В международное профсоюзное объединение входила и влиятельная Международная федерация транспортных рабочих – моряков, докеров, железнодорожников. Она была основана в 1896 году, представляла сорок два профсоюза в шестнадцати странах и насчитывала в своих рядах 468 000 человек. Именно с этой федерацией Кейр Харди, как и Жорес, обеспокоенный угрозами войны, связывал надежды на организацию всеобщей международной стачки в случае начала военных действий. Он считал, что одни транспортные рабочие при поддержке шахтерского интернационала способны остановить войну. В данном случае тоже возникала проблема единого одновременного действия во всех странах, однако Харди, увлекшись главной идеей, проигнорировал очевидное затруднение и выдвинул свое предложение на очередном социалистическом конгрессе в августе 1910 года в Копенгагене.
Копенгаген, принимавший в 1910 году интернационал, своим примером подтверждал ту значимость, которую приобрел социализм. Муниципальное правительство столицы уже принадлежало Датской социалистической партии, одной из крупнейших в малых государствах. Ее комитет, решивший произвести впечатление на весь мир блестящей организацией конгресса, устраивал великолепные приемы, а мэр-социалист произнес чудесную приветственную речь. В ответном слове, «взволновавшем наши сердца своей искренностью»77, Вандервельде выразил общее чувство причастности к величайшему событию, «когда свободные граждане и городской совет оказывают гостеприимство Красному интернационалу». В мире уже насчитывалось восемь миллионов социалистических избирателей 78. Французские социалисты только что одержали блестящую победу на выборах в мае, получив свыше миллиона голосов и увеличив свое представительство с 54 до 76 депутатов. Бриан, все еще называвший себя независимым социалистом, уже был премьером, и социализм, похоже, достиг того уровня признания, когда мог брать на себя роль «больной совести» человечества.
В Копенгагене она выразилась в словах Кейра Харди 79, предложившего совместно с французом Эдуардом Вайяном резолюцию, рекомендовавшую, чтобы родственные партии и рабочие организации считали желательным и осуществимым проведение всеобщей стачки, особенно в отраслях, производящих военное имущество и материалы, в качестве одного из средств предотвращения войны, и данный вопрос следовало бы обсудить на следующем конгрессе. Выступая с этим предложением, Харди понимал, что рабочие не пойдут на забастовку против войны, но упорно надеялся на то, что им придется сделать это в соответствующих обстоятельствах. «Мы должны подготовить их», – говорил британец. Его проект резолюции поддержали и Вандервельде, и Жорес. Французский лидер исходил из того, что это будет способствовать сближению Всеобщей конфедерации труда (ВКТ) с Французской секцией рабочего интернационала (СФИО). Кроме того, его беспокоила явная бюрократизация германской партии, и он чувствовал насущную необходимость активизации работы в массах.
Немцы и австрийцы выступили против предложения Харди, используя те же аргументы, что и прежде: призывы к забастовке в случае войны повлекут за собой судебные преследования, обвинения в измене и конфискацию фондов. Бебель, больной и заметно постаревший, отсутствовал, но даже и без него голосование под давлением немцев было отрицательным. В поисках компромиссного решения брюссельскому Бюро было рекомендовано заново рассмотреть резолюцию на очередном конгрессе. Но даже и такое дополнение не устраивало немцев. Они с большой неохотой пошли на уступки лишь после предупреждения Вандервельде о том, что в случае их отказа британцы и французы займутся проектом отдельно и самостоятельно. Антимилитаристская резолюция таким образом все же была принята, практически в формулировках Штутгарта, но с одним дополнением: организованному рабочему классу рекомендовалось «подумать, не следует ли провозгласить всеобщую забастовку для предотвращения преступления войны, если в этом будет необходимость». Так же плутовато, как капиталисты отделались от проблемы разоружения в Гааге, социалисты отреклись от идеи всеобщей забастовки в Копенгагене.
Вскоре реальность предоставила доказательство неспособности рабочих одержать победу в серьезной стачке, какой была забастовка транспортников во Франции. В октябре премьер Бриан покончил со всеобщей забастовкой железнодорожников всех частных и государственных линий, призвав рабочих в армию на трехнедельный срок: невыход или отказ от работы автоматически расценивался как дезертирство со всеми вытекающими из этого последствиями. Этот эффективный метод борьбы с забастовками подсказало ему патриотическое сознание, преисполненное заботой о национальной обороне. В то же время давнее социалистическое самосознание почему-то не побудило его к тому, чтобы потребовать от компаний увеличить заработную плату, чего, собственно, и добивались железнодорожники.
В истории человечества наступил 1910 год. Перемещение политического влияния к новому классу, замеченное Бальфуром на британских всеобщих выборах в 1906 году, еще не стало свершившимся фактом. Для реального столкновения, как это продемонстрировала и забастовка французских железнодорожников, рабочий класс не обладал достаточной силой. Международное солидарное действие по-прежнему оставалось иллюзорным. Хотя социалисты продолжали и говорить о нем, и верить в его возможность, делали они это больше в порядке теоретических дискуссий, а не практических проектов. Правда, в этот период все же была предпринята одна попытка организованного международного действия рабочего класса. В то же самое время, когда социалисты в Копенгагене обсуждали возможности всеобщей забастовки на военных производствах, там же проходила и сессия Международной федерации транспортных рабочих (МФТР), по своей природе самого что ни на есть интернационального профсоюзного объединения и крайне необходимого для солидарных акций. Однажды во время Англо-бурской войны 80 голландские члены федерации, симпатизировавшие бурам, потребовали объявить бойкот британским судам, однако лидеры МФТР отклонили их требования на том основании, что на данном этапе нереально привлечь рабочих к участию в международной акции по политическим мотивам. Иное дело – ставить перед ними чисто профсоюзные цели и задачи. И вожаки МФТР наметили уже в следующем году провести международную забастовку против судовладельцев.
Главными зачинщиками были британские делегаты Бен Тиллет и Хавелок Уилсон, а основным оппонентом – германский делегат Пауль Мюллер, занявший такую же обструкционистскую позицию, какую отстаивали его соотечественники на конгрессе социалистов. Забастовка моряков в настоящий момент, доказывал Мюллер, была бы «настоящим безумием» и «катастрофой». В схватке выиграют хозяева, профсоюзные лидеры потеряют авторитет, моряки останутся без работы и рано или поздно на коленях будут молить о пощаде. Поскольку забастовка на линиях морского судоходства, как и против военных отраслей, может создать преимущества для стран, профсоюзы которых в ней не участвуют, и поскольку немцы и британцы соперничают на море, то и особое значение следовало бы придавать принципу международной солидарности. Аргументацией герра Мюллера пренебрегли, и конгресс проголосовал за объявление забастовки моряков в знак протеста против «бездушного, негуманного» отказа судовладельцев всех стран обсуждать претензии профсоюзов за столом переговоров. По всеобщему согласию забастовка «должна быть и будет международной».
На последующих собраниях комитета моряков в Антверпене в ноябре и затем в марте британцы заявили о своем твердом намерении провести забастовку в 1911 году 81, а бельгийцы, голландцы, норвежцы и датчане обещали их поддержать. Немцы, утверждая, что у них нет причин для забастовки, отказались принимать участие. Дату назначили на 14 июня. К этому времени из пула вышли датчане и норвежцы: первые объясняли отступление тем, что им удалось достичь благоприятного пятилетнего соглашения; вторые сослались на то, что их требования отклонили и они не в состоянии переломить ситуацию. Коронационным летом все же состоялась знаменитая британская транспортная забастовка, и одновременно с ней проходили стачки в Бельгии и Голландии. Федерация организовала забастовки солидарности в других портах континента, что помешало набору штрейкбрехеров и помогло британским морякам. Однако первоначальная цель организации международной солидарной акции не была достигнута.
Социализм в то же время твердо верил в возможность «восстания» рабочего класса в случае войны. В этом проявлялась сентиментальность эпохи. Публику олицетворяли не доктора, писатели и социальные психологи, уже начинавшие воспринимать человека без иллюзий. Эти персонажи становились авангардистами и «пророками уныния» вроде Ведекинда. А широкая публика предпочитала видеть все в розовом свете, любоваться совершенными обнаженными фигурами Бугеро и невероятно красивыми девушками Гибсона – созданиями, которых в действительности не существовало. Аналогичным образом в своей сфере поступали и социалисты.
Романтизацией реальности особенно увлеклись в Германии, где на всеобщих выборах в 1912 году социал-демократы завоевали симпатии 35 процентов избирателей, а именно 4 250 000 человек, и получили 110 депутатских мест. Численность партии росла столь стремительно и она представлялась уже столь могущественной 82, что, казалось, неумолимо приближался момент, когда социалистическое движение в Германии «охватит большинство народных масс и сбросит оковы феодально-капиталистического государства». Социал-демократов в стране уже стало так много, что их численность должна была пропорционально увеличиться и в вооруженных силах, а это означало, что может сложиться ситуация, когда армию нельзя будет использовать против рабочих.
Несоответствие между численностью и реальным влиянием партии в стране, на которое обратил внимание Жорес на конгрессе в Амстердаме, становилось еще более разительным по мере ее разрастания. То, как использовали германские парламентские социалисты свой триумф 1912 года, не впечатляет. Когда правительство в том же году увеличило вооруженные силы на три армейских корпуса, они протестовали против закона, утверждавшего это решение, но не выступили против налогообложения, обеспечивавшего финансирование. Когда социалиста Филиппа Шейдемана избирали первым вице-президентом рейхстага и он сказал, что не будет участвовать в официальной церемонии посещения кайзера, его заявление вызвало не меньший переполох, чем предыдущие дебаты вокруг проблемы бриджей