Рассеянная мануфактура укоренялась как в бедных отсталых районах, где занятие земледелием не давало большой части крестьян достаточных средств к существованию, например во французских Бретани или Нижнем Мэне, так и в районах со значительно более высоким уровнем сельскохозяйственного производства, например во Фландрии, Верхней Нормандии или Пикардии.
Рассеянная деревенская мануфактура в целом вряд ли быстро усваивала и внедряла новые методы производства, но даже в старых отраслях она все же проявила способность к обновлению технологии. Это четко прослеживается в английской шерстяной промышленности. Ее большие успехи были вызваны освоением производства «новых материй», с техникой изготовления которых англичан ознакомили еще в XVI в. беженцы из Фландрии. Использование так называемой длинной шерсти позволило наладить в больших количествах производство легких сукон, которые благодаря своим потребительным свойствам и относительной дешевизне сумели завоевать рынки многих стран, прежде всего стран с теплым климатом, как государства Средиземноморья, многие колонии в Западном полушарии. Наряду с высоким качеством сырья и относительной легкостью его обработки (этому иностранцы и в XVIII в. и позднее приписывали успех английских простых сукон) развитию данного производства в немалой степени способствовала система правительственных мер, включавшая запрет экспорта необработанной шерсти и импорта иностранных сукон, а также активность британской дипломатии, добивавшейся допуска английских материй на иностранные рынки.
Во Франции шерстяное производство в XVIII в. давало от 15 до 20 % всей промышленной продукции. Одной из быстрорастущих промышленных областей стала Дофине, где в суконном производстве сформировался ряд центров, на которые работали десятки окружных деревень. Только в округе Баланс предпринимателями было роздано 900 шерстопрядильных станков.
Рассеянная мануфактура оказалась настолько конкурентоспособной, что вызвала «бегство» ряда производств в сельскую местность даже из тех старых центров, где ей не воздвигалось препятствий со стороны цехов. Так, в 1730 г. лондонские обувщики, несмотря на обещание всяческого содействия со стороны властей, предпочли переселиться в район Ноттингема — там издержки производства были значительно ниже, чем в столице. Часто случалось, что деревенская промышленность отвоевывала у городской одну за другой производственные операции, необходимые при изготовлении определенного вида изделий. Например, если на протяжении XVII в. деревенская мануфактура переняла у голландского города Харлема прядение и ткание полотна, то в первой половине XVIII в. предприниматели из Брабанта и Вупперталя учредили в сельских районах белильные мастерские, тем самым полностью завершив перебазирование отрасли из ее прежних центров. Деревенская промышленность в XVIII в. принимала иногда форму специализированной мануфактуры определенного района, выполнявшей те или иные операции производственного цикла.
Развитие новых промышленных районов нередко шло за счет упадка старых. Это происходило вследствие того, что в новых районах лучше прививались более гибкие и эффективные способы организации производства, выделка изделий в соответствии с менявшимися запросами рынка. Здесь налаживалось производство товаров, конкуренции которых не выдерживала продукция старых центров. Так, серж-шерстяная костюмная ткань, производившаяся в Девоншире, была почти целиком вытеснена с внутреннего и внешнего рынка более дешевыми и отвечающими моде сукнами из Нориджа. Следует добавить, что заработная плата ткачей в Норидже была на 40 % ниже, чем в Девоншире, что на 8-10 % снижало издержки производства. В период расцвета шерстяных мануфактур Нориджа в районе города и его окрестностей насчитывалось 12 тыс. станков, на которых трудились 72 тыс. рабочих (по шесть человек на каждом станке), выполняя заказы примерно 30 крупных фирм. В 1736 г. в Норидже было создано объединение предпринимателей (такого типа торгово-промышленные палаты в других местах появились лишь почти через полвека). Однако в 70-е годы мануфактуры Нориджа уже показались английскому экономисту А. Юнгу инертными, лишенными духа предпринимательской активности, что проявлялось в ограниченных размерах новых капиталовложений. В этом отношении Норидж далеко уступал центрам шерстяной промышленности в Йоркшире, не говоря уже о районах металлургии, хлопчатобумажного производства.
На протяжении первой половины XVIII в. наблюдался постоянный, хотя и сравнительно медленный, рост хлопчатобумажных мануфактур в Ланкашире и Шотландии, в окрестностях города Глазго и во многих сельских районах, где еще ранее получили широкое распространение рассеянные полотняные мануфактуры. Ткани из хлопка с примесью льна изготовлялись в Европе в подражание индийским чисто хлопчатобумажным изделиям, овладеть техникой производства которых европейцам так и не удалось. Ввоз индийских тканей в Англию был запрещен в 1722 г. в интересах защиты шерстяной промышленности, но это лишь стимулировало производство изделий из смеси хлопка и льна.
Во Франции хлопчатобумажное производство развивалось в Париже, Амьене, Нанте, Орлеане и других городах и районах, особенно в Эльзасе. Сбыт большой части продукции на дальних, в том числе иностранных, рынках (у некоторых эльзасских мануфактур до ⁹⁄₁₀ продукции шло на экспорт), трудности в получении сырья, необходимость значительных затрат на оборудование способствовали увеличению удельного веса крупного капиталистического производства. Центры производства тканей из смеси хлопка и льна выросли в других странах — Швейцарии, Испании (в Каталонии).
В Италии, в Турине, швейцарским предпринимателем была основана в 1704 г. крупная суконная мануфактура. На работу в ней были привлечены мастера из Англии, Голландии и Франции. Возникшая в 1717 г. в Толмеццо, в области Венето, мануфактура занимала 200 ткачей, работавших на 150 станках, и 2500 прядильщиков. Через 60 лет, в 1784 г. это предприятие насчитывало уже 1000 станков, на которых работали 1000 ткачей, а также несколько тысяч прядильщиков, производивших льняные и хлопчатобумажные ткани. Во второй половине века возрастает число новых предприятий в Турине, Милане, Флоренции, Неаполе с 300-Л00 наемными рабочими на каждом из них.
Зависимость многих мануфактур от привозного сырья и дальних, тем более зарубежных, рынков неизменно приводила к тому, что производство даже на первоначальных этапах велось на капиталистических основах.
Характерным для XVIII в. стало и сравнительно быстрое развитие центров производства полотна, спрос на которое постоянно возрастал, в частности на колониальных рынках, где из него шили одежду для рабов, мешки для кофе и других продуктов плантационного хозяйства. Производство полотна предъявляло значительно меньшие требования к квалификации работника, чем выделка других тканей, и это способствовало быстрому распространению его в деревенских районах. А ориентация не столько на местные, сколько на далекие, часто иностранные, рынки ускорила победу мануфактуры над ремеслом и создание крупных промышленных районов полотняного производства. В Шотландии и Ирландии выделка льняных тканей выросла с 3,2 млн ярдов в 1700 г. до 20 млн ярдов в 1750 г. В 1711 г. был создан даже Государственный совет по полотну для обучения более совершенным приемам производства тканей. При этом использовался и опыт других европейских стран. Крупными районами полотняной промышленности стали Фландрия (экспортировавшая в 1766 г. — главным образом, в Испанию и ее колонии — более 200 тыс. кусков льняных тканей), французская Бретань, Вестфалия и особенно Силезия.
Уже в 20-е годы XVIII в. полотняная промышленность австрийской (позднее прусской) Силезии сконцентрировалась в районах у подножия Исполиновых гор. В 1726 г. здесь насчитывалось более 287 деревень, где почти все взрослое мужское население, оставив сельское хозяйство, было занято работой на ткацких станках. Во второй половине века количество ткацких деревень значительно возросло. В середине 80-х годов в них насчитывалась 21 тыс. ткацких станков, а ежегодный экспорт полотна достиг 8 млн талеров — очень крупной суммы по масштабам того времени.
На протяжении всего века простое полотно, изготовлявшееся в районах Ландсхута (соврем. Каменна-Гура), батист из Хиршберга (соврем. Еленя-Гура) успешно конкурировали с дешевыми ирландскими тканями. Силезские льняные изделия через порты Северного и Балтийского морей вывозились в Кадис и Лиссабон, а оттуда в испанские и португальские колонии в Америке и, через посредство английских купцов, в американские владения Великобритании. Значительная часть силезского полотна шла в Италию, находила сбыт в портовых городах Северной Африки и Леванта.
В первой половине XVIII в. с отчетливостью проявилась в масштабах всей Западной и Центральной Европы победа капиталистической домашней промышленности, обосновавшейся в сельской местности, над городским ремеслом. Обширные сельские районы в Йоркшире, Ланкашире, Юго-Восточной Англии, в ирландской провинции Ольстер, в Голландии, во Фландрии, в ряде районов Северо-Западной, Восточной и Южной Франции, в Вестфалии, Южной Саксонии, Силезии далеко обогнали по своему промышленному значению как старые городские центры ремесленного производства в городах Южных Нидерландов, Рейнской и Южной Германии или Северной Италии, так и разбросанные по различным областям, сравнительно немногочисленные централизованные мануфактуры.
Таким образом, для последнего этапа мануфактурного капитализма оставалось характерным не только сохранение, но и дальнейшее распространение рассеянной мануфактуры, в том числе и в экономически наиболее передовой стране — Англии.
Победа Англии в экономическом соревновании с Голландией была победой не только английского промышленного капитализма над голландским торговым капитализмом, но и победой британской капиталистической домашней промышленности над городской мануфактурой ее соперницы. Деревенская рассеянная мануфактура в Англии, использующая дешевую рабочую силу, оказалась более конкурентоспособной, чем образованная из городских ремесленных мастерских голландская мануфактура. Голландия не мог