Относительно международной организации президент думает следующее: 1) мирной конференции быть не должно, поскольку все мирные вопросы будут разрешаться четырьмя странами (четырьмя великими державами) совместно с техническими экспертами, число которых не будет превышать десяти; 2) должно быть несколько международных комиссий, которые будут перемещаться из одного места в другое. Женева более не должна быть местом заседаний международной организации – такого постоянного места вовсе не должно быть. Исключая военных договоренностей в Касабланке, не надо вести никаких протоколов о наших беседах и переговорах…
Представители Госдепартамента указывали также, что «новости об этой встречи почти сразу же просочились из Белого дома, и послужили причиной появления нескольких спекулятивных статей…»
Суждения Рузвельта в феврале 1943 г. о послевоенном контроле над миром и будущем Европы можно дополнить следующими строками, отложившимися в качестве примечания к документу Комитета по послевоенным международным отношениям Госдепартамента: «26 февраля 1943 г. м-р Дэвис информировал членов Комитета о том, что Президент изменил свое отношение к Франции. До высадки в Северной Африке Президент придерживался мнения о необходимости разоружения Франции. Но теперь он обдумывает следующий вопрос – что случится, если Франция и Германия будут разоружены, а Россия останется вооруженной и не согласится сотрудничать с США, Великобританией и Китаем в деле поддержания мира?»176.
Сомнения Рузвельта кажутся, на первый взгляд, вполне объяснимыми – он пытается выстроить свою систему планетарной безопасности и беспокоится о надежности одной из ее ведущих опор. Вопрос вновь идет о доверии между союзниками. Но так ли безупречны стандарты, в рамках которых действует президент?
Попытаемся обозначить некоторые приоритеты, которые могли стоять в то время перед Рузвельтом. Сотрудники Госдепартамента указывали, что президент испытывал колебания относительно Франции. Понятно, что, с одной стороны, ее слабость подрывала и всю французскую колониальную империю, отдельные части которой в будущем могли оказаться в сфере американского влияния. Но, с другой стороны, разоруженная Франция являлась фактором, нарушавшим европейский баланс сил и как бы приглашавшим Советский Союз воспользоваться ситуацией. Представляется, что решался вопрос не только о военно-политическом балансе, но и о сохранении и укреплении экономических позиций США. Послевоенная финансово-промышленная экспансия американских монополий на европейский континент, в случае доминирования там СССР, оказалась бы по меньшей мере затруднительной. Америке предстояло вести достаточно грамотную игру, чтобы, во-первых, добиться скорейшего разгрома нацистской Германии и, во-вторых, не допустить при этом чрезмерного усиления позиций России на европейском континенте.
2. Политическое будущее Европы в контексте проблемы открытия второго фронта
Решение многих проблем будущего устройства Европы было тесно связано с подготовкой англо-американскими силами вторжения на континент через пролив Ла-Манш. Исходя из «большой стратегии» союзников, вторжения не скорейшего, а оптимально выверенного по времени и масштабам. Действительно, в 1942 и 1943 гг. западные союзники могли опасаться неудачи десантной операции или отсутствия значительного продвижения вперед после высадки главных сил. Такое развитие событий, безусловно, затянуло бы поражение Германии, ослабив ударную мощь вооруженных сил США и Великобритании. Но существовало и другое мнение, которого придерживались советские лидеры: высадка во Франции, в любом случае, облегчит положение Красной армии на Восточном фронте, сократит и без того тяжелейшие потери страны и, в конечном итоге, значительно ускорит освобождение Европы и окончание Второй мировой войны в целом. Было понятно, что с высадкой союзников на европейском континенте темпы наступления советских войск в направлении Германии могли значительно возрасти, и на каком рубеже тогда встретятся победоносные армии антигитлеровской коалиции – на Висле, Эльбе или на Сене – предполагать было трудно. Напротив, затягивание высадки англо-американских сил во Франции до определенного времени объективно ослабляло мощь и потенциальные возможности Советского Союза, боровшегося со все еще сильным и отчаянно сопротивляющимся противником. Складывающаяся стратегическая ситуация на фронтах войны предоставляла возможность подготовить и осуществить десант именно в то наиболее выгодное время, когда мощь Германии будет уже максимально подорвана, но еще до того, как СССР приблизится к жизненно важным для интересов США и Великобритании районам Европы. Конкретные высказывания президента Рузвельта, где он напрямую говорил о вышеназванных причинах затягивания операции вторжения, мы вряд ли когда-нибудь обнаружим. Предполагать, что именно они, а не военно-технические факторы или позиция Черчилля, послужили основными мотивами для открытия второго фронта только в 1944 г., можно лишь на основе косвенных источников. В Москве же объясняли нежелание Запада организовать скорейшую высадку во Франции вполне определенными политическими причинами.
Известно, что в первой половине 1943 г. проблема второго фронта вызвала самые серьезные разногласия между союзниками по антигитлеровской коалиции. В целом, на протяжении 1941–1944 гг. она занимала первостепенное место во взаимоотношениях СССР с США и Великобританией, и на некоторых этапах боевых действий 1941–1943 гг. имела для Советского Союза критическое значение. Так было в ходе Московской битвы и в битве за Сталинград. Не потеряла она своей актуальности и накануне битвы на Курской дуге летом 1943 г. Время шло, но второй фронт так и не был открыт. Англо-американская конференция в Касабланке (январь 1943 г.) показала, что и в 1943 г. наступления союзников во Франции не будет. В совместном послании Рузвельта и Черчилля по итогам их переговоров Сталину не содержалось информации о конкретных операциях и их сроках, а говорилось лишь о том, что «эти операции, вместе с Вашим мощным наступлением, могут, наверное, заставить Германию встать на колени в 1943 г.»177.
В действительности руководители США и Великобритании готовились к военным действиям на средиземноморском театре. В ходе проводившейся в мае 1943 г. встречи Рузвельта и Черчилля в Вашингтоне (конференция «Трайдент») президент и премьер-министр одобрили заключительный доклад объединенного англо-американского штаба, первый пункт которого гласил: «Во взаимодействии с Россией и другими союзниками в возможно короткий срок добиться безоговорочной капитуляции стран Оси в Европе». Однако непосредственная реализация этого замысла не предусматривала сроков его осуществления. В документе говорилось о защите Западного полушария и Британских островов, обеспечении морских коммуникаций, наращивании воздушного наступления, и лишь затем о «сосредоточении максимума сил и средств в возможно короткий срок в избранных районах с целью осуществления решающего штурма цитадели стран оси и осуществления всех возможных мер для оказания помощи военным усилиям России»178. В мае 1943 г. Рузвельт официально сообщил в Москву о переносе сроков открытия второго фронта с 1943 на 1944 г. 26 мая Черчилль вылетел из Вашингтона в Алжир – на Средиземноморский театр военных действий, где встретился с высшими военачальниками союзников. Его целью было добиться принятия решения о вторжении в Италию, в случае если будет захвачена Сицилия. Американские начальники штабов считали, что никакого решения нельзя принять до тех пор, пока не станут известны результаты высадки на Сицилию и обстановка в России. По воспоминаниям британского премьера, на встрече говорилось о том, что «было бы логично создать в различных местах две экспедиционные армии, каждая со своим собственным штабом. Одна армия готовилась бы к операции против Сардинии и Корсики, а вторая для операции на континенте»179.
Все эти события происходили на фоне разрыва Москвы с польским эмигрантским правительством в Лондоне180 сокращения поставок в СССР по ленд-лизу. Напряжение нарастало, и стороны сделали ряд резких заявлений181. 11 июня 1943 г. Сталин писал Рузвельту: «…в мае 1943 г. Вами вместе с г. Черчиллем принимается решение, откладывающее англо-американское вторжение в Европу на весну 1944 г…. Это Ваше решение создает исключительные трудности для Советского Союза, уже два года ведущего войну с главными силами Германии и ее сателлитов с крайним напряжением всех своих сил, и предоставляет советскую армию, сражающуюся не только за свою страну, но и за своих союзников, своим собственным силам, почти в единоборстве с еще очень сильным и опасным врагом. Нужно ли говорить о том, какое тяжелое и отрицательное впечатление в Советском Союзе – в народе и в армии – произведет это новое откладывание второго фронта…»182 В свою очередь, американский посол в Москве У. Стендли выступил с резкими высказываниями о невнимании советского правительства к той материальной помощи, которая оказывается со стороны США. Вскоре из Лондона и Вашингтона были отозваны советские послы И. Майский и М. Литвинов. Москва всерьез опасалась за политику союзников и задавалась вопросом – хотят ли они быстрейшего окончания войны, или, напротив, добиваются взаимного ослабления противников на советско-германском фронте?
Видимо, не случайно в начале 1943 г. в Госдепартаменте, Управлении стратегических служб и других государственных и разведывательных ведомствах США широкое распространение получили «сведения» о вероятном выходе России из войны и заключении Москвой сепаратного мира с Германией. Основанием для подобных гипотетических предположений являлся факт отсутствия в Европе второго фронта и опасение, что СССР больше не захочет проливать кровь своих солдат, так как плодами его победы могут воспользоваться окрепшие и не понесшие серьезных потерь западные союзники. Можно предположить, что некоторые из подобных оценок, разработанные в УСС, безусловно, достигали внимания Рузвельта по причине достаточно близких отношений У. Донована (директора УСС) с американски