[14] Некролог на смерть Бубака размером примерно в три машинописных страницы, который был опубликован в 1977 году в гёттингенской студенческой газете, вызвал в академической среде кампанию против «симпатизантов», хотя в тексте и содержалась острая критика РАФ. Покушение на Бубака там называлось «ненамеренной служебной помощью правосудию». Кроме того там говорилось: «Стратегия ликвидации – это стратегия правящих кругов. Почему мы должны её копировать?» После проявления «тайной радости» по поводу смерти Бубака текст заканчивался опасением, что «левые, которые так поступают, не будут названы такими же убийцами, как Бубак». На анонимного автора текста были поданы заявления о совершённом преступлении; против городской газеты, которая перепечатала текст, возбудили судебное дело и приговорили её к денежному штрафу; преподавателям вузов, издавшим в виде брошюры этот текст, которым почти все возмущались, но который почти никто не читал, угрожали дисциплинарными мерами взыскания и осуждали их за разжигание розни и призывы к насилию. По этой причине был отстранён от должности ганноверский профессор психологии Петер Брюкнер.
[15] Нижнесаксонский министр науки Эдуард Пестель предложил профессорам из Нижней Саксонии подписать заявление о раскаянии. Однако профессор Петер Брюкнер, публично подвергавшийся сильнейшим нападкам, не подписал его. В нём говорилось: «В связи с расследованием нижнесаксонского правительства дела об издательстве документа “Некролог на смерть Бубака” я заявляю: При любых обстоятельствах я отвергаю убийство или любое применение насилия в нашем свободном демократическом правовом государстве. Поэтому я осуждаю террористические действия и любые попытки оправдать их. Я сознаю, что я как должностное лицо возлагаю на себя долг верности государству. Этот долг требует большего, чем просто формально правильное, но рассудительное, внутренне отчуждённое отношение к государству и конституции… Соблюдая все нормы, я осуждаю автора и содержание так называемого “Некролога на смерть Бубака”«.
[16] Во время процессов против РАФ предпринималось большое количество неправомерных вмешательств в ход уголовного процесса с целью упростить порядок отстранения адвокатов от дела, запретить использование многоразовых мандатов и ограничить возможности действия защитников. Кроме того адвокаты постоянно подвергались преследованиям и арестам якобы из-за поддержки РАФ. В 1977 году были арестованы адвокаты Мюллер и Неверла, обвинённые в предполагаемой контрабанде оружия в «Штаммхайм» и, в конце концов, приговорённые к нескольким годам лишения свободы.
[17] Ландтаг земли Баден-Вюртемберг для выяснения обстоятельств смерти назначил следственную комиссию, которая, однако, в важных вопросах, например, как оружие попало в камеры, основывалась только на «гарантированных данных» прокуратуры. Были опрошены 79 свидетелей и экспертов, причём членов кризисного штаба нельзя было спрашивать о проводившихся там беседах и о принятых решениях. Какой целью руководствовалась следственная комиссия, видно из того, что она ни одного из свидетелей не спросила о том, прослушивались ли ещё в 1977 году камеры штаммхаймских заключённых. Она выпустила свой заключительный отчёт, в котором обосновывала версию самоубийства, даже не дожидаясь, пока по крайней мере станут известны результаты технико-криминалистической экспертизы.
[18] В книге: Bakker Schut P. Todesschüsse, Isolationshaft, Eingriffe in das Verteidigungsrecht. Hamburg, 1995.
[19] К изъятому имуществу относилось всё, что приходило заключённым за время отбытия наказания, но им не выдавалось.
[20] Письма были опубликованы в январе 1978 года в еженедельнике «Информационная служба по распространению незамеченных новостей».
[21] Кристиан Гайслер, сценарист телевизионных спектаклей и писатель, в 1970-х годах принимал активное участие в работе «комитетов против пыток» [XXXIII]. В 1988 году он опубликовал роман «Камалатта» – пожалуй, самое значительное художественное произведение о вооружённой борьбе в ФРГ.
[22] Гамбургский врач и историк Карл-Хайнц Рот сам сидел в следственной тюрьме. В 1975 году при проверке документов на дороге, которая привела к перестрелке с кёльнской полицией, он вместе с Роландом Отто был тяжело ранен. В полицейских стрелял сидевший в машине с Ротом и Отто Вернер Заубер, член «Движения 2 июня», в перестрелке он был убит. Рот выжил только потому, что в тюрьме он смог сам оказать себе медицинскую помощь. В 1977 году на процессе, привлёкшем всеобщее внимание и в публикации получившем название «Самый обыкновенный процесс по делу об убийстве» (Берлин, 1978), Рот и Отто были оправданы.
[23] Фильм «Свинцовые времена» Маргареты фон Тротта рассказывает якобы историю сестёр Энслин.
[24] В книге Карла-Хайнца Вайденхаммера «Самоубийство или убийство», в которой адвокат приводит документы расследования смерти, он, кроме того, цитирует документы процесса, где говорится, что, по мнению экспертов, с помощью системы связи, даже если она имела место в таком размещении, можно было связываться только посредством стука или царапанья в слуховую раковину телефонной трубки.
[25] Впрочем, не установлено, кто это обнаружил.
[26] Последняя камера Андреаса Баадера – 719, Яна-Карла Распе – 716, Гудрун Энслин – 720 и Ирмгард Мёллер, которая с 5 по 13 сентября находилась в камере 721, – 725. К началу действия «запрета на контакты» Баадер также находился в камере 719, потом, 13 сентября, его перевели в камеру 715. Позднее там якобы нашли тайник, где было место для оружия, которое затем 4 октября при переводе обратно в камеру 719 Баадер должен был взять с собой. Ян-Карл Распе к началу действия «запрета на контакты» находился в камере 718, а 4 октября его перевели в камеру 716, в которую больше никого из заключённых РАФ не помещали после капитального ремонта весной 1977 года. Несмотря на это, согласно заключению следственной комиссии, там должен был находиться тайник с оружием, который, несмотря на многочисленные тщательные обыски камеры, также не был обнаружен. Третье оружие нашли в камере 723, в которой с 6 июля по 12 августа 1977 года находился Гельмут Поль, а после него больше никого не было. «Мог ли этот заключённый, когда его 6 июля арестовали и доставили из Гамбурга в “Штаммхайм», перехитрить полицейских, обыскивавших его, и пронести оружие?» – спрашивает Вайденхаммер в книге «Самоубийство или убийство».
[27] В интервью «Тагесцайтунг» 16 июня 1992 года.
[28] Ханна Краббе ранее была членом Социалистического коллектива пациентов (СКП), в 1975 году она участвовала в захвате немецкого посольства в Стокгольме и была приговорена к пожизненному заключению, несколько лет содержалась в тюрьме Любека вместе с Ирмгард Мёллер. В 1996 году она последней из своей небольшой группы вышла на свободу.
[29] Голландский адвокат Пит Баккер Шут описывает эту процедуру в своей докторской диссертации «Штаммхайм»: «Адвокаты ставили портфели с делами, вынимали содержимое карманов пиджаков и брюк, пиджаки снимали и передавали их одному из двух сотрудников. Сотрудники осматривали пиджаки и всё тело, включая половые органы, сгибали снятые ботинки и проверяли их металлоискателем, проверяли всё содержимое карманов (напр., развинчивали ручки, ощупывали сигареты), после этого – или между делом – адвокаты предъявляли сопроводительные бумаги и папки-скоросшиватели одному из сотрудников, который поднимал папки за тыльную сторону и снизу перелистывал их, папки проверялись металлоискателем. К тому же содержимое обычных папок тоже сшивали в тонких тюремных папках» (Bakker Schut P. Stammheim, S. 501)
[30] 7 октября 1977 года Андреас Баадер написал короткое письмо в Верховный суд Штутгарта: «Исходя из взаимосвязи всех мер, предпринятых за шесть недель, и нескольких замечаний сотрудников, можно сделать вывод, что администрация или представители органов государственной безопасности, которые – как говорит один сотрудник – теперь постоянно находятся на седьмом этаже, надеются спровоцировать одно или несколько самоубийств, во всяком случае, они это убедительно дают понять. На это я заявляю: ни у кого из нас – это стало ясно из нескольких слов, которыми мы смогли обменяться за две недели через дверь, и из дискуссии, которая ведётся уже много лет – нет намерения убить себя. Если нас – снова по словам сотрудника – здесь “найдут мёртвыми», значит, мы будем убиты в соответствии с доброй традицией юридических и политических мер нашего судопроизводства» [XXXIV]. Примечательно, что и это письмо было расценено официальной стороной как часть подготовки к самоубийству…
[31] Вместо статьи 129-а УПК в августе 1976 года в результате изменения статьи 120 закона о судоустройстве была установлена юрисдикция Верховного суда земли в качестве первой инстанции, которая должна была унифицировать уголовное преследование.
[32] Процесс против Ирмгард Мёллер начался 6 марта 1978 года, а 20 марта 1978 года, после трёх заседаний, был приостановлен. В то же время выбранные ею адвокаты были отстранены от суда. Ирмгард Мёллер принудительно доставляли в суд, причём перед этим её с применением силы раздевали и обыскивали охранники-мужчины. 16 марта в результате жестокого обращения она получила сосудистый коллапс, и её отправили в больницу. Медицинский эксперт констатировал повреждения внутренних органов и предупредил об угрожающей жизни опасности. Ирмгард Мёллер признали не способной принимать участие в судебном процессе. Несмотря на это, 20 марта суд вызвал её и отдал распоряжение о применении к ней мер принуждения, так что её доставляли в суд прикованной к инвалидной коляске.
[33] Кристина Куби была арестована в 1978 году и по обвинению в покушении на убийство, приговорена к пожизненному заключению, поскольку она ранила полицейского. Ангелику Шпайтель арестовали в 1978 году в Дортмунде. С ней были Михаэль Кноль, который погиб от полицейских пуль, и позднее скрывшийся в ГДР Вернер Лотце, который застрелил полицейского, но сам смог убежать. После объединения Германии его арестовали, и он сделался главным свидетелем