257. Неизвестно, как кормили рабочих, но количество требуемой еды, очевидно, было огромным. Археологи, проводившие раскопки, считают, что кости газелей и туров, найденные в земле, использованной для засыпки сооружения[240], свидетельствуют о грандиозных мясных пиршествах. Однако трудно поверить, что можно было добыть достаточно дичи, чтобы прокормить такую массу народа. Возможно, использовалось какое-то количество заготовленной растительной пищи – в виде семян или орехов.
Все истолкования непременно будут умозрительными. Но кажется вероятным, что строители Гёбекли-Тепе уже достигли важной стадии развития, предшествовавшей одомашниванию, когда требуется управление дикими ресурсами. Эта стадия могла включать выборочные посадки в доступных местах и выращивание саженцев плодовых или ореховых деревьев, которые давали особенно хорошие урожаи. Для получения больших урожаев с таких растений нужны десятилетия, поэтому логично задаться вопросом: зачем кому-то их сажать, если вряд ли удастся прожить достаточно долго, чтобы получить от них выгоду? Одна аналогичная практика до сих пор существует в Папуа – Новой Гвинее, где люди сажают деревья, которые в зрелом возрасте привлекают дичь. Я спрашивал местных жителей, зачем они это делают, и они отвечали: чтобы еда была у их внуков.
Деревья, посаженные строителями Гёбекли-Тепе, имели бы мало шансов на выживание, если бы поблизости паслось большое количество травоядных, так что животных явно было мало. Конструкция размещается на вершине холма – отличном месте для наблюдения за мигрирующей дичью. Возможно, люди значительную часть года жили вокруг Гёбекли-Тепе и оказывали серьезное охотничье давление на популяции окрестных животных. Такое подавление травоядных животных могло привести к открытию еще одного ресурса – семян трав. Там, где пасутся животные, травянистые растения воспроизводятся бесполым путем с помощью подземных корневищ, однако при снижении кормовой нагрузки травы переходят к половому размножению с помощью семян. Эти семена – важнейший ресурс, потому что они питательны, их можно хранить, перемалывать в муку и печь лепешки, которые годятся в пищу рабочим.
Однако такая гипотетическая экономика Гёбекли-Тепе несет в себе одну проблему, поскольку в местах наподобие Турции луга в отсутствие пасущихся животных могут быстро превратиться в леса. Чтобы предотвратить это и поддержать урожайность трав, строители Гёбекли-Тепе могли использовать огонь, подобно тому как это делают аборигены Австралии. Разумное применение огня могло бы защитить ценные ореховые деревья, способствовать росту и рассеванию травы и даже привлекать травоядных к сладкой молодой поросли (если применять огонь вдали от стад). Одно из преимуществ такого метода использования огня – возможность планирования. Если позволяют климатические условия, можно ожидать, что дичь придет кормиться отрастающей травой через определенное количество недель после пала, а семена травы станут доступными по прошествии более длительного временного интервала.
Все это составляет своего рода стадию «протодоместикации» при управлении дикими ресурсами, включая серьезные манипуляции с экосистемой, но не посадку или интенсивную селекцию растений по размеру семян. Это делало людей, вторгнувшихся в Западную Европу около 14 000 лет назад, совершенно отличными от живших рассеянно охотников на крупную дичь, которых они сменили. Новые поселенцы, умевшие управляться с ландшафтом и собирать урожаи с нижних звеньев пищевой цепочки, могли создавать более плотное население и предоставлять людей для строительства храмов – или ведения войны.
Глава 33. Одомашниватели
Население Европы, вероятно, увеличилось в интервале от 13 000 лет назад (когда оно насчитывало 410 000 человек) до 9000 лет назад, поскольку климат потеплел и стабилизировался. Отступление льдов обнажило новосозданные или омоложенные почвы Северной Европы, которые затем были немедленно заселены. Фактически новые плодородные земли, комфортно себя чувствовавшие во все более и более теплом климате, оказались унаследованы наиболее стойкими из пионерских растений и животных. Среди первопроходцев были выжившие тундровые виды: лишайники и питавшийся ими северный олень, карликовая ива, заяц-беляк, песец и лемминг. Затем появился смешанный лиственный лес, который быстро разрастался и примерно 8000 лет назад достиг нынешнего распространения 258. Среди приспособленных колонизаторов, которые в нем процветали, были белка, еж, лисица и барсук – всем им суждено было стать обычными для современной Европы млекопитающими, а в эпоху колониальных империй некоторые из них отправились с европейцами в дальние страны, где оказались вредителями.
Конечно, водились там и более крупные звери, в том числе медведь, волк и благородный олень. Однако сильнее всего на новых землях преуспевали люди. Примерно 11 000 лет назад где-то на территории, простирающейся от современной восточной Турции до Ирана, появились земледельцы. Козы, овцы, свиньи и крупный рогатый скот были одомашнены более или менее одновременно, и процесс приручения, вероятно, был осознанным, поскольку кто-то (возможно, дети) должен был заботиться о стадах, выводя их днем на пастбище и забирая по вечерам обратно в становище259. С чего мог начаться такой процесс? Эксперимент Дмитрия Беляева с лисами говорит нам, что признаки, присущие почти всем одомашненным видам, развиваются с помощью селекции, направленной на привязанность. Мы можем представить, как на протяжении тысяч лет люди приносили на стоянки множество детенышей травоядных, и те, которые спокойнее вели себя в присутствии людей, «самоотбирались», оставаясь в лагере после достижения зрелости. Но почему это привело к одомашниванию только 11 500 лет назад?
Широко распространено мнение, что сельское хозяйство и скотоводство стали развиваться из-за стабилизации климата примерно 11 000 лет назад. Лучше всего это изложено у Брайана Фейгана в книге «Долгое лето: как климат изменил цивилизацию»260. Фейган утверждает, что климат ледникового периода был враждебным, но последовавший период исключительной климатической стабильности сделал сельское хозяйство выгодным занятием. Разумеется, климат влияет на сельское хозяйство, но, на мой взгляд, было бы ошибочно считать его единственным или даже решающим фактором. Во времена ледникового изменения климата происходили гораздо медленнее, чем сегодня, – для живших тогда людей эти перемены были просто незаметны[241]. Поскольку даже во время ледникового периода огромные территории в низких широтах годились для сельского хозяйства, ответ нужно искать более широко. Возможно, как говорит Фейган, погода ледникового периода была более суровой и разрушительной, чем в более позднее время. Но это еще предстоит убедительно продемонстрировать.
При поиске истоков одомашнивания полезно представлять его как некую форму отложенного вознаграждения, поскольку зерно нужно сеять для последующего употребления, а не пускать в пищу сразу, а животных нужно вырастить, прежде чем забить. Чтобы это было оправданно, должна быть разумная перспектива возмещения. Суровый климат, безусловно, может ограничить размер такого возмещения, а плохая погода может его уничтожить. Но это возмещение также зависит и от факторов, которые человек способен контролировать. Например, травоядные могут погубить урожай, хищники – разорить стадо, а враждебные соседи – уничтожить или украсть и то и другое.
Для людей, создавших Гёбекли-Тепе, навыки охоты и управления огнем улучшили бы перспективы возмещения вложений в сельское хозяйство. Но чтобы такая сделка была реально выгодной, требовалось предотвратить нападения соседей на их стада и урожай. Мы мало знаем об их политической организации, но не будет неразумным предположить, что на приобретение таких умений им, возможно, понадобилось около тысячи лет после постройки Гёбекли-Тепе.
Анализ костей животных из самых ранних поселений показывает, что люди намеренно выбраковывали молодых самцов из своих стад. Этот процесс «неестественного отбора» позволял переходить в следующее поколение неким качествам, благодаря которым необычным особям удавалось избежать ножа мясника. За несколько тысяч лет на основе этих отбираемых признаков сформировались различные домашние разновидности, которые мы наблюдаем в археологической летописи.
Козы, овцы и свиньи были важны для первых европейских пастухов, но насколько важнее оказалась корова! Индусы сохраняют надлежащее почтение к этому животному. Иначе обстояли дела с европейцами – народом, который, согласно мифу, произошел от связи богини и быка: «широкоглазая» Европа была похищена Зевсом в образе белого быка и родила ему троих сыновей[242]. Отголоски центрального положения этого вида в европейской культуре можно видеть на неолитических изображениях быков, которые тянут тележки, везущие солнце. Даже сегодня в тосканской Сиене на шествиях во время Палио[243] быки тянут по улицам тележки – возможно, пережиток этрусских ритуалов.
В соответствии с мифологией Европа больше обязана союзу быка и человека, нежели любая другая территория. Европейцы – одни из немногих людей, кто может употреблять коровье молоко, поскольку у них самая высокая терпимость к лактозе на планете (чемпионами из чемпионов в этом отношении являются ирландцы). Способность европейцев питаться молоком, конечно же, зиждется на бедах их многочисленных предков, которые не могли переносить лактозу во взрослом возрасте. Они исчезли, а мы, немногочисленные счастливчики, смогли построить цивилизацию на мощи коровы.
Я не сомневаюсь, что на заре доместикации корова считалась членом семьи, существом, которое защищали, холили и лелеяли, а взамен получали пищу. Любой, кто доил корову вручную, знает, что ее молоко особенно вкусное и насыщенное в течение трех недель после рождения теленка. Но горе тому, кто будет доить животное, прежде чем насытится теленок. Перед тем как уступить человеку, желающему попробовать хоть каплю, корова будет сопротивляться всеми способами – словно это ее права в сделке по одомашниванию, которую мы заключили с нею. Но когда теленок напьется досыта, она безропотно отдаст свое вымя и даже сама глотнет, если вы направите струю ей в рот.