Алессандро ест медленно, не притрагиваясь пока ни к салату, ни ко второму блюду. Одну за другой, он накалывает равиоли на вилку и отправляет в рот, комментируя то, что чувствует. Температуру, проваренность теста, свежесть мяса внутри. И какие равиоли делает его мама, и какие он однажды пробовал в Ланге.
Алессандро делает паузу, откидывается на спинку хлипкого студенческого стула и, держа бокал с красным, смотрит вдаль. Отпивает немного и возвращает бокал на стол:
Еще две минуты должно подышать.
Он не торопится, и я тоже замедляюсь: откладываю еду, чтобы не съесть все разом. Смотрю, как он сидит с прямой спиной, как будто позируя для художника. Я улыбаюсь, но это его ничуть не смущает.
Я вспоминаю, как во время карантина можно было покупать еду лишь навынос. Уличные столики и стулья были связаны тросами вместе: никуда не присядешь. Я стояла в очереди за пьядиной – лепешкой, в которую завернуты салат, сыр, ветчина, рыба – что выберешь.
Ла Романьола и ла Монтанья! – мужские руки протянули две пьядины одновременно: мне и женщине передо мной.
Мы взяли свои лепешки и стали отходить от очереди. Женщина пошла вдоль по улице, и я по инерции тоже. Она прошла двадцать шагов – и остановилась у решетки двора, за которой цвела магнолия. Я наблюдала за ней: черные вьющиеся волосы, широкие брови – типичная итальянка.
Она встала напротив цветущего дерева и только тогда развернула пьядину, чтобы съесть ее с видом на эту белоснежную весеннюю нежность с розовым подтоном.
Или вот компания, собравшаяся на пикник в парке. Я пробегала мимо них рано утром и заметила что-то ярко-оранжевое в траве. Подбежав ближе, я смогла рассмотреть маленькую механическую соковыжималку, всю в мякоти апельсина. Эти люди взяли ее с собой, чтобы выпить свежевыжатый сок на природе.
Точно так же француженка, купившая сэндвич в булочной Paul, садится на бордюр с видом на замок со стеклянной пирамидой – Лувр. Она отодвигает бумагу, в которую завернут ее бутерброд, делает укус и закрывает глаза от блаженства.
Кстати, о французах. Однажды моя подруга Таня, работавшая как раз в отделе маркетинга сети этих булочных, летела в самолете со своим коллегой. Они летели в Казахстан местными авиалиниями – AirAstana, бизнес-классом. Для этого высокого манерного француза в прекрасно сидящем на нем костюме, с платочком, торчащим из пиджака, этот опыт был новым. Они сели в кресла – и им сразу же предложили соки и воду. Люк еще не закрыли, люди продолжали посадку, а этот француз, манерно жестикулируя, вдруг сказал стюардессе:
Нет-нет. Принесите нам два бокала шампанского, пожалуйста.
Когда шампанское появилось на подносе стюардессы, он дал один бокал Тане, а другой взял себе и чокнулся ими:
Тань, если нам суждено умереть… мы хотя бы выпили до этого шампанского!
Французы называют это art de vivre[13]. Неаполитанцы – sap campà. Это выражение означает, что вы умеете… жить.
Не торопиться, организовывать для себя красоту в любой ситуации, есть с удовольствием и позволять себе просто посидеть на улице, смотря вдаль или на луну.
Если у вас есть деньги – вы владеете искусством тратить их на то, что приносит радость. Ходите на яхте или имеете какое-то другое хобби, путешествуете, покупаете красивую и качественную одежду. Не бережете их, а тратите со вкусом и вниманием к себе.
Sap campà – это комплимент. Это не «шмоточница» или «мещане», а восхищение тем, как вы обходитесь со своей жизнью.
Я часто вспоминаю историю, которую то ли прочла, то ли услышала от кого-то более десяти лет назад. Детали ее стерлись, источник потерялся – но чувство, порожденное ею, живет у меня в сердце.
Кто-то из наших был приглашен на свадьбу к греческой паре. Красивая невеста, церковь на острове, венчание… И вот над морем и столами, накрытыми для праздника, восходит полная луна – медленная, огромная.
Вот это воспоминание будет у вас! – говорит невесте русский гость. – Такая луна, как будто специально в вашу честь!
Да, – соглашается невеста. – Я именно так и хотела. Я еще год назад, когда мы выбирали время для свадьбы, посмотрела лунный календарь и выбрала ночь полнолуния.
Создать время, чтобы сделать себе красиво. Посвятить этому внимание. Пригласить полную луну на свадьбу. Захватить бокалы для вина в путешествие. Накрыть стол скатертью, не волнуясь о пятнах, которые могут на ней остаться. Sap campà.
Мой терапевт говорит: человек выздоравливает не тогда, когда он знает и понимает свою травму, а когда он стремится к хорошей жизни. Иными словами, когда он совершает этот выбор: жить хорошо.
У нас есть культура боли, – говорит он. – Но у нас почти нет культуры хорошей жизни.
И я вспоминаю, как пришла впервые к французскому доктору. Была зима, а у меня был отпуск – и я полетела на юг Италии, посмотреть на зимнее море, на улицы без туристов. В последний вечер перед возвращением я снова заказала морепродукты – и в моей тарелке нашлась ракушка, спровоцировавшая пищевое отравление. Я еле-еле долетела до дома и, понимая, что завтра работать не смогу, отправилась к терапевту за больничным.
Дверь открыл совершенно белый доктор: низенький, улыбающийся, в белом халате и с седой головой. Как я узнала после, это была его последняя рабочая неделя: он выходил на пенсию.
Сверяясь с текстом на французском, который я заранее составила и сохранила в телефоне, я рассказала ему, что отравилась.
Вы были в Италии… – он посмотрел на меня вопросительно.
Oui.
Зимой, в феврале…
Oui… – неуверенно подтвердила я.
Гуляли там вдоль моря и ели свежие, ничем не обработанные морепродукты…
Oui… – мне стало неловко. Я почувствовала себя праздным человеком, поехавшим в отпуск тогда, когда все работают, да еще и совершенно не заботящимся о своей безопасности. Тело мое вспомнило всех докторов, в спешке проговаривавших мне список запретов, или переспрашивавших «ну а чего вы хотели?», всех друзей, произносивших будто с упреком «ну, ты-то уехала, тебе легко…»…
Вы любите жизнь! – воскликнул седой доктор. – Вы любите чувствовать ее полноту! Путешествовать, пробовать новое!
Я рассмеялась: Oui, oui!
Конечно, я выпишу вам больничный. После отдыха иногда нужен отдых!
Прошло шесть лет, а я все еще помню этого доктора и не сомневаюсь, что он путешествует, пробует странную еду и любит жизнь. Его помнят и мои друзья, которым я рассказывала эту историю. Мы, как ракушки на пляже, собираем такие примеры, чтобы увезти их с собой и найти им место у себя дома.
Я думаю, мой терапевт прав: у нас их не так много. Последние поколения перед нами много боролись за жизнь, стремясь выжить. Им было не до выбора «жить хорошо». А с поколениями до них – до войны и еще раньше связь у нас прервана.
Да нам в середине 20-го века нужно было еще обувь донашивать друг за другом, – восклицает мой терапевт. – Что это? Это страна-победитель..?
Я многим рискую, когда пишу эту главу. Найдутся те, кто скажут:
Да что ты знаешь о нашей жизни! Ты уехала. Ты ищешь счастья не на Родине – да кто ты такая?
Но я думаю, что мы все уже давно не живем одной культурой. Что я связана и с домом, и с миром. Что вблизи и на расстоянии видны разные важные вещи. Что мы существуем не в окружении врагов, а в окружении людей. Что мы отлично научились выживать, и в этом наша сила. Но «трудности гор позади, теперь нам предстоят трудности движения по равнине».
И я хочу, если вдруг что, остаться закаленной. Но в мирное время уметь, как Алессандро, есть медленно и не переедать. Не чувствовать вину за счастливый отпуск. Успевать замечать цветение деревьев. Иногда планировать свои праздники, добавляя в гугл-календарь календарь лунный. Жить из ощущения изобилия, а не дефицита.
Не буду его так стричь
Дальше – обсуждение на сотню комментариев. Разброс мнений: от «это возмутительно!» до «это же Италия».
У принятия изменений и принятия неизбежного есть пять стадий: отрицание – гнев – торг – депрессия – принятие.
Так не должно быть! – это самая первая, отрицание. Вам что, не нужны мои деньги? Как вы себе можете такое позволять? А если я напишу в инстанции? Вы что, не знаете, что клиент всегда прав? Вас уволят. Почему это я должен искать другую парикмахерскую? Я буду бороться…
Наташа, а это типичная история? – спросила я свою знакомую, работающую мастером в итальянском салоне.
И она рассказала мне, как четыре года назад устраивалась на работу в Салерно. В качестве подарка хозяин салона, известный парикмахер, предложил ей прийти к ним в свободное от работы время, чтобы ей покрасили и постригли волосы. Она пришла.
В итальянских салонах волосы вам моет один человек, красит другой, расчесывает третий, стрижет четвертый, а оплату принимает пятый.
Когда дошла очередь до известного мастера, он спросил:
Чего ты хочешь?
Наташа носит короткую челку, как у Клеопатры, и всегда просит мастеров подстричь ее именно так.
Нет, – ответил мастер. – Я тебя понял, но я так делать не буду.
После нескольких взмахов ножницами он взял бритву и выбрил Наташе виски, а челку оставил длинной.
Если честно, когда я слушала эту историю, я представила Микеланджело, увидевшего в куске мрамора скульптуру. Может быть, мастер нашел идеальный стиль для моей знакомой? Может быть, она вышла из салона не Клеопатрой, но какой-нибудь другой царицей?
Да нет, – ответила мне Наташа. – Рост волос у меня такой, что они на висках близко приближаются к лицу. Это визуально сузило его еще больше. Я так мучилась! И еще долго отращивала выбритое, пряча виски под верхними волосами. Это было мега-неудобно…
«Я мастер, я так вижу» – будто говорят некоторые парикмахеры в итальянских салонах. И им бесконечно доверяют. И, даже если человеку не очень нравится результат, он часто скажет:
Benissimo[14]