Глава 12. Рассказы парижской канализации
Примерно тогда же, когда рыбы из Монте-Болки испускали последний вздох, один регион на севере Франции представлял собой томливый и теплый залив Атлантического океана. Отложения, оказавшиеся на дне этого залива, теперь именуются Парижским бассейном, и в 1883 году французский геолог Альбер де Лапарран, известный своими усилиями по соединению Европы с материком с помощью железнодорожного туннеля, предложил название «лютетский век» (по латинскому названию Парижа – Лютеция) для одного из временных отрезков эоцена, в течение которого образовались породы этого бассейна.
Породы Парижского бассейна включают знаменитый парижский камень – известняк, который применяли для строительства с римских времен, и его теплые кремово-серые оттенки придают городу ни с чем не сравнимую красоту. Когда я брожу по улицам Парижа, не только сцены Французской революции возникают в моей голове, не только восхитительные запахи свежего хлеба и сыров меня очаровывают, но и следы того древнего Парижа – места, где жили морские гиганты и тропические создания, места невиданного биологического разнообразия.
Нет лучшего места, чтобы увидеть следы былой славы Парижа, чем Национальный музей естественной истории в Саду растений. Это один из старейших музеев мира, здесь работали Жорж-Луи Бюффон и Жорж Кювье (отец палеонтологии). В первые десятилетия XIX века Кювье изложил ряд «доктрин», одни из которых прошли испытание временем успешнее других. Он был прав в том, что в прошлом произошло вымирание (тогда в этом сомневались), но ошибался, выступая против эволюции[91]. Вместо этого он разработал теорию, согласно которой жизнь периодически уничтожают какие-то катастрофы и каждый раз господь возрождает ее заново. Это логически вытекало из его исследований ископаемой летописи[92]. В представлении Кювье большинство ископаемых видов оставались сходными по форме от первого появления до последнего, а «недостающие звенья» крайне редки. Это также было известно и Дарвину – и очень его беспокоило. Но Дарвин понял то, чего не смог понять Кювье: доисторическая эпоха настолько обширна, что окаменелости позволяют нам всего лишь мимолетно взглянуть на жизнь в давние времена. Согласно принципу Синьора – Липпса, это означает, что мы почти никогда не видим в ископаемой летописи ни происхождения вида, ни его исчезновения.
Некоторые свои работы Кювье выполнял вместе с профессором естествознания Александром Броньяром. Вместе они изучали окаменелости, обнаруженные в окрестностях города, многие из которых были найдены во время раскопок знаменитых водостоков Парижа. Еще одним богатым на находки местом был Монмартр, где из-за добычи гипса, шедшего на изготовление штукатурки, почти обрушился знаменитый холм[93]. Обилие окаменелостей (как сухопутных, так и морских организмов) позволило Кювье выработать правила стратиграфии (более молодые породы перекрывают старые).
Несмотря на долгосрочную тенденцию к глобальному похолоданию, условия в мелких морях, омывавших будущий Париж, оставались благоприятными для жизни морских организмов 74. Одним из них был моллюск Campanile giganteum с раковиной в форме колокольного языка, описанный Жан-Батистом Ламарком в 1804 году[94]. При длине более метра это был, возможно, крупнейший брюхоногий моллюск в истории, и его останки, встречающиеся почти исключительно в Парижском бассейне, часто находили во время земляных работ на городской канализации. До наших дней дожил один-единственный вид моллюсков с подобной раковиной – Campanile symbolicum. Его можно обнаружить среди камней в прохладных мелких водах на юго-западе штата Западная Австралия. В четыре раза меньше своего гигантского европейского родственника, он служит редким и удивительным напоминанием о славных временах морей, раскинувшихся некогда на месте нынешнего Парижа.
А как насчет жизни в других местах Тетиса – этого чудесного утерянного моря, которое омывало протоконтинент своими солеными теплыми волнами? Еще одним гигантом был самый большой из когда-либо существовавших моллюсков-каури – Gisortia gigantea. Его изящные окаменевшие раковины размером с мяч для регби во множестве находили в Болгарии, Румынии, Египте и других странах, их возраст 34–49 миллионов лет. Каури с их фарфоровым блеском – одни из самых красивых брюхоногих моллюсков. К сожалению, в современных океанах нет даже близких по размеру каури.
Море Тетис было штаб-квартирой многочисленных нуммулитов (Nummulites), несколько видов которых дожили в Тихом океане до наших дней. Эти одноклеточные организмы, чье имя произведено от латинского слова nummulus («монетка»), наибольшего распространения достигли в эоцене. Нуммулиты ползают по дну океана, питаясь мертвой органикой и отращивая дискообразные многокамерные раковины из кальция. Залитое солнцем тропическое мелкое море Тетис давало им идеальную среду для обитания. В Турции найдены ископаемые нуммулиты диаметром 16 сантиметров. По некоторым оценкам, такие гиганты жили около 100 лет, что делает их самыми долгоживущими одноклеточными организмами из всех известных 75.
Нуммулитов в Тетисе было так много, что их останки сформировали во многих местах особые породы – нуммулитовые известняки, которые с античных времен использовались в строительстве. Происхождение этой повсеместной породы – еще египтяне применяли ее при возведении пирамид – долгое время оставалось загадкой. Геродот зафиксировал раннее заблуждение, якобы нуммулиты в пирамидах – это окаменевшие останки чечевицы, которой кормили рабов во время их строительства. Однако даже в начале XX века наличие нуммулитов в этих колоссальных сооружениях продолжало интриговать, как показывает печальная история Рэндольфа Киркпатрика, помощника смотрителя в отделе низших беспозвоночных в британском Музее естественной истории.
Одна из величайших войн в геологии шла по поводу происхождения земной поверхности, и вели ее плутонисты и нептунисты. Плутонисты (на их стороне был, например, Томас Гексли) полагали, что первичными были такие породы, как базальт и гранит, которые сформировались в расплавленном состоянии в глубинах Земли, а другие породы, вроде песчаника и сланца, образовывались при их разрушении и повторном осаждении в виде ила и грязи. Напротив, нептунисты (в их рядах был, например, Иоганн Гёте) считали, что планета изначально была покрыта океаном, а все горные породы произошли от отложений на дне древних морей. К середине XIX века вопрос практически разрешился в пользу плутонистов. Однако в 1912 году Киркпатрик подлил масла – и дебаты разгорелись вновь.
Киркпатрик обратил внимание, что пирамиды почти полностью состоят из нуммулитов. Рассматривая породы в поисках все новых и новых нуммулитов, он начал видеть их в любых видах пород, которые помещал под микроскоп. В своем главном труде «Нуммулосфера» (он открывался потрясающим фронтисписом с изображением Нептуна, который управлял квадригой, мчащейся по земному шару, полностью покрытому водой) Киркпатрик использовал эту предполагаемую повсеместность нуммулитов, чтобы возродить теорию нептунистов, утверждая, что вся земная кора, а в конечном итоге Солнечная система и Вселенная состоят из окаменевших фрагментов нуммулитов, живших в первобытных морях 76.
Историки науки часто задаются вопросом, каким образом солидный и, несомненно, трезвомыслящий куратор одного из самых респектабельных естественно-научных учреждений мог перейти от публикации серьезных и важных исследований к таким возмутительным заявлениям. Когда я обсуждал этот вопрос со специалистами по кораллам, они заверили меня, что жизнь, посвященная изучению сложной биологии таких организмов, как кораллы и губки, может изменить человека. Вскоре после Киркпатрика в музее работал Джордж Маттаи. Описав бесчисленное множество новых видов кораллов, включая те, что входят в Большой Барьерный риф, он покончил с собой.
Пострадал и коллега Маттаи, Сирил Кроссленд. В 1938 году после десятилетий напряженной работы по изучению кораллов в британских, египетских и прочих научно-исследовательских учреждениях он занял должность в Зоологическом музее Копенгагенского университета. Возможно, крайняя преданность работе помешала ему осознать опасность, надвигающуюся с юга, а возможно, свою роль сыграла его глухота. Перед смертью в 1943 году его видели катающимся в копенгагенских трамваях, где он открыто оскорблял нацистов с утрированным английским акцентом. Коллеги, к сожалению, недоглядели за отважным (или неосторожным) Кросслендом, но впоследствии назвали в его честь шесть десятков видов морских организмов.
Кроме одержимости нуммулитами, Киркпатрик не проявлял никаких признаков умственного расстройства. Он искренне верил в свою нуммулосферу и, чтобы все желающие могли удостовериться в его заявлениях, публиковал изображения, на которых, по его утверждению, были видны останки нуммулитов в базальтах, гранитах и метеоритах – то есть в тех породах, где окаменелости никогда не обнаруживаются. Мой сын Дэвид, который также занимается наукой, услышав историю Киркпатрика, сказал мне, что многие исследователи, разглядывая в микроскоп какие-то повторяющие формы в течение тысяч часов, начинают ad nauseam[95] видеть их на пустых стенах, в далеких пейзажах, даже на лицах своих близких. Так можно запечатлеть не только изображения, но и теории – ученый будет повсюду видеть доказательства своих взглядов. Возможно, такое заболевание следует назвать «нуммулитит».
В те же годы, когда работал Киркпатрик, крайне патриотичный немецкий юрист и петролог-любитель Отто Ган, ставший приверженцем сведенборгианской церкви и веривший, что жизнь появилась из космоса, проводил долгие часы, рассматривая в микроскоп то, что считал окаменевшими останками водорослей. Ган, как и Киркпатрик, был нептунистом, но мысль о том, что земные породы состоят из нуммулитов, казалась ему смехотворной. Он предположил, что породы состоят из окаменевшего леса водорослей, источником которых были метеориты. Он также «открыл» ископаемого крошечного червя с тройной челюстью, питающегося водорослями; ученый назвал его