Летом 1664 г. вспыхнула давно назревавшая война между Англией и Голландией. Боевые действия велись у берегов Африки, в Карибском бассейне, на Североамериканском материке. Англичане захватили Новый Амстердам, переименованный ими в Нью-Йорк. Основываясь на договоре с Францией, голландцы запросили у нее помощи. Между тем в сентябре 1665 г. смерть испанского короля Филиппа IV снова поставила вопрос о Южных Нидерландах в повестку дня европейской дипломатии. После некоторых колебаний в Версале решили повременить с выдвижением притязаний на эту испанскую провинцию — пока не будет подготовлена достаточно сильная армия. Вместе с тем Людовик XIV объявил войну Англии, но его поддержка Нидерландов была ограниченной.
Успешное сопротивление голландцев значительно более сильному противнику было связано не только с тем, что им удавалось обеспечить единое и достаточно эффективное руководство, не только с талантами голландских адмиралов Рейтера и Тромпа, но и с тем, что Гаага располагала более крупными финансовыми ресурсами, чем удавалось мобилизовать на военные цели даже Оливеру Кромвелю, не говоря уже о министрах Карла II. Военные действия на море приносили огромные убытки и Нидерландам, и Англии. Война с Англией тяжело сказалась на экономике Соединенных провинций. Тысячи нидерландских кораблей стали значительно более легкой добычей для англичан, чем сравнительно немногочисленные британские суда — для голландцев. Да и морская торговля имела несравнимо большее значение для Голландии, чем для Англии. Но и той было не легче. К тому же в Англии вспыхнула эпидемия бубонной чумы, к которой прибавился страшный пожар, уничтоживший значительную часть Лондона.
В мае 1667 г. сильная французская армия вторглась в Южные Нидерланды и, легко преодолевая слабое сопротивление испанцев, начала захватывать одну за другой считавшиеся сильными крепости. В тех местах, где в прежних войнах борьба шла за каждый клочок земли, французские войска, не встречая серьезного сопротивления, занимали один за другим укрепленные города. Становилось ясно, что уже в следующем году вся Фландрия будет занята французскими войсками. Даже после Пиренейского мира на протяжении еще нескольких лет Испанию, несмотря на очевидный упадок ее могущества, продолжали рассматривать в качестве противовеса растущей мощи Франции и потенциально ведущей державы антифранцузского лагеря, «Деволюционная война»[95] (1667–1668) рассеяла эту иллюзию. Однако Людовик XIV слишком рано раскрыл свои карты. Успехи французского союзника вызвали такие опасения голландцев, что заставили их стремиться как можно скорее заключить мир.
В июне 1667 г. голландский флот ворвался в устье Темзы, сжег многие лондонские склады и доки, потопил или увел в качестве призов стоявшие на якоре английские военные корабли. Тем не менее многих в Лондоне более встревожили успехи Людовика, чем победы голландцев. Это побудило и Голландию, и Англию ускорить начавшиеся еще весной мирные переговоры. Новый тур переговоров был завершен в течение всего пяти дней подписанием 31 июля 1067 г. мира в городе Бреда. Карл II, несмотря на стремление опираться на поддержку Людовика в случае столкновения с парламентом, вынужден был под давлением общественных настроений пойти даже на союз с Голландией, к которому обещанием субсидий побудили присоединиться также и Швецию. Так называемый Тройственный союз решил выступить посредником между Францией и Испанией, а в случае отказа Людовика XIV от переговоров объявить ему войну. Испания со своей стороны согласилась признать независимость Португалии.
Однако, стремясь не допускать дальнейших захватов Людовика XIV, ни в Гааге, ни в Лондоне не хотели терять его в качестве союзника. Поэтому свое противодействие английские и голландские дипломаты стремились облечь в форму содействия удовлетворению официально выдвигаемых Францией требований, которые, правда, составляли лишь меньшую часть ее действительных притязаний. Тройственный союз направил свой нажим не столько на Версаль, что было небезопасно, сколько на Мадрид, требуя немедленного заключения мира. Но Людовик не дал себя обмануть, затаив злобу на, как он считал, предательство со стороны «неблагодарной республики торговцев селедкой». Зимой 1668 г. армия под командованием принца Конде заняла Франш-Конте, что дало Людовику дополнительные козыри на переговорах. Тем не менее Людовик XIV стремился пока поддерживать добрые отношения как с Англией, так и с Нидерландами. Он поэтому был вынужден пойти в 1668 г. на заключение Аахенского мира, лишь отчасти достигнув поставленных целей.
Людовик XIV оказался перед выбором удержания либо завоеванной части Фландрии (Южные Нидерланды), либо Франш-Конте. Он предпочел сохранить земли и крепости во Фландрии, рассматривая ее как плацдарм для будущих наступательных войн. Сохранение оставшейся части Южных Нидерландов за Испанией было гарантировано Англией и Голландией. Франш-Конте возвращалось Испании. Некоторые из перешедших к Франции по Аахенскому договору городов в Южных Нидерландах (Лилль, Шарлеруа и др.) представляли собой анклавы на территории, оставшейся в руках испанцев, а, напротив, испанские крепости — анклавы в районах, перешедших к Франции. Граница, установленная в 1668 г., явно носила временный характер.
Тройственный союз выявил опасность, которую представлял для планов Людовика союз «морских держав», как современники именовали Англию и Нидерланды. Эта первая попытка создания блока раннебуржуазных стран оказалась недолговечной. Его подрывало продолжавшееся торговое и колониальное соперничество между ними. А далеко не закончившийся и даже временно обратившийся вспять процесс перестройки на буржуазных началах политического устройства Англии создавал немалые возможности для французской дипломатии продолжать оказывать воздействие на политический курс лондонского правительства.
Однако, несмотря на острые противоречия между Англией и Голландией, на сильное французское влияние при дворе реставрированных Стюартов, Лондон и Гаагу объединяло стремление ни в коем случае не допускать, чтобы побережье Фландрии оказалось в руках Людовика XIV. И тогда, и впоследствии считалось не подлежащим сомнению, что переход этих районов под власть Франции сделал бы возможным для нее, контролируя проливы Па-де-Кале и Ла-Манш, в любой момент создавать препятствия для голландского мореплавания и угрожать высадкой десанта в Англии. Борьба против этой временами становившейся вполне реальной перспективы определяла очень многое в позиции Англии и Голландии, а следовательно, и в расстановке фигур на шахматной доске европейской дипломатии.
Участвуя в Тройственном союзе, Карл II хотел продемонстрировать Людовику XIV свою ценность как будущего союзника и вместе с тем усилить враждебность Версальского двора к Нидерландам как организатору антифранцузской коалиции. Войны 60-х годов были торговыми войнами европейских наций, которые вели начало с отпадения Нидерландов от Испании и ареной для которых служил земной шар. За годы после Аахенского мира французская торговля колониальными продуктами — кофе, сахаром, хлопком — стала расти более быстрыми темпами, чем британская. Сторонники господствующей системы меркантилизма рассматривали благоприятный баланс внешней торговли как источник возрастания богатства страны.
Известный английский статистик Г. Кинг в 1688 г. к слоям, умножающим национальное богатство, относил в первую очередь поземельное дворянство, чиновников, купцов, ведущих морскую торговлю, священников, морских и армейских офицеров; напротив, в непроизводственную сферу, «уменьшающую» богатства королевства, включались матросы и солдаты, крестьяне, земледельческие рабочие, пауперы и нищие, являющиеся, мол, бременем для общества… Удивительно ли, что обеспечение интересов внешней торговли, возможное наилучшим образом посредством войн и завоеваний, считалось путем к умножению богатств страны, как бы ни страдали от этого «непроизводительные» общественные низы? «Торговля, — полагал Кольбер, — побудила народы Европы и в военное и в мирное время постоянно сражаться за то, кто из них получит от нее наибольший выигрыш»[96]. Кольбер в этой связи добавлял: «Насколько мы сможем уменьшить доходы, которые получают голландцы от подданных короля, и потребление поставляемых ими товаров… настолько мы увеличим мощь, величие и изобилие государства»[97]. Он горячо одобрял вторжение войск Людовика XIV в Нидерланды, рассчитывая, что это нанесет уничтожающий удар голландской торговле.
В проведении меркантилистской политики правительства раннебуржуазных государств могли опираться не только на собственно буржуазные круги, но и на значительную часть обуржуазившегося поземельного дворянства, нередко вкладывавшего капиталы в торговлю и заинтересованного в ее развитии. Такие явления были значительно более редки во Франции во второй половине XVII и в первые десятилетия XVIII в. Поэтому там дворянская оппозиция меркантилистской политике Кольбера, которую связывали со стремлением финансировать разорительные войны Людовика XIV, приняла даже характер недовольства промышленным и торговым развитием, разрушавшим, по мнению выразителей взглядов так называемой «партии благочестивых», традиционный социальный порядок и подрывающим уважение к религии и основам морали.
Важным новым фактором в 60-е годы XVII в. стало впервые (со времени начала гражданских войн предшествующего столетия во Франции) появление сильного французского военного флота, построенного по настоянию Кольбера. Этот флот в количественном отношении еще уступал английскому и голландскому и был укомплектован менее опытными командами. Однако сооружение крупного военно-морского порта в Бресте, расположенного с наветренной стороны по отношению к британским гаваням, давало французам возможность контроля торговых путей в Атлантику и высадки десанта на западном побережье Великобритании и в Ирландии. Опасения Англии, что французский военный флот предназначался именно для этих целей, оказались преждевременными. Непосредственной целью его создания было освободить Людовика XIV от необходимости добиваться помощи голландцев в военных операциях против испанских средиземноморских владений и развязать ему тем самым руки и в принятии мер, направленных на подрыв торгового преобладания Нидерландов. Одновременно со строительством флота Кольбер резко повысил ввозные пошлины.