ой Италии в середине XIII в.; но, несмотря на все раздоры и войны, индивидуальная энергия, еще возбуждаемая этой жизнью, полной беспрерывных тревог и битв, приносит обильный плод. Флорентийские суконщики распространяют по всему свету свои узорные ткани; флорентийские банкиры основывают конторы на всем пространстве от Англии до Дальнего Востока, ссужают деньгами пап и государей и, благодаря своей финансовой опытности, благодаря своему кредиту, приобретают влияние на внутреннее управление государств. Венеция сосредоточивает в своих руках почти всю торговлю Востока с Западом. Уже начинается Возрождение: во Флоренции мы находим большое количество поэтов; некоторые из них, такие как Лапо дель Уберти, Гвидо Кавальканти, являются вместе с тем и выдающимися деятелями, вождями партий. В 1265 г. рождается Данте. В области искусства Николай Пизанский, работавший для Фридриха II, путем изучения римских барельефов обновляет скульптуру. В конце века флорентиец Джотто снова возвращает живопись к изучению природы, тогда как Арольфо дель Камбио начинает постройку дворца Сеньории, церквей Santa-Maria del Fiore и Santa-Croce.
Таким образом, с какой бы точки зрения ни смотреть, смерть Фридриха II и гибель Гогенштауфенов обозначают конец средневековой эпохи, начавшейся с Карла Великого. Посредством ряда последовательных изменений, которые можно проследить как в политической истории, так и в истории идей и искусств, за время борьбы между папством и империей в Италии и Германии, во Франции и Англии формируется новое общество, обнаруживающее своеобразный склад ума и выступающее на сцену с оригинальным лицом.
Легенда о Фридрихе II. Однако последующие поколения еще долго сохраняли память о тех, кто так энергично боролся с папством. Многие из его современников даже не могли поверить в его смерть. Его враги — францисканцы, основываясь на пророчествах Иоакима дель Фиоре, считали его Антихристом и предсказывали, что он снова явится, чтобы причинить еще больше зла церкви. В 1259 г. в Южной Италии один отшельник, походивший на Фридриха, стал выдавать себя за него, собрал кучку приверженцев и был признан враждебными Манфреду баронами Сицилии и Апулии. Манфред захватил его и казнил. Если память о Фридрихе и после этого продолжает жить в Италии, если, например, Данте много раз говорит о нем в своих сочинениях, то вера в его возвращение более не возникает. Но в Германии народное предание упорно хранит эту веру. В последние годы его царствования швабские доминиканцы, отчасти под влиянием иоакимских идей, в свою очередь признали Антихристом Иннокентия IV и заявляли, что Фридрих и его сын — «совершенные», «праведные», что император является защитником и преобразователем церкви, principalis defensor Eccelesiae. Крушение Фридриха разбило их надежды, но не остановило работы их апокалиптического воображения. Они предсказывали, что он вернется завершить свой труд. В 1283 г. в Кельне явился Лжефридрих, Тиль Колюп, или Дитрих Гольцшу. Итальянский францисканец Салимбене изображает его окруженным большой толпой немцев, которых он щедро одаривает; даже ломбардские города посылают гонцов в Германию, чтобы собрать точные сведения о нем. Но и после того, как он, осужденный за колдовство, был сожжен в Майнце в присутствии Рудольфа Габсбургского и прах его рассеян, народ все еще не хотел верить в смерть Фридриха: он вернется, прогонит попов и освободит Германию от церковной тирании. Новый самозванец, появившийся спустя короткое время в Любеке, также был признан простонародьем. Легенда растет от поколения к поколению и становится выражением чаяний немецкого народа: Фридрих восстановит мир, завоюет Св. Гроб. В 1348 г. Иоанн Винтертурский пишет, что распространяется уверенность в том, будто он явится во главе могущественной армии, чтобы все преобразовать, — и, как францисканец, он считает необходимым опровергнуть ожидания тех, которые верят в Фридриха, как евреи — в своего Мессию. По одним известиям, он исчез однажды во время охоты и живет со своими слугами за морем. Другие — особенно писатели XV в. — сообщают, что он живет в Киффгейзере в Тюрингии, в пещере или развалинах замка; он сидит перед столом, вокруг которого несколько раз обросла его борода. Еще в 1537 г., в царствование Карла V, появилась поэма, предрекавшая его возвращение[83].
Глава 5Церковь и папская власть: от Григория VII до Бонифация VIII (1073–1294)
Те два века, которые отделяют восшествие на престол Григория VII от времени, когда во главе Римской церкви стоял Бонифаций VIII (1073–1294), составляют самый блестящий период в истории церкви. Эта эпоха отмечена не только распрей из-за инвеститур и великим движением Крестовых походов; это также эпоха реформы белого духовенства и развития монашеских орденов, эпоха наибольшего развития церковной юрисдикции и официальной кодификации церковного права, эпоха борьбы с грозными ересями Средних веков и, наконец, эпоха окончательного упрочения папской власти. Мы видим здесь четыре рода явлений, в которых с возрастающей силой обнаруживается жизненность католической церкви и которые требуют отдельного изучения.
Реформа белого духовенства и развитие монашеских орденов
Брак священников и симония. Епископские выборы. Кафедральные капитулы и архидьяконы. Религиозные ордена в XI и XII вв. Нищенствующие ордена (XIII в). Богослужение и таинства.
Брак священников и симония. В конце XI в., в то время, когда монах Гильдебранд готовился взойти на папский престол и прославить имя Григория VII, белое духовенство Европы находилось в плачевном положении. Под влиянием феодальной анархии и частого вторжения светских лиц в церковное управление белое духовенство усвоило нравы того общества, с которым оно находилось в соприкосновении, и им овладел глубокий разврат. Эта деморализация обнаруживалась особенно в презрении к двум главным добродетелям духовных лиц: целомудрию и бескорыстию. Брак священников и симония, то есть торговля священными предметами, — таковы были, не считая светских инвеститур, те раны, исцеление которых поставил своей задачей Григорий VII с самого своего вступления на папский престол.
Брак священников, столько раз запрещенный соборами, сделался в XI в. общераспространенным явлением[84]. Если бы эти нравы укоренились, духовенству грозила бы опасность сделаться замкнутой кастой, своего рода наследственной аристократией.
Этот порядок вещей вызывал уже до Григория VII как жалобы со стороны епископов, оставшихся верными принципу безбрачия, так и действия со стороны пап, пытавшихся провести реформы, например, Климента II, Льва IX, Николая II и Александра II; но, несмотря на поддержку, которую оказывали этим попыткам черное духовенство и даже некоторые народные сообщества вроде миланской патарии, они, в общем, остались безуспешными. Более энергичную попытку в этом направлении сделал тотчас после своего избрания Григорий VII. На синоде, заседавшем в Риме в 1074 г., он возобновил декреты своих предшественников, отрешил от должности невоздержанных клириков и предложил народу прервать всякие сношения с ними. Эта резкая мера восстановила против Григория VII сильную оппозицию[85]; Парижский (1074) и Винчестерский (1076) соборы отказались повиноваться. Но толчок был дан; папы и соборы уже не остановятся, прежде чем одержать победу.
В 1089 г. Урбан II завершил реформу Григория VII, издав на соборе в Мельфи указ, которым определялись наказания для высших духовных лиц и их жен; с этих пор папа, по-видимому, считает брак духовных лиц недействительным.
Этот порядок был окончательно упрочен на втором Вселенском соборе в Латеране (1139), который категорически постановил, что союз, заключенный священником, дьяконом или иеродьяконом с женщиной, не составляет брака (matrimonium non esse censemus); другими словами, звание священника, дьякона и иеродьякона является условием, уничтожающим брак. Сопротивление и на этот раз было очень сильно; духовенство Польши, Силезии и Моравии подчинилось лишь в XII в., духовенство Швеции, Дании и Венгрии — только в XIII в. Но в тех странах, где христианство было древнее, постановления Латеранского собора были скорее приняты (Пизанский собор, 1135 и Реймсский, 1148). Что касается низшего духовенства, то заключаемые ими браки продолжали считаться законными; по декреталии XIII в. установили, что женатые клирики теряют все свои бенефиции; а второй Вселенский собор в Лионе (1274) лишил, кроме того, «всякой духовной привилегии» клириков-двоеженцев, то есть тех, которые вступили в брак не cum unica et virgine (не с одной и при том не с девушкой). Эти разнообразные меры достигли цели, и энергия пап в конце концов восторжествовала над невоздержанностью духовенства.
Она восторжествовала также над симонией, которая в XI в. господствует на всех ступенях церковной иерархии. Кандидат в епископы покупает голоса своих избирателей за деньги или склоняет их на свою сторону обещанием услуг. Собственник бенефиций отдает их тому, кто больше заплатит. Церкви, бенефиции, духовные должности, рукоположения — все покупается и продается, все становится предметом промысла и наживы. Такой порядок вещей неминуемо должен был вызвать реакцию. Она начинает обнаруживаться на соборах в Бурже и Лиможе в 1031 г.; понятно, что она не могла исходить ни от епископства, ни от белого духовенства, развращенных светскими интересами и симонией. Протест против симонии исходил от монахов, особенно клюнийских, а первые решительные меры против нее принял Лев IX на Реймсском соборе 1049 г. С этих пор постановления соборов и папские декреты беспрестанно нападают на торговлю духовными местами, карая всякого клирика, уличенного в симонии, и наконец, при Григории VII и Урбане II, образуют полное законодательство по этому предмету. Реймсский собор ограничился постановлением, в силу которого всякий, кто продаст или купит рукоположение, лишается своего звания; но вскоре затем Руанский (1050), Тулузский (1056) и Турский (1060) соборы и Римский синод 1060 г. выработали более детальные правила, которые были утверждены Григорием VII на двух римских соборах 1074 и 1075 гг. и отчасти кодифицированы на соборе в Пьяченце 1095 г. По смыслу этих постановлений симонистом должен считаться всякий, кто добился рукоположения в духовный сан или приобрел бенефиций путем обещания денег или услуг, хотя бы оно было сделано с третьим лицом; всякий, кто на этих условиях пожаловал сан или достоинство; всякий, кто служил посредником (mediator) в таком деле; духовные лица подлежали низложению, светские — отлучению от церкви. В виде исключения, в тех случаях, когда продажа или покупка церковной должности была совершена третьим лицом и клирик воспользовался ею по незнанию, он мог сохранить свое звание.