урегулирования» в Европе, где будут учтены ее разумные требования. С этой целью он разрешил своему государственному секретарю Самнеру Уэллсу совершить поездку в Европу и выступить посредником между великими державами. Пряник «плана Уэллса» или кнут «карантина» – не имело значения, главным было то, что Соединенные Штаты вновь оказались втянутыми в европейскую геополитику.
Для Берлина внезапный интерес американцев к Европе стал громом среди ясного неба. Стратегия Гитлера подразумевала установление немецкого доминирования в Центральной Европе, подготовку к уничтожению Советского Союза и обеспечение Lebensraum на востоке, без которого рейх был не в состоянии противодействовать подавляющему могуществу Соединенных Штатов. Действия Рузвельта в начале октября 1937 года заставили забыть о первоначальных планах. Теперь Гитлер был вынужден считаться с враждебностью Америки. Это означало, что внутреннюю трансформацию Германии и укрепление ее влас