Все это представляло собой проявления политики меркантилизма, ее буржуазных черт. Ставя на первый план интересы феодалов, царизм вместе с тем учитывал импульсы, идущие от торгово-промышленных кругов России. Следовательно, налицо был еще один признак, указывающий на эволюцию монархии в абсолютистскую. Как и в других европейских странах, используя нарождающуюся буржуазию в качестве своего «союзника», монархия нередко грабила ее беззастенчивым образом. Этим объяснялся крах немалого числа торговых домов России.
Становление абсолютной монархии было обусловлено изменениями в иерархии феодального общества. Эти изменения выражались в постепенном упрощении структуры и «чинов» господствующего класса. По мере возвышения царской власти происходит сокращение ступеней иерархической лестницы. Если в начале XVII в. крупные феодалы еще имели своих вассалов, то на исходе этого столетия лишь в некоторых звеньях высших церковных кругов сохраняются, например, дети боярские — в качестве служилых людей-вассалов. Светские феодалы в своей массе от князей до захудалых городовых дворян и детей боярских становятся непосредственными вассалами государя. Между ними и царем исчезают какие-либо промежуточные стадии феодально-служебных связей. Следовательно, расширяется социальная база формирующейся абсолютной монархии, что находит воплощение в едином для дворянства судебно-правовом статусе.
Консолидация дворянства отразилась и в представлениях современников. Г. Котошихин сообщал, что в России «из посадцких людей и из поповых и из крестьянских детей и из боярских людей (т. е. холопов. — Авт.) дворянство не дается никому» — за редким исключением[83]. Крестьянская война под предводительством С. Т. Разина заставила царизм еще более осторожно отнестись к пополнению служилого сословия за счет инородных социальных элементов. Для дворян во второй половине XVII в., прежде всего после отмены местничества, был заведен порядок представления родословных документов для подтверждения принадлежности к этому сословию. Тогда на свет божий явилось множество не только подлинных, но и вымышленных «росписей» генеалогического порядка. Этими вопросами занималась специально созданная Палата родословных дел.
Своего рода «чистке» подверглись даже приборные служилые, в которые указ 1671 г. запрещал верстать «пашенных крестьян».
Аналогичное ограничение было указано правительством для духовенства. Церковные власти должны были наблюдать за тем, чтобы в священнослужители не принимали беглых крестьян и холопов, так как подобный переход для них вовсе не связан с религиозными чувствами, а отражает стремление избегнуть зависимого положения («не хотя рабы в рабех, а крестьяне во крестьянстве быти»)[84]. Согласно царскому указу запрещалось принимать на службу в качестве подьячих «расстриг» — попов и дьяконов.
Естественным продолжением политики предшествующего времени стали меры правительства, цель которых — упразднение последних иммунитетных прав духовных и светских феодалов (за исключением, разумеется, основных, связанных с монополией на земельную собственность и крепостные рабочие руки). Речь идет о ликвидации частной судебной юрисдикции феодалов. Это нашло выражение в отмене выдачи несудимых грамот, столь характерных для периода классического феодализма. Государство (за редкими исключениями) отменяет практику освобождения феодалов и их зависимых людей от платежа таможенных пошлин.
В некоторых случаях центральная власть пытается даже вторгнуться в те области отношений, которые почти не поддаются государственному регулированию. Так, правительство (особенно в условиях войн или восстаний) настоятельно проводило линию на установление твердых «указных» цен для покупки хлеба и другого продовольствия на нужды ратных людей. Оно предпринимало шаги по «огосударствлению» деятельности скупщиков на рынке, рассчитывая превратить их в послушных агентов казны. Но все эти усилия вызывали недовольство товаропроизводителей и торговцев. Крепостнические поползновения властей даже торговлю превратить для крестьян в разновидность «государева тягла» были обречены на неудачу.
В арсенале средств воздействия на подданных, который был в ходу у правительства и способствовал укреплению абсолютистских начал, находилась и довольно гибкая национальная политика. Будучи многонациональным государством, Россия оказалась жизнеспособной перед лицом всевозможных внешних воздействий и внутренних потрясений. Водораздел классовых интересов обозначился в XVII в. столь разительно, что прошел и по всем населяющим страну народам, разделив их отнюдь не по национально-этническому признаку. Конечно, речь идет о самых начальных фазах этой поляризации, но она уже проявлялась. Наиболее наглядно она сказывалась в ходе открытых и широких классовых битв — крестьянских войн. В стане антифеодальной борьбы очутились трудящиеся массы русского и других народов государства, их противниками выступали господствующие слои общества, включая местную знать нерусского населения. Этому во многом содействовал сам царизм, который не выделял русских тружеников из массы многоязычных жителей России, не давал им каких-либо преимуществ перед «иноземцами». И тем, и другим доставалась доля угнетенного, приниженного люда, противостоящего привилегированным слоям общества. В то же время правительство нередко пригревало верхушку туземного населения, «лучших» людей, «князцов» и др., даже допускало ее представителей в ряды дворянства. Впрочем, такая политика не была всеобщей. В некоторых местностях царизм проводил линию на ограничение влияния местных феодалов, а подчас и на устранение их с политической арены. Все зависело от конкретной обстановки в отдельно взятом регионе. Как бы то ни было, царизм не имел заинтересованности в физическом уничтожении нерусских народов, ему нужна была населенная земля.
Известно много случаев, когда правительство и его местные органы в судебных делах, возникавших между русскими и людьми других национальностей, решали вопрос в пользу последних независимо от правоты. И объяснение здесь было одно — это делалось, учитывая, что вторая тяжущаяся сторона — не из русских. «Для иноземчества» — такой выглядела формула положительных решений для спорных дел.
Известная осторожность правительства в политике на территориях, населенных другими народами, сказалась на условиях вхождения их в состав России. Обычно (по крайней мере, на первых порах, а иногда и довольно долго) царизм не посягал на внутреннюю жизнь того или иного народа, сохраняя бытовавшие там порядки. Так было, например, после воссоединения Украины с Россией, когда для новой «государевой вотчины» оставили гетманское управление. Города Украины и Белоруссии получили разрешение сохранить действующее в них магдебургское право. Власти запрещали русским служилым людям закрепощать казаков и «белорусцев пахотных людей». Но одной рукой поддерживая горожан и крестьян в этих районах, царизм в качестве компенсации шляхте, изгнанной оттуда, выделил 200 тыс. руб. Когда в границах России очутились прикочевавшие из степей Центральной Азии калмыки, они получили дозволение занять своими улусами значительные территории на юго-востоке России. Здесь возникло автономное Калмыцкое ханство, правители которого являлись полновластными хозяевами в улусах. Карелы переселялись в Россию из Финляндии. Районы Среднего Поволжья в XVII в. знали так называемые «татарские избы» — местные учреждения, где решались дела нерусского населения, совершались земельные и иные сделки, употреблялся свой язык.
Правительство поддерживало меры православного духовенства по христианизации нерусского населения. Но в тех случаях, когда дело доходило до широких конфликтов, грозя вспышкой восстания, оно дезавуировало действия местной администрации, подчеркивая свою веротерпимость.
Даже в тех случаях, когда царизм пытался ввести ограничения в торговый обмен с «иноземцами», запретив, например, продажу им металлов, изделий из них, оружия, — это не имело эффекта. Русские торговцы мало считались с такими запрещениями, о чем знало само правительство, отмечая в одной из грамот 1675 г.: «За Уралом… объявились у многих башкирцов… пищали, винтовки многие», причем башкиры «пищальной-де стрельбе изучились, а лучную стрельбу покинули»[85]. Вероятно, здесь допущено преувеличение распространенности огнестрельного оружия у кочевников, но сам факт достоин внимания. Что же касается торговли в более широком плане, то царская власть порой шла на освобождение «иноземцев» — подданных России — от уплаты таможенных сборов (например, башкир).
Наблюдения современников вполне согласуются с данными других источников об усиления роли не только центральной власти, но и лично царя. Котошихин, сопоставляя Алексея Михайловича с его отцом, писал: «Царь Михайло Федорович, хотя самодержцем писался, однако без боярского совету не мог делати ничего». Что же касается его сына, то он действительно самодержец «и государство свое правит по своей воли»[86]. Посол герцога Тосканского Я. Рейтенфельс отметил, что бояре, высшее духовенство «все полагают на мудрость царя и предоставляют ему полную власть выбирать и решать, как ему угодно, как единственному и высшему издателю законов»[87]. В записках личного врача царя Алексея Михайловича С. Коллинса говорится о намерении Алексея Михайловича «ходить и осматривать бумаги дьяков своих, чтобы видеть, какие дела решены и какие просьбы остаются без ответа». Он же писал о широком потоке притекающей информации от множества шпионов[88].
Царь при жизни хотел закрепить преемственность династии посредством широковещательных мер в связи с совершеннолетием старшего сына Алексея в 1667 г. По этому случаю состоялась торжественная церемония в столице, дворяне получили придачу к своим поместным и денежным окладам. Алексей Михайлович и в малолетство этого сына стремился внушить всем особыми распоряжениями, что в его отсутствие грамоты будут составляться от имени царевича, а отписки должны поступать на имя наследника.