Возможно, именно в Авиньоне ярче всего виден результат этого взрыва чувственности. Папы начали здесь крупнейшее строительство века, собрав самых знаменитых из живших тогда художников. От фресок, которыми Симоне Мартини расписал стены собора, остались лишь написанные по грунту синопии. Эти великолепные рисунки полны высочайшей готической духовности; на них изображены Богородица, Христос во славе, исполненные благородства, какое можно встретить на порталах церквей Ильде-Франса. Когда эпидемия угасла, другой итальянец, Маттео Джованетти из Витербо, возглавил группу декораторов. На нем закончился синтез эстетики Парижа и Центральной Италии. Из готического наследия он брал, однако, лишь то, что несло радость. Поверхностную радость, которую презирала рациональная христианская теология Парижа и христианский стоицизм почитателей Джотто. В башне, где помещалась ризница, Папа Климент приказал украсить стены своей комнаты росписями с изображением зелени, садов, бассейнов. Этот декор напоминал сады Палермо. Папа хотел наслаждаться жизнью, как ею наслаждался Фридрих II. Вот оно, обмирщение.
Бокаччо поместил рассказчиков забавных историй своего «Декамерона» на вилле в окрестностях Флоренции. Там собралось общество молодых людей и юных дам, покинувших охваченный «черной смертью» город. Чтобы забыться, они то предаются мистическим мечтам, то ищут удовольствий. Втайне, они исповедуют свои грехи. В обществе, они надевают маску веселости и говорят только о любви, плотской или куртуазной. Забыться среди празднества, создать себе здесь, на грешной земле, свой рай. Рай мирской, в котором, стоя на обоих берегах ручья, мужчина и женщина протягивали бы друг другу руки.
Иоанн Божию милостию Король Франции и пр.
«1. Поскольку многие лица как мужеского, так и женского пола в пределах города Парижа, а равно и других городах, управляемых Парижским прево и виконтом, пребывают в праздности, не желая утруждать свое тело никакою работой, бродяжничая и нищенствуя, а частью проводя время в тавернах и борделях, нами отдан приказ, дабы оный праздный люд всякого толка, игроки в кости, уличные фокусники, бродяги, нищие, какого бы они ни были звания и состояния, знающие ремесло или нет, мужчины или женщины, если они здоровы телом и не повреждены в членах, занялись какой-либо работой, каковой они могли бы зарабатывать себе на жизнь, либо оставили город Париж и другие города означенной области, управляемой Парижским прево и виконтом, в течение трех дней после оглашения сего ордонанса. Если же по истечении упомянутых трех дней их застигнут в праздности, либо играющими в кости, либо нищенствующими, они будут схвачены и посажены в темницу на хлеб, и удерживаемы там в течение четырех дней; когда же, будучи выпущены из тюрьмы, они снова будут уличены в праздности или окажется, что у них нет средств для поддержания жизни, или если они не смогут назвать без обмана никого, для кого бы они работали или кому бы служили за достаточную плату, они будут выставлены у позорного столба; пойманные в третий раз, они будут заклеймены каленым железом и изгнаны из сих мест.
«2. Item[6], будет указано Парижскому епископу и официалу, монахам-доминиканцам, кордельерам, августинцам, кармелитам и другим, чтобы они сказали братьям своего ордена, а также приходским священникам, чтобы, когда они будут читать проповедь в приходе или где-либо еще, они учили мирян, которые пожелают творить милостыню, чтобы те не давали людям здоровым телом и не поврежденным в членах, ни людям, способным работать и зарабатывать себе на жизнь, но давали бы слепым, калекам и другим несчастным.
«3. Item, пусть будет сказано хранителям и управителям больниц и богаделен, чтобы они не давали приюта этому праздношатающемуся сброду, если они не калеки, не больные или обездоленные, более, чем на одну ночь.
«4. Item, пусть прелаты, бароны, рыцари, горожане и прочие скажут своим экономам, чтобы они не давали милостыню здоровым и неувечным бездельникам.»
И вот в октябре лета 1347 от воплощения Господа, в самом начале месяца, в 1-й индикт, в порту города Мессина причалили генуэзцы, спасавшиеся на двенадцати галерах от гнева Господня, обрушившегося на них за их беззакония. Генуэзцы принесли с собой пронизавшую их до костей болезнь, да такую, что все, кто разговаривал с кем-либо из них, оказались поражены сим смертельным недугом; смерти же сей, поражающий мгновенно, совершенно невозможно было избежать. Вот каковы были признаки той смертельной болезни, какой страдали генуэзцы и жители Мессины. По причине тлетворного заражения дыхания все, кто разговаривал между собой, приблизившись друг к другу, заражали один другого. Все тело тогда начинало сотрясаться и как бы разрывалось на части от боли. От этой боли, этих сотрясений и зараженного дыхания на бедре или руке появлялся нарыв в форме чечевицы. Он настолько глубоко проникал и так сильно укоренялся в теле, что это вызывало сильнейшее кровохарканье. Эти выделения не прекращались в течение трех дней, и больной умирал, несмотря на любые усилия врачей. Смерть настигала не только тех, кто разговаривал с зараженными, но и тех, кто покупал их вещи, прикасался или приближался к ним. Поняв, что неожиданный мор обрушился на них из-за прибывших в порт генуэзских галер, жители Мессины спешно изгнали их из городского порта, но смертельный бич не оставил означенный город, и город сей полностью вымер. Взаимная ненависть достигла такой меры, что, если указанный недуг поражал сына, его отец ни под каким видом не соглашался находиться вместе с ним, если же он отваживался приблизиться к больному, недуг неминуемо поражал его, и ничто уже не могло спасти его от смерти: три дня спустя душа его отлетала. К тому же его смерть не была единственной в его доме: домочадцы, собаки, домашний скот, содержавшийся в доме - все умирали вслед за отцом семейства. Мор в Мессине принял такие размеры, что многие просили священников исповедовать их, многие хотели составить завещание; но священники, судьи и нотариусы отказывались войти в дом, а если кто-либо из них входил в жилище, чтобы составить завещание или другой подобный акт, он уже никак не мог избежать внезапной смерти. И когда братья-францисканцы, доминиканцы и монахи других орденов захотели пройти в дома таких больных, чтобы исповедовать их и отпустить им грехи, смертельный бич, по справедливой воле Божьей, поразил их с такой силой, что лишь немногие из них выжили в своих кельях. Что сказать еще? Трупы оставались лежать в домах, и ни один священник, ни один родственник - сын ли, отец ли, кто-либо из близких - не решались войти туда: могильщикам сулили большие деньги, чтобы те вынесли и похоронили мертвых. Дома умерших стояли незапертыми со всеми сокровищами, деньгами и драгоценностями; если кто-либо желал войти туда, никто не преграждал ему путь. […]
«Жители Мессины, пораженные этим ужасным и неслыханным бедствием, предпочли покинуть город, нежели там умереть, и никому не разрешалось не то что войти в город, но даже приблизиться к нему. За пределами города они устроили для своих семей убежища на открытых местах и в виноградниках. Некоторые, и таких было большинство, направились в город Катанию в надежде, что блаженная Агата, дева Катании, избавит их от этого бедствия. [...]
Жители Мессины, таким образом, рассеялись по всей Сицилии, и когда они достигли города Сиракуз, болезнь так сильно поразила жителей этого города, что многие из них умерли, точнее, число умерших было огромно. Города Шакка, Трапани, Агридженто, подобно Мессине, были объяты той же чумой, в особенности Трапани, буквально осиротевший после смерти горожан. Что сказать о Катании, городе, ныне стертом из памяти? Чума, распространившаяся в этом городе, была столь грозной, что в различных местах на теле: на груди, на ногах, на руках или в области горла не только образовывались нарывы, называемые карбункулами, но и вздувались железы. Эти вздутия вначале были размером с миндальный орех, и их образование сопровождалось ощущением крайнего холода. Они вызывали такую слабость и истощение организма, что вскоре у больного не было сил держаться на ногах, и он ложился в постель, мучимый ознобом, сломленный и охваченный тоской. Затем каждая опухоль достигала размеров грецкого ореха, а еще позднее - куриного или гусиного яйца. Вздутия эти были очень болезненными. Вызванное ими разложение жизненных соков организма приводило к кровохарканью. Эти выделения, поднимаясь из зараженных легких к горлу, вызывали поражение всего организма. Когда организм был полностью разрушен, а жизненные соки осушены, наступала смерть. Болезнь эта длилась три дня. На четвертый день больные навсегда уходили от дел сего мира. Осознав всю убийственную силу сего недуга, жители Катании, едва почувствовав головную боль или легкий озноб, бросались к священнику исповедовать свои грехи, а затем составляли завещание. Поэтому все, кто умирал, были, по всеобщему мнению, без каких-либо препятствий допущены в чертоги Господни.»
Рагу из зайца.
Вначале разрежьте зайца вдоль грудины, и если он забит недавно - день-два тому назад - не мойте его, а сразу положите жариться на гриле, id est[7] на открытом огне хорошо разожженных углей или на вертеле; затем положите в горшок вареный лук и кабанье сало, а потом порежьте лук, сало и самого зайца на куски и жарьте их на огне, часто помешивая содержимое горшка, либо поджаривайте рагу на железной лопаточке. Затем доведите до румяной корочки и поджарьте хлеб, смочите его полученным бульоном с уксусом и вином, а перед тем измельчите имбирь, гвоздику, стручковый перец, мускатный орех и корицу, а измельчив, добавьте немного кислого виноградного сока и уксуса или мясного бульона; соберите и отложите [специи] в сторону. Затем измельчите хлеб, отожмите бульон, пропустите хлеб (но не специи) через кисею и поставьте тушит