Матч закончился – и мне позвонили: Франческо родился! Гони в роддом! Я со всеми студентами попрощался и полетел.
И пропустил празднование?
И пропустил празднование, но это был не финальный матч!
…Когда мы победили в финальном матче, мы не могли сидеть в здании. Мы выбежали на улицы – и так же сделали все остальные. Я помню, как по дороге ехал экскаватор. Его владелец вскочил в свою огромную махину, прикрепил флаг – и все люди стали проситься: можно и нам на экскаватор? можно и нам? Он был только рад! Люди запрыгнули в ковш, – Нино показывает рукой горсть и медленно поднимает ее, – и он поднял их. Выше, еще, еще выше!
А мой друг Цуэле раздобыл где-то полицейскую мигалку. «Ты сможешь ее присоединить как-то, чтобы она звучала?» Я присоединил. Мы сели в белый 500-ый фиат, – теперь он гуглит его в телефоне, чтобы показать мне эту легендарную итальянскую машину, – откинули крышу, прикрепили сзади мой огромный триколор. И включили сирену!
Люди расступились сначала: думали, едет полиция. Они видят мигалку, слышат сирену – и ждут огромную полицейскую машину. А тут выезжаем мы из-за угла втроем на этом игрушечном фиате, как из комиксов. Все расхохотались и стали аплодировать нам.
Я слушаю эти истории, хохоча до слез. Пока Нино рассказывал их, прошел час. Я побывала в 500-ом фиате и в родильной палате. Но пока все еще не нахожу ответа: почему именно футбол? Зато понимаю вот это:
Мы все были настроены под одно чувство.
Мы все были вместе, без различия, кто ты, а кто я.
Мы соревновались с равными.
Мы все смеялись и дурачились, как дети.
Чемпионат мира по футболу – это единственное время, когда не существует Апулии, Пьемонта, Лигурии, Ломбардии, Тосканы, Венето… Когда существует Италия.
Я пытаюсь вспомнить ситуацию, когда в моей стране вот так, без осуждения, можно встретиться с другими людьми своими детскими частями души. Дать им бегать, запрыгивать в ковш экскаватора, сигналить мигалкой и подбрасывать флаги.
Много ли у наших людей, и особенно мужчин, возможностей поддержать этот внутренний огонь? Вспоминаю, как они весело прыгают в фонтаны на день ВДВ. Как пляшут под конец свадьбы. Как делают сумасшедшие вещи, напившись.
А еще я вспоминаю авторов, с которыми я работала. Когда создаешь художественное произведение, то без внутреннего ребенка не обойтись. Творчество растет из его сердца.
Как много людей скучают по нему и жаждут творить. «Я боюсь критики», – часто говорят они. «Боюсь, а что мне скажут, а что про меня подумают. Это несерьезно, по-детски. Я же юрист, а тут литература…»
И никто не скажет им: По-детски, несерьезно? То, что надо!
Кара, дорогая! Ты есть
Зеркало в ванной у клиентки моей подруги было всегда занавешено. И так тусклая лампочка – затемнена. Девушка не хотела ни в чем отражаться, потому что один только взгляд на себя в зеркало вызывал у нее желание себя ударить.
Кем была для нее мое подруга? Психотерапевтом. Конфиденциальность не позволяла ей рассказывать какие-то более узнаваемые детали о своих клиентах, но мне они были и не нужны. Мне было достаточно нескольких упоминаний о селф-харме, а потом вот этих слов:
Знаете, – рассказала как-то ее клиентка, – я увидела себя в зеркале мельком и почувствовала, что в этот раз что-то меня остановило. Когда я смотрела на себя сама, мне хотелось причинять себе вред. Но после того, как вы смотрели на меня на наших сессиях, я больше не могу. Вы смотрели на меня… с любовью.
Может быть, за это многие так любят Европу. Она часто смотрит на человека с любовью.
В первый год жизни в Италии у меня наворачивались слезы на глаза, когда моя консьержка Мариэлла, знающая обо мне всего факта четыре, начинала любую фразу с «Кара» («дорогая»). Она говорила это просто так, бесплатно, без умысла. И меня это удивляло: ведь я не… заслужила.
Но ведь это поверхностно все? – реагировала на рассказ о Мариэлле моя мама. – Что-то вроде американских улыбок?
И я наблюдала.
Вот я выхожу из примерочной во Франции:
Ну как? – дежурно спрашивает парень, работающий в магазине.
Я протягиваю ему вешалки, вещи и номерок:
Не подошло.
Он заглядывает мне в глаза:
Разочарованы?
Или вот льет дождь, ветер дует порывисто. Я стою на остановке, в мусорке рядом – два сломанных зонта. Наконец, приезжает автобус – и водитель останавливает его не совсем в соответствии с желтой линией, а так, чтобы передняя дверь была ровно напротив меня. Чтобы я на 3 секунды меньше мокла.
Или вот я тяну с магазинной полки коробку с новогодней игрушкой. В руках зонт, сумка, задеваю рукавом пальто остальные коробки. Одна падает – и мужчина рядом подхватывает ее. Пока я его благодарю, вниз летит вторая – и он ловит и ее тоже. Я извиняюсь, но он отвечает:
Ничего, им очень хотелось на землю!
Или прихожу в аптеку за кремом.
Извините, – произносит аптекарь, – но этот крем закончился. Но знаете что? Я вам могу дать пробников, и вам хватит на выходные.
Он вручает мне пробники, которых хватит на две недели. Желает хороших выходных. Улыбается. Это «американская улыбка» или нет? И может ли улыбка оставаться ненастоящей, если практиковать ее так часто?
И нужно ли ее заслуживать?
Я росла в среде, где хорошее отношение нужно было заслужить. А переехала в среду, где нужно еще постараться, чтобы заслужить плохое. Хорошее дается по умолчанию. Плохо ли это? Сбивает ли это внутренние компасы на самосовершенствование? Расслабляет ли это нас настолько, что делает хуже, как думали в советское время? Или, наоборот, это укрепляет человека, как укрепил теплый взгляд моей подруги ее клиентку?
Психологи говорят, что хотеть нравиться, хотеть одобрения и поддержки от окружающих – это не что-то ненормальное. Это совершенно естественная потребность любого человека. Когда ты нравишься – это безопасно и приятно.
И как есть удовольствие от еды, когда голоден, а есть обжорство, так есть желание нравиться, а есть зависимость от этого. И, кажется, зависимость растет там, где любовь, внимание, поддержка были на вес золота. Где их нужно было заработать и где они были товаром.
Веди себя правильно – будешь хорошей девочкой. А ведешь себя иначе – то тебя как бы и нет.
В этом случае, конечно, страшно получить «не ту» улыбку. «Американскую», ненастоящую. Но если улыбка и доброе слово – это не товар, а воздух – то дышать им приятно. Куда приятнее, чем выменивать его на хорошее поведение.
Я пишу эти слова и сомневаюсь: может быть, только меня трогают присказки моей консьержки, вежливость продавца и то, каким большим кажется себе человек, вставший под солнце в центр идеально спроектированной туринской площади? Может быть, только меня пронзает, когда мой итальянский друг Нино говорит однажды:
Катя, не трать время, чтобы быть ангелом, просто будь собой со мной.
Но потом я вспоминаю лицо брата, которому я рассказываю об этом. Лица моих друзей. Комментарии в моем инстаграме.
И мне все-таки кажется, что это наша общая тема. И если я ее признаю, я могу дать ей шанс развиться. Попробовать улыбнуться перед тем, как взять трубку телефона. Воскликнуть, как итальянка: «Это ты, дорогая!» – и обнаружить, что эта улыбка мне подходит. Она как будто все время жила внутри меня – и естественно проявилась на моем лице. Пошутить с незнакомцем. Attaccare un bottone…
Attaccare un bottone
«ПРИШИТЬ ПУГОВИЧКУ»
Пришить пуговичку – это итальянское выражение. Оно означает: привлечь внимание какого-то человека, чаще всего незнакомого, завязать с ним разговор. Приблизиться, «зацепиться».
Вы работаете в морском флоте? – спрашивает меня попутчик в лифте, смотря на деревянного кита-брошку у меня на свитере.
Представив саму возможность для себя работать во флоте, я начинаю хохотать. Мой собеседник доволен – пуговичка зацепилась. Теперь мне нужно что-то ответить – и маленький, легкий, короткий разговор начнется.
Сначала меня удивляло: откуда у них столько энергии? Откуда силы шутить у пожилого официанта в белом фартуке, через которого проходят сотни людей за день? А он все равно склоняется к нам с вниманием:
Что будете пить? – спрашивает он сквозь грохот дождя, от которого нас отделяет пластмассовый зонтик.
Я – грог, – отвечает мой друг. И, пока официант записывает, я решаю, что заказать. Я только что пообедала и напилась кофе – и совсем ничего не хочу. Мы присели под зонтики этой кофейни только чтобы не мокнуть. Дождь хлещет в полуметре от моего плеча. Но нужно что-то заказать, и я говорю:
А мне воду, пожалуйста.
Официант смотрит на меня, потом на дождь, потом – снова на меня:
Вам с неба или из моря?
И все начинают хохотать. Пуговичка пристегнута.
Прошло два года – а я помню того пожилого официанта «на Балоне» – это район Турина со знаменитым блошиным рынком. Как помню я и молодого парня в сетевом кафе на моей улице, протягивающего мне стакан с черными трубочками для смузи и улыбающегося:
Выбирайте цвет!
Я читала историю, как папа с сыном шли по улице. Вдалеке показалась их соседка – и папа предложил перейти на другую сторону дороги. Зачем? – удивился сын. На что папа ответил, что эта синьора attacca un bottone и мы будем стоять с ней час и разговаривать.
Конечно, завязывают разговор итальянцы не всегда для чего-то легкого и веселого. Особенно со славянскими девушками. Но делают они это зачастую так ловко, что из такого разговора сразу и не выскочишь, не сказав грубость.
Приехав в Италию, ты очень быстро знакомишься с продавцами маленьких магазинов, в которые ходишь, с парикмахером, с булочником и мясником. И вот ты уже вся в их пуговичках.
Не знаю, как вы, а я, поселившись в Италии, поймала себя на жадности к своему времени. Зачем мне тратить время на то, чтобы ответить на вопросы консультанта в магазине одежды, откуда я? – недоумевала я. Зачем мне лишних полчаса говорить ни о чем на собрании жильцов нашего дома, если основную повестку мы уже обсудили?