50.
Великое марксистское событие, революция, внезапно случилось в 1905 году не так, как надо, и не в той стране. Россия не достигла высокого индустриального уровня, необходимого, по Марксу, для коллапса капитализма. Восстание подняли не дисциплинированные пролетарии, наделенные классовым сознанием, а обыкновенные человеческие существа, доведенные до отчаяния. Никого не удивил его несчастливый исход. Но самое странное в нем было то, что оно никак не затронуло социализм.
Весь мир ужаснулся, узнав о расстреле казаками рабочих, шедших с петицией к царю в Зимний дворец. Когда о «зверском массовом убийстве»51 сообщили на профсоюзном конгрессе в Ливерпуле, сразу же было принято решение собрать 1000 фунтов стерлингов для семей жертв расстрела. Когда протест российских рабочих в октябре перерос во всеобщую забастовку, заставившую перепуганный режим дать стране конституцию, это событие было воспринято как триумф рабочего класса. Трудящиеся по всей Европе устраивали массовые митинги с речами, лозунгами и красными флагами. «Да здравствует русская революция! Да здравствует социализм!» – с энтузиазмом кричали итальянские крестьяне за полторы тысячи миль от Санкт-Петербурга 52. Но искры от русской революции не разожгли всемирный революционный пожар. Давно ожидавшееся спонтанное восстание произошло, но западный рабочий класс не был готов к тому, чтобы свергнуть капитализм. Только австрийские социалисты воспользовались ситуацией для успешного завершения своей кампании за утверждение всеобщего избирательного права 53.
Опираясь на устрашающий эффект, произведенный событиями в России, всеобщую забастовку 28 ноября объявил Виктор Адлер в Вене. Он готовился к ней около месяца. Один член партии на фабрике, где не было социалистов, не смог привести людей на демонстрацию: никто не хотел говорить ни о революции, ни о забастовке, ни вообще о политике. Манифестация, однако, прошла успешно. Марияхильферштрассе почернела от многотысячных толп людей, набившихся так плотно, что они целый час шли полмили до Рингштрассе, где к ним присоединились еще более многочисленные колонны из других районов города. Тяжелая поступь людской массы, сжатые кулаки, красные флаги – все это было так похоже на видение госпожи Энбо в романе «Жерминаль». Австрийский режим, напуганный демонстрациями, уступил и ввел в 1907 году всеобщее избирательное право для взрослого мужского населения. Фактически эту победу австрийских рабочих и можно назвать единственным позитивным результатом восстания в России.
Германские социал-демократы тоже организовывали демонстрации с требованиями реформы избирательной системы в Пруссии, которая основывалась на налоговых реестрах. Огромная масса налогоплательщиков, вносившая такую же сумму налогов, как и меньшая по численности, но более состоятельная другая треть соотечественников, и как совсем небольшая часть очень богатых пруссаков, избирала лишь треть представителей в органы местного самоуправления. У социалистов всегда была своя треть членов муниципальных советов, но, располагая широкой поддержкой, они не имели реальной власти. Жорес не зря подтрунивал над ними: они вряд ли смогли бы победить и на баррикадах. Их демонстрации наталкивались на непробиваемую броню прусской системы государственного управления.
Мало того, одним из прямых последствий революции в России можно считать и потерю германскими социалистами многих избирателей. В Германии средний класс, который представляла Прогрессивная партия, прежде обычно поддерживал социал-демократов, а не реакционные партии, но в 1907 году голосовал за кандидата консерваторов. Безусловно, сказалось влияние пропаганды военно-морской и пангерманской лиг, которые хотели использовать выборы для демонстрации всеобъемлющей поддержки национализму и империализму. На «готтентотских выборах», как их назвали, исходя из характера войны в африканских колониях Германии, социалисты впервые с 1890 года не приобрели, а потеряли депутатские места.
Льва Троцкого, переживавшего из-за репрессий, обрушившихся на русскую революцию, угнетало отсутствие интереса со стороны европейских социалистов. Каутский, встретившись в 1907 году с низкорослым, хрупкого телосложения господином с ясными, голубыми глазами, белоснежной шевелюрой и такой же бородой, из-за которой он выглядел дедушкой, хотя ему было только пятьдесят три года, заявил, что не желает переносить «революционные методы на германскую землю». В теории революция обладала притягательной силой, но на улицах она выглядела не столь привлекательной. Плачевный опыт России показал западному рабочему классу, что ему не надо вовлекаться в подобные авантюры. Концепция ревизионизма была гораздо более приемлемой, хотя она неизбежно и подменяла классовую борьбу национализмом.
Тем временем не ослабевала индустриальная война. Рабочий класс после 1905 года с большим интересом прислушивался к поучениям синдикалистов о тактике прямого действия. Она была особенно популярна во Франции, где анархисты решительно отвергали парламентские методы борьбы, которые, по их мнению, лишь отвлекали рабочее движение от революционных целей, навязывая политические проблемы и лидерство интеллектуалов. Для синдикалистов социалистические политики – члены национального парламента – принадлежали к буржуазному миру, усвоили его законы и потеряли связь с рабочим классом. Синдикалисты считали: классовая борьба носит характер экономической, а не политической войны, и ее должны вести тред-юнионы, перенявшие революционный синдикализм и тактику прямого действия, признанную официальной доктриной на конгрессе Всеобщей конфедерации труда (ВКТ) в 1906 году. Тактика прямого действия против нанимателей предполагала забастовки, преднамеренное замедление темпов работы, бойкот, саботаж, а против государства – пропаганду, массовые демонстрации, обличение милитаризма и патриотизма как плутовства, используемого капиталистами для увековечения своей власти. Каждое завоевание рабочих должно служить приумножению их сил, готовить к завершающей схватке, последней и главной битве классовой войны – всеобщей стачке, «революции без оружия», которая, парализуя буржуазный мир, освободит рабочий класс и передаст в его руки владение средствами производства.
В Италии, где подавление рабочих выступлений полицией и войсками было особенно жестоким и взаимная вражда и ненависть, перемешанные со страхом, были особенно сильны, синдикалисты дважды попытались организовать всеобщие стачки – в 1904 и 1906 годах, и каждый раз они превращались в беспощадные кровавые схватки, уносившие жизни людей. Во Франции потерпели поражение все забастовки, проводившиеся под руководством синдикалистов при радикалистском правлении Клемансо в 1906–1909 годах, и это лишь вскрыло расхождение между синдикалистскими проповедями триумфа всеобщей стачки и реальной силой рабочего класса. Трудовой народ во Франции все еще был преимущественно сельскохозяйственный, и значительная часть промышленной продукции изготовлялась на небольших предприятиях, не имевших профсоюзов. Всеобщая конфедерация труда не могла претендовать на то, что представляет основную часть индустриального рабочего класса, и вследствие застарелого антагонизма между анархистами и социалистами она чаще пререкалась, а не сотрудничала с партией.
На попытки ВКТ организовать новые профсоюзы наниматели отвечали увольнениями и локаутами и нередко прибегали к помощи войск, которые, как объяснял Клемансо, предотвращали насилие против тех, кто не участвует в забастовках. Правительство вводило войска против шахтеров Нора в 1906 году, против докеров Нанта и виноградарей Миди в 1907 году, против строительных рабочих – в 1908-м. Во время этих разгонов было убито в общей сложности 20 человек и 667 – ранено. Забастовки почтовых служащих и учителей были запрещены под угрозой увольнения на вечные времена со ссылками на то, что государственные служащие не имеют права организовываться или бастовать против правительства. Представителей ВКТ, пытавшихся организовать стачку, арестовали по обвинению в подстрекательстве к бунту. Несмотря на сопротивление нанимателей, в 1900 году все-таки был установлен одиннадцатичасовой лимит рабочего дня, а в 1906 году – приняты законы о воскресном дне отдыха и пенсионном обеспечении по старости. Хотя годы властвования Клемансо и отмечены волной забастовок, наниматель всегда чувствовал твердую руку правительства, исходившего в своей политике из принципа, утвержденного им же: «Основа Франции – собственность, собственность и еще раз собственность»54. Вмешательство государства подпитывало озлобление и пессимизм. Использование радикалистским правительством насилия, говорил Жорес в 1909 году, и то, что «оно оказалось неспособным реформировать общество, вызвали апатию, немое ворчанье и подспудное недовольство…» В том же году похожее недовольство либеральным правительством в Англии создавало аналогичную атмосферу нервозности.
В Соединенных Штатах контрнаступление нанимателей поддерживали судебные решения, выносившиеся на основе антитрестовского закона Шермана и объявлявшие противозаконными пикетирование, бойкоты и забастовки как препятствующие свободному предпринимательству. Синдикализм перекинулся и через Атлантику, приобретя в Америке форму ассоциации «Индустриальные рабочие мира» (IWW). Основанный в 1905 году Дебсом, «Большим Биллом» Хейвудом из Западной федерации шахтеров и примкнувшим к ним Де Леоном, этот союз по европейским стандартам представлял собой странную комбинацию синдикализма и социализма. Он проповедовал доктрину прямого действия, а Дебс, его главный герой, в роли социалистического кандидата даже боролся за пост президента Соединенных Штатов.
Американский социализм, как и российский социализм, не имел представителей в парламентском органе – в конгрессе, не участвовал в правительстве даже на муниципальном уровне и был защищен от соблазнов классового партнерства. Дебс к этому времени окончательно убедился в необходимости довести классовую войну до победного конца. Все рабочие должны стать революционерами, никаких компромиссов с существующими порядками. Надо бороться не за повышение зарплат, а вообще за отмену действующей системы заработков. Дебс увидел в синдикализме концепцию, перенявшую революционный дух первозданного социализма и предлагавшую добиваться поставленных целей профсоюзными методами и средствами, с которыми он давно свыкся. В письме, разосланном в декабре 1904 года тридцати профсоюзным лидерам