102. С этих позиций Рузвельт рассматривал возможности других государств в ослаблении мощи Германии, корректировки американского политического курса к тем из них, которые в будущем могли оказаться в одной лодке с Соединенными Штатами103.
В конце 1940 – начале 1941 г. произошло некоторое улучшение американо-советских отношений, вызванное прежде всего тем, что в Вашингтоне все больше стали рассматривать СССР как потенциальную жертву нацистской агрессии, активные оборонительные действия которой также могли играть важную роль для защиты не только Англии, но и самих США. Многие американские политические деятели еще относились к Советскому Союзу как к союзнику Германии, в то время как другие представители правящей элиты США полагали, что использование Советским Союзом ситуации европейского кризиса обусловлено, прежде всего, интересами его собственной безопасности и будет ограничено вхождением советских войск на территорию небольших и слабых соседей104.
Как уже отмечалось, в январе 1941 г. было отменено «моральное эмбарго» на поставки из США в СССР товаров стратегического назначения. Кроме того, в конце декабря 1940 г. окончательно решился вопрос об открытии Генерального консульства США во Владивостоке. Несмотря на то, что до нападения Германии на СССР официальных соглашений о создании американо-советского союза достигнуто не было, обстановка диктовала руководителям двух государств необходимость объединения сил в борьбе против военной угрозы со стороны стран «Оси», что и объясняет столь быстрое сближение их основных позиций после 22 июня 1941 г. С американской стороны первостепенное значение в этом отношении имела позиция президента Рузвельта, хотя она часто и противоречила мнению и суждениям представителей политического руководства США.
Лишь немногие американские аналитики (равно как и британские) усматривали тогда в СССР тот ресурс, который будет способен возвести Россию в конце войны на доминирующие позиции в Европе. Устоявшееся в правительственных кругах мнение о слабости советской военной машины предрекало быстрый разгром Красной армии в случае нападения германского вермахта. Но участившиеся в начале 1941 г. запросы военного ведомства США к военным атташе с просьбой уточнить возможности сухопутных армий СССР указывали на то, что появилось, по крайней мере, осознание необходимости взять в расчет военный потенциал государства, занимающего 1/6 части земной поверхности. Решительные действия Германии вызывали в Вашингтоне особую тревогу. Ее альянс с Японией в перспективе угрожал жизненным интересам Америки. Но никто пока не заглядывал слишком далеко вперед и детально не рассматривал такую альтернативу послевоенного мира, где присутствовали бы поверженная и ослабленная Германия и мощная Россия, одержавшая победу в глобальном конфликте в союзе со странами западной демократии.
Будет или нет Германия атаковать СССР, и если да, то когда? И что представляет собой в военном отношении Советский Союз? Такие вопросы стояли на повестке дня американских разведывательных аналитиков. Пытаясь учесть всю совокупность доступной информации, Управление военной разведки приходило к заключению, что нападение вполне возможно, если война между Германией и Великобританией приведет к ничейной ситуации. Военное ведомство было слабо подготовлено к ответам на возникшие вопросы, но некоторые гипотезы все же выдвигались. Так, существовала версия, что Сталин готов ради избежания войны с Германией отдать ей Украину и Кавказ, и тем самым, выиграв время, в течение последующих 2–4 лет создать достаточные силы, чтобы стать сильнее Третьего рейха105. Однако эта гипотеза грешила отсутствием достоверных сведений об экономической географии СССР. Украина и Кавказ являлись важнейшими сырьевыми, индустриальными и сельскохозяйственными районами СССР, лишившись которых он неизбежно столкнулся бы с гигантскими трудностями ведения войны.
Военная разведка принимала к сведению и предположение о том, что Сталину скорее всего выгодно продолжение европейской войны, опять же поскольку через 3–4 года потенциал его армии может оказаться куда более значительным, чем у ослабевших Германии и Великобритании. Такая стратегия Сталина казалась адекватной его военно-политическим целям. 24 мая 1941 г. военный атташе в Москве И. Итон передал в Вашингтон информацию, полученную им от югославского военного представителя в СССР. Югославский офицер утверждал, что «… в одном из разговоров Сталин выдал свое желание, состоявшее в следующем пассаже: поскольку Франция пала, для господства в Европе необходимо, чтобы Соединенные Штаты и Англия оказались способны ослабить Германию, а СССР сможет нанести тогда финальный удар»106.
Подобная информация подтверждала мысль о том, что СССР стремился к ослаблению ведущих игроков на европейской арене и выигрышу времени для укрепления собственных сил. Вопросы о вариантах их дальнейшего использования, потенциальной значимости, как для коррекции военных планов США, так и вероятного изменения хода войны, оставались фактически без ответа. Американским специальным службам пока не доставало для этого ни сил, ни необходимого опыта. Более искушенный британский разведывательный аппарат, имевший и значительно большие возможности, и практику, и солидное финансовое обеспечение, приходил на помощь своим американским коллегам. Не без участия представителей английской военно-морской разведки перед Вашингтоном был поставлен вопрос о централизации обработки разведданных, поступающих в США. Летом 1941 г. было рекомендовано создание Объединенного разведывательного комитета армии и флота США – аналога британского Объединенного разведывательного комитета (JIC)107*\f «Symbol» \s 10. У. Донован, будущий директор Управления стратегических служб, созданного в 1942 г., еще в июле 1940 г. совершил визит в Великобританию. Вопросы, которые обсуждались им с англичанами, несомненно, затрагивали оценку потенциалов Германии и России.
Глава IIНеудачник или важнейший союзник (перспективы и реалии союза с Россией, июнь 1941 – конец 1942 г.)
1. Прогнозы советского потенциала и возможности долгосрочного взаимодействия с СССР
Накануне нападения Германии на СССР Государственный департамент США полагал целесообразным не обнадеживать СССР никакими политическими обещаниями в случае развязывания против него военной агрессии. В меморандуме Отдела европейских стран Госдепартамента от 21 июня 1941 г. говорилось: «1) Мы не должны давать СССР никаких советов, если только СССР сам не обратится к нам за ними… 3) Если советское правительство прямо обратится к нам за помощью, мы должны… ослабить ограничения на экспорт в Советский Союз… 6) Мы не должны заранее давать никаких обещаний Советскому Союзу в отношении помощи, которую мы сможем оказать в случае германо-советского конфликта, и не будем принимать на себя никаких обязательств в отношении нашей будущей политики к России…»108
Тем не менее, 23 июня – на другой день после нападения Германии на СССР и произнесенных по радио слов У. Черчилля о решении правительства его величества оказать всю возможную помощь России – заместитель госсекретаря США С. Уэллес заявил, что «Если бы еще требовались какие-либо доказательства истинных целей и планов нынешних руководителей Германии достичь мирового господства, то такое доказательство дает предательское нападение Гитлера на Советский Союз», «любое сплочение сил против гитлеризма, независимо от их происхождения, ускорит конец лидеров нынешней Германии и поэтому выгодно для нашей собственной обороны и безопасности. Гитлеровские армии являют сегодня наибольшую опасность для американцев». Однако Уэллес в то же время указал, что «для народа Соединенных Штатов… принципы и доктрины коммунистической диктатуры являются совершенно неприемлемыми. Они такие же чуждые американским идеям, как и принципы и доктрины нацистской диктатуры»109. Это заявление было, естественно, сделано не без ведома Рузвельта, который 24 июня выразил поддержку борьбе России против агрессии, огласил решение правительства о предоставлении ей всей возможной помощи, хотя не уточнил характера этой помощи и отказался комментировать вопрос о вероятности включения СССР в систему поставок по ленд-лизу110. Как отмечает Р. Шервуд, «в то время Рузвельт верил в политику “поспешать медленно”. Черчилль сказал свое слово, и не могло быть сомнений, что Рузвельт поддерживает его. Однако прежде чем предпринимать открыто меры для помощи России, он хотел знать, во-первых, в чем она нуждается и, во-вторых, как можно организовать доставку…»111
Осознание критического значения России для существования самих западных демократий получило отражение и в американской прессе. 26 июня «Нью-Йорк Таймс» писала: «Не должно быть сомнений относительно того, что быстрая и полная победа Гитлера в России была бы величайшей катастрофой для Англии и Америки. Она дала бы ему возможность противостоять британской блокаде, обеспечить на годы нефть и продовольствие, создать в России вассальный режим, завладеть Индией и нефтеносными районами Ближнего Востока, заключить союз с Японией для захвата Китая и создания угрозы Соединенным Штатам со стороны обоих океанов»112. Но у некоторых американских политических деятелей прагматизм в понимании национальных интересов Америки тесно переплетался с эгоизмом. Они рассчитывали, что Америке выгодно затягивание кровопролития на Восточном фронте, которое в перспективе ведет лишь к укреплению мировых позиций США. Так, хорошо известно заявление сенатора и будущего президента США Г. Трумэна: «Если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если выигрывать будет Россия, то нам следует помогать Германии, и, таким образом, пусть они убивают как можно больше, хотя я не хочу победы Германии ни при каких обстоятельствах»113. Тем не менее большинство государственных деятелей США отклонили позицию этой части истеблишмента. Их аргументы были реалистичны – успешное сопротивление Красной армии является одним из важнейших факторов в деле отстаивания независимости и интересов их собственной страны. Военный министр США Г. Стимсон писал в то время, что нападение Германии на СССР – это «дар неба», и возникшую передышку необходимо максимально использовать для осуществления американской программы перевооружения