Работа Бейт была далеко не безопасной: на Кипре она подхватила малярию, а на Крите чуть не умерла от голода. На Мальорке ее домогался британский вице-консул, и Доротея написала об этом так: «Терпеть не могу стариков, которые добиваются женской благосклонности, хотя это явно не входит в их должностные обязанности»277. Бейт была сильной личностью, и подозреваю, что такая специфическая формулировка объясняется ее специфическим чувством юмора. Кстати, Бейт не ограничивалась ископаемыми: среди ее открытий – современная кипрская иглистая мышь. А когда ей было уже за 70, она обнаружила останки гигантской черепахи – где бы вы думали? – в Вифлееме!
Предки миотрагуса добрались до Балеарских островов примерно 6 миллионов лет назад, во время Мессинского пика солености, когда Средиземное море высохло. В изоляции, длившейся миллионы лет, они выработали ряд весьма необычных признаков. Их глаза смотрели вперед, как у обезьян и кошек, а не в разные стороны, как обычно бывает у травоядных животных. Подобно грызунам, эти «мышекозлы» имели прочные резцы в передней части нижней челюсти (за что и получили свое название). Их кости, похоже, росли не так, как кости других млекопитающих. Внутри них имеются линии, указывающие на длительные периоды времени, когда никакого роста не происходило и активный обмен веществ прекращался, – похожие линии присутствуют в костях рептилий. Это натолкнуло ученых на мысль, что балеарский козел впадал в своего рода спячку – гибернацию или эстивацию[252], предположительно, при недостатке пищи или воды. Детеныши были крупными уже при рождении и рано становились самостоятельными. Последние миотрагусы исчезли после появления на островах первых людей 4800 лет назад. Когда-то считалось, что балеарский козел был одомашнен первыми жителями Мальорки, – в некоторых пещерах были обнаружены загоны с навозом. Но дальнейшие исследования показали, что это природные объекты 278.
И вот так, начиная с карликовых слонов и бегемотов Кипра, из-за охоты или конкуренции с видами, привезенными людьми, исчезала уникальная фауна европейских островов – пока не вымерла даже сардинская пищуха, которая дожила до времен Рима, а возможно, и дольше[253]. Сегодня из всех уникальных животных средиземноморских островов осталась только кипрская мышь (Mus cypriacus) – настолько малоизвестная и мелкая, что до 2006 года ее не отличали от обычной домовой мыши[254]. Существовала ли когда-либо более печальная история человеческого невежества и чрезмерного промысла, чем эта? Каждый остров – от побережья Турции до Геркулесовых столпов – лишался своих природных сокровищ, пока не осталась одна-единственная мышь.
Глава 36. Затишье и буря
После того как на территории современной Швеции примерно 9000 лет назад умер последний европейский овцебык, материковая Европа больше не теряла видов до XVII столетия. Этот разрыв между вымираниями совершенно необычен в свете изменений, произошедших в человеческом обществе, поскольку население Европы увеличилось в 100 раз, жители континента из охотников-собирателей превратились в земледельцев и животноводов, появились бронзовые и железные инструменты, а социальная организация усложнилась от уровня клана до Римской империи.
Вымирание – это всего лишь последний акт в обычно затянутом процессе. Во время того разрыва между вымираниями крупные млекопитающие Европы по-прежнему находились под беспрестанным и растущим давлением со стороны охотников, а также конкурировали с домашним скотом. С каждым тысячелетием их ареал уменьшался, последние убежища располагались в местах, непригодных для человеческого проживания, – возможно, на границах между племенами. Как только в середине XVII века возникла волна вымирания, она быстро набрала силу, сметая последних уцелевших – группу за группой.
Как и в случае с предыдущими волнами вымирания, эта непропорционально сильно затронула самые крупные виды – настолько, что был почти истреблен даже обыкновенный бобр, который некогда процветал в реках и озерах от Британии до Китая. К началу XX века оставалось всего 1200 особей. Исторические документы показывают, что причиной было все более плотное – и смертоносное – человеческое население.
К 200 году население Римской империи (в которую тогда входили большая часть Европы и часть Северной Африки) составляло примерно 50 миллионов человек – в 100 раз больше, чем население континента за 11 000 лет до того. Важно отметить, что во времена Рима 85–90 % людей проживали вне городов – существуя за счет того, что они и их сообщества могли вырастить или поймать279. Через полтора тысячелетия – к 1700 году – население континента примерно удвоилось и составило 100 миллионов, но доля людей, живущих вне городов, при этом практически не изменилась.
В течение следующих двух веков – между 1700-м и 1900 годами – население Европы учетверилось, увеличившись до 400 миллионов. И тем не менее 90 % людей по-прежнему жили не в городах (за исключением индустриализированной Британии, где доля такого населения снизилась до 75 %). К первой половине XX века люди выжимали все возможное практически из каждого доступного клочка земли (если частично исключить королевские охотничьи угодья). В Средиземноморском регионе овцы и козы сотнями тысяч бродили по холмам, поедая всю растительность. Холмы и горы, где только можно, превращались в террасы для возделывания земли.
Уничтожить еще больше видов этой великой человеческой экспансии помешал один важный фактор: специфическое европейское отношение к охоте. В римские времена этим делом в основном занимались слуги или рабы. Однако к Средним векам охота приобрела символическое значение и стала частью сложной социальной системы. Средневековая охота, caccia medievale, позволяла охотиться на определенных животных только некоторым социальным группам. Такая система быстро распространилась по большей части Европы и в целом оставалась неизменной до Великой французской революции. Она оставляла возможность охотиться на благородную дичь – оленя, кабана, волка и медведя – только землевладельцам и их семьям. Мелкую дичь вроде зайцев и фазанов обычно оставляли слугам и простым крестьянам.
Именно благодаря такому отношению по всей Европе распространились охотничьи угодья, которые в отдельных местах сохранились до окончания Второй мировой войны. Одним из их самых яростных сторонников был король Кастилии и Леона Альфонсо XI (1311–1350). Будучи умелым охотником, он написал «Книгу об охоте», в которой рассказывает, где в его королевстве живут самые свирепые медведи и кабаны, как на них нужно охотиться и как убивать. Методы для защиты крупной престижной дичи разрабатывали не только европейцы. Многие культуры, включая культуру австралийских аборигенов, защищали изобилующие дичью места и оставляли самую лакомую пищу старейшинам. Королевские резерваты для дичи отнюдь не были идеальным механизмом защиты крупных млекопитающих Европы, но они продлили существование последних остатков ее природного величия.
Первым после овцебыка крупным животным, исчезнувшим в материковой Европе, стал в 1627 году тур – это произошло в лесах у села Якторов в Польше. Тур был самым величественным из оставшихся в Европе зверей. Быки черноватого цвета намного превосходили по величине коров, достигая полутора тонн, что делало их крупнейшими из когда-либо существовавших млекопитающих семейства бычьих наряду с гаурами[255]. Красновато-коричневые коровы были существенно мельче. Оба пола выделялись привлекательной белой мордой, атлетичным телом, глубокой грудью, мощной шеей, а длинные ноги обеспечивали высоту в холке, равную длине тела. Исполинские рога до 80 сантиметров в длину и до 20 сантиметров в диаметре изгибались в трех направлениях: вверх и наружу у основания, затем вперед и внутрь, а на кончиках внутрь и вверх. Очертания этого зверя, особенно его рогов, ясно видны на многих изображениях ледникового периода.
Во времена Римской империи туры все еще были широко распространены, однако примерно к 1000 году водились только в некоторых частях Восточной и Центральной Европы. К XIII веку, вероятно, осталась всего одна популяция, жившая в окрестностях деревни Якторов в польской области Мазовия. Сегодня Мазовия – самая населенная часть Польши, однако 700 лет назад это была лесная глушь. В то время как знать часто охотилась на других зверей, местные владетели Пясты четко осознавали ценность туров и зарезервировали охоту на них за собой. Наказанием за нарушение была смерть.
Мечислав Рокош, Босуэлл польских туров[256], писал:
Местные князья из династии Пястов, а позднее польские короли не делали никаких уступок в своем исключительном праве охотиться на этих животных – даже по отношению к самым крупным магнатам, церковным или светским. Они сами никогда не нарушали закон об охоте, когда он относился к турам. Рассматривая ситуацию с турами в свете такого закона, можно сделать вывод, что именно выделение туров из общего закона и распространение на них «священной привилегии иммунитета», которой по старому обычаю мог не подчиняться только правитель, и стало главной причиной того, что этот вид выживал столь долгое время. Такая исключительная и почти личная забота польских государей об этих зверях и активное стремление сохранить их для потомков привели к продлению жизни этого величественного вида 280.
Несмотря на исключительную защиту, к концу XVI века туры сохранились только в небольшом районе около реки Писа. Отчет инспекторов, составленный в 1564 году, дает ключ к разгадке того, почему королевской защиты было недостаточно:
В якторовском и вислицком девственных лесах мы нашли стадо примерно в 30 туров. Среди них 22 взрослые коровы, 3 молодых тура и 5 телят. Мы не видели взрослых самцов, потому что они исчезли в лесу, но старые лесники сказали нам, что их восемь. Одна из коров старая и тощая, она не переживет зиму. Когда мы спросили лесников, почему они худые и их поголовье не увеличивается, нам сказали, что на полянах для туров пасутся животные, которых держат местные жители: лошади, коровы и прочие, – и они беспокоят туров