не могло распространяться лишь на какую-то часть владений, а не на все земли, находившиеся под властью испанского короля Карла II Габсбурга.
Это были юридические «тонкости», но их никак нельзя было сбрасывать со счетов при определении английским и нидерландским правительствами своей позиции. Имея все это в виду, дипломаты Вильгельма III любили ссылаться на то, что их беспокоило меньше всего — что-де не подобает распоряжаться владениями державы, с которой поддерживаются мирные и даже дружественные отношения, и что морским державам придется нарушить соглашение с императором Леопольдом, заключенное во время войны Аугсбургской лиги против Франции, согласно которому император признавался законным наследником испанской короны. В ответ Людовик XIV ознакомил представителей Лондона и Гааги с тайным договором о разделе владений испанской монархии, заключенным в 1668 г. между императором и французским королем. Но все это, конечно, не сдвинуло бы дело с мертвой точки, если бы не воздействие одного важного фактора — внутриполитической ситуации в Англии, а также в Нидерландах.
Переворот 1688 г. поддержала почти вся собственническая Англия, но последовавшее за возведением на престол Вильгельма Оранского возвышение лондонских банкиров и биржевых спекулянтов, действовавших рука об руку с частью аристократии, пришлось явно не по душе более широким слоям землевладельческих дворян. Они слабо понимали цели войны против Франции и не очень сочувствовали этим целям. После заключения Рисвикского мира дворянство и выражавшая его настроения палата общин и слышать не желали о новом конфликте с Францией, требовавшем огромных расходов. Вильгельма III подозревали, что он стремится к войне, чтобы иметь наготове многочисленную постоянную армию, которая могла быть использована для восстановления королевского абсолютизма. Сторонники свергнутого с престола Якова II — якобиты подливали масло в огонь, пытаясь вызвать недоверие к любым планам Вильгельма. В результате, как и рассчитывал Людовик XIV, английский парламент потребовал и добился роспуска армии военного времени, после длительного торга согласившись сохранить под ружьем всего 7 тыс. человек. У Вильгельма осталось лишь оружие дипломатии, к которому он и вынужден был обратиться. В 1698 г. начались длительные тайные совещания английских и голландских дипломатов с посланцами Людовика XIV, которые начали перекраивать карту Европы, даже не задумываясь о чувствах и интересах народов, населявших передаваемые из рук в руки территории.
Партнеры французского «короля-солнца» не согласились на передачу ему (формально его сыну, наследнику французского престола) Милана и Наварры, предлагая взамен Неаполь и Сицилию. Милан собирались отдать эрцгерцогу Карлу, младшему сыну императора Леопольда. Стороны никак не могли договориться об испанских Южных Нидерландах, учитывая их стратегическое значение. Саму Испанию и ее владения в Западном полушарии решено было, дабы не нарушать «европейское равновесие», вручить португальскому королю или баварскому принцу. В конечном счете после долгих колебаний предпочли принца, являвшегося родственником Леопольда. При этом высокие договаривающиеся стороны сочли за благо оставить в неизвестности и императора, и испанского короля Карла II о подписанном ими осенью 1698 г. новом «договоре о разделе» испанского наследства. В феврале следующего, 1699 г. скончался баварский принц, его смерть спутала все карты, и переговоры пришлось начать заново. За отсутствием кандидата, имевшего хоть какие-то права на испанский престол и не принадлежавшего ни к династии Бурбонов, ни к династии Габсбургов, потребовалось волей-неволей привлечь к переговорам императора. По второму англо-франко-голландскому договору о разделе, заключенному в марте 1700 г., Испания и большинство ее владений должны были достаться младшему сыну Леопольда, а Неаполь, Сицилия и Милан — французскому дофину. Однако император не согласился с этим решением, поскольку переход итальянских территорий в руки Франции создал бы барьер между австрийскими и испанскими владениями Габсбургов. Возникла угроза войны за осуществление положений «второго договора о разделе» между Францией и императором. Второй договор, как только его положения стали известны, вызвал резкую критику и в английском парламенте. Оппозиция считала, что Вильгельм и Людовик нарезали куски Европы «как голландский сыр», что недостаточно были учтены британские интересы, что переход к Людовику Неаполя и Сицилии был бы невыгоден английской левантийской торговле, а так как император все равно не согласится на переход этих земель к Франции, осуществление договора приведет к новой общеевропейской войне. В свою очередь, Людовик считал, что уступил слишком многие земли, которые, как он полагал, «по праву» должны были быть унаследованы домом Бурбонов.
1 ноября 1700 г. умер Карл II Габсбург. Фактический глава правительства в Мадриде Портокарреро был ловким политиканом, хотя лишенным реальных знаний и проницательности, необходимых государственному деятелю (при дворе острили, что его библиотека была одной из трех мадридских девственниц — двумя другими были королева и меч герцога Медины Сидония, известного своей трусостью). По завещанию Карла II, Портокарреро был назначен регентом, на него возлагалась передача испанской короны младшему внуку Людовика герцогу Анжуйскому, что он и выполнил с немалой ловкостью. Завещание Карла II не было ни случайностью, ни даже результатом интриг влиятельной и активной французской агентуры при испанском дворе. Переход престола к любому другому претенденту, кроме внука Людовика XIV, неизбежно повлек бы за собой раздел владений испанской монархии. Австрийские Габсбурги, если бы их представитель эрцгерцог Карл был приглашен на испанский престол, в лучшем случае могли бы обеспечить ему итальянские владения — Миланское герцогство, Неаполь и Сицилию. Напротив, Франция, учитывая ее центральное географическое положение и наличие мощного флота, была в состоянии помочь своему претенденту сохранить все земли испанской монархии на Пиренейском полуострове, в Италии и Южных Нидерландах.
В Версале до самой последней минуты полагали, что в завещании Карла II его наследником будет назван австрийский эрцгерцог. Принятие короны, предложенной внуку Людовика XIV несмотря на связанную с этим перспективу войны против мощной коалиции, было вызвано не только династическими интересами, но и оговоренным в завещании условием, что в случае отказа Версаля от предложенного дара он будет сделан Вене, эрцгерцогу Карлу.
Переходный характер эпохи проявился, в частности, и в том, что не только в раннебуржуазных государствах, но и в феодально-абсолютистских странах со значительно развитым капиталистическим укладом возникало'осознание далеко не полного тождества династических и государственных интересов. В раннебуржуазных странах это сказывалось нередко в полном или частичном отказе представительных учреждений от поддержки внешнеполитических действий, которые считались продиктованными чисто династическими интересами. В феодально-абсолютистских государствах растущее понимание такого несовпадения нашло выражение в различном отношении к проблеме «испанского наследства». Сторонники династического подхода отдавали предпочтение варианту, при котором Испания со всеми ее владениями переходила бы под власть короля из дома Бурбонов.
Другая группировка среди советников Людовика XIV, отражая взгляды растущей буржуазной по своему происхождению бюрократии — сборщиков налогов, чиновников, ведавших делами мануфактур и торговли, строительством флота и крепостей, вербовкой, обучением и снабжением постоянных регулярных армий, — имела свои представления о соотношении интересов государства и династии. Эти взгляды представляли собой еще в зародыше просветительскую теорию, согласно которой монарх является лишь «первым слугой государства». Эта теория объективно по своим тенденциям была противоположна идее о божественном праве монархов, абсолютизировавшей династические интересы, даже если они не только не совпадали, но и вступали в противоречие с государственными и национальными интересами. Влиятельная группа высших сановников, приближенных Людовика XIV, полагала, что представитель французской королевской династии, заняв трон в Мадриде, вскоре станет таким же испанцем, точнее, выразителем испанских интересов, как и его предшественники, следовательно, для Парижа куда выгоднее не решаться на войну с рядом европейских держав за право одного из бурбонских принцев занять вакантный престол в Мадриде, а договориться о разделе испанских владений и присоединении хотя бы части из них к Франции.
На другой день после того, как испанский посол сообщил содержание завещания Карла II, Людовик XIV представил собравшимся своего внука герцога Анжуйского, как нового испанского короля Филиппа V. Прежде, чем противники Людовика XIV успели что-либо предпринять, Филипп, сопровождаемый свитой французских военных и гражданских чинов, воцарился в Мадриде. Французские офицеры установили контроль над испанской армией. Французский посол Марсен стал главным советником юного короля. Французские войска в 1701 г. под командой маршала Буфлера вступили во Фландрию и учредили в Брюсселе правительство, являвшееся по сути дела ставленником Версальского двора. Французы добились от герцога Савойского согласия на передвижение через его страну французской армии, занявшей другое важнейшее испанское владение — Милан.
Приписываемые Людовику слова при принятии Филиппом V испанской короны о том, что «Пиренеи больше не существуют», если и были произнесены, то не «королем-солнцем», а испанским послом. Эти слова, однако, выражали общераспространенное мнение насчет последствий перехода испанской державы под власть принца из дома Бурбонов. Конечно, ни одна из европейских держав не была склонна примириться с подобным усилением могущества Франции. Впрочем, вначале казалось, что Людовику ценой второстепенных уступок удастся предотвратить складывание антифранцузского союза. Прежде всего целый ряд государств, включая Баварию, Португалию, Римский престол и герцога Савойского, признали Филиппа королем Испании, а за ними, хотя и крайне неохотно, последовали Англия и Голландия. Объединение французской и испанской короны создавало бы географически единый комплекс из Испании, Франции, Южных Нидерландов и большей части Италии, глава которого мог бы претендовать на гегемонию в Европе и вместе с тем на колониальную гегемонию.