Европейская поэзия XVII века — страница 30 из 82

{54}

ИЗ ПАСТОРАЛИ «ДУБРАВКА»[134]

В деревцах кудрявых ветры зашумели,

радостно в дубравах[135] соловьи запели,

ручейков напевы ранний луч встречают,

и венками девы юношей венчают.

Дудочки пастушьи песнь слагают милым,

услаждая души ясноликим вилам.

Вилы голосисты водят хороводы

там, где брег тенистый и прозрачны воды.

Но к чему все это? Что мне ясны зори?

Не найти привета мне в любимом взоре.

Струи зажурчали, ветр вздохнул глубоко —

мне в слезах печали слышен рев потока.

В каждой песне — стоны, в мыслях — горечь яда,

сердце — луг зеленый, где моя отрада.

В этом ярком свете тьма слепит мне очи,

ничего на свете, кроме вечной ночи.

«ЦВЕТ БАГРЯНЫЙ НА ВОСТОКЕ...»

Цвет багряный на востоке,

вся земля в цветном уборе,

расцветает луг широкий,

расцветают в небе зори,

льется дождь цветов веселых,

будем рвать их дружно в долах!

Все бело, красно и сине,

всем цветам вокруг раздолье,

пышен цвет на луговине,

в темной чаще, в чистом поле.

Это время сердцу мило,

все цветами расцветило.

«СВОБОДА! ЧТО КРАШЕ ТЕБЯ И ДОРОЖЕ?..»

Свобода! Что краше тебя и дороже?

Ты — помыслы наши, ты — промысел божий,

ты мощь умножаешь, даруешь нам славу,

собой украшаешь всю нашу Дубраву.

Все жизни, все злато, все блага народа —

лишь малая плата за луч твой, свобода!

ИЗ ПОЭМЫ «ОСМАН»[136]

Песнь первая

О тщета людской гордыни,

Чем себя ты утешаешь?

Ввысь стремишь полет свой ныне,

Завтра долу ниспадаешь.

Перед тленом все повинны,

Все конец свой обретают.

А высоких гор вершины

Громы прежде поражают.

Если небо безучастно,

Все творенья быстротечны:

Без него и власть безвластна,

Царства сильные не вечны.

А фортуна беспрестанно

Колесо свое вращает:

Свергнет этого нежданно,

А другого возвышает.

Днесь над саблею корона,

Завтра — сабля на короне,

Ныне царь лишился трона,

Завтра — раб сидит на троне.

Сквозь несчастья — счастье блещет;

Трон из крови возникает;

Тот, пред кем весь люд трепещет,

Страх и сам претерпевает.

От главы царя отводит

Все измены трона сила,

Но нежданно происходит

То, что память позабыла…

Песнь вторая

Юность! В дерзком устремленье

Ты не ведаешь боязни,

Даже смерть в лихом боренье

Видишь ты без неприязни.

И смела ты, и свободна,

Мысль тебя не утруждает,

Сложность дел тебе угодна,

Трудность жизни не пугает.

Если очень возгордишься —

Море синее утопит,

Если к солнцу устремишься —

Солнце в крыльях воск растопит.

А иной юнец в гордыне

Средь воды огнем пылает:

Пав с небес, в морской пучине

С колесницею сгорает.

Александр в лета младые,

В полноте великой славы,

Ведал, что еще иные

Есть и земли и державы.

Ныне младостью томится

Чадо буйное Османов:[137]

Бедствий чадо не страшится,

Все в плену самообманов.

Ах, Осман! В предел восточный

Не спеши! Царю пристало

Верных слуг — совет урочный —

Всех заслушать для начала.

Мудры слуги в их сужденьях

О чертах, тебе присущих:

Своеволен ты в стремленьях

И не знаешь дней грядущих.

Где в твоих решеньях сила?

Мысль твоя еще незрела,

Опыт — жизнь не подарила,

Молод ты еще для дела.

За своей весной незрелой

Осень жди, ее урока,

Славы плод, еще неспелый,

Не губи ты раньше срока.

Победить врага в сраженье,

Покорить непокоренных —

Благородное стремленье

Славой всех мужей вспоенных;

Но кто бед не бережется

И коварства не страшится,

Безрассудным назовется,

В мненье общем умалится.

Так и лес в горах: для глазу

Он зеленый и прекрасный,

Но войди, увидишь сразу —

В нем и гад, и зверь опасный…

Песнь восьмая

Красота — благой природы

Дар счастливейший и сила;

Почитают все народы

В ней все то, что сердцу мило;

Луч, сравнимый с божьим взором,

Райский цвет красы прекрасный,

Благо, все дары в котором,

Образ неба вечно ясный;

В ней пред миром рай открыло

Бога славное деянье,

Где чело — восток; светило —

Локон; лик — зари сиянье;

Радость в ней, и наслажденье,

И сердец согласья мера,

Душ сладчайшее томленье,

Для очей предмет примера;

Сладкий мед, что грустью сладкой,

Раз вкушенный, отзывает,

Мир желанный жизни краткой

Душам всем она вещает.

Если мощь красы сумеет

С кровью знатной съединиться,

Вдвое в силе преуспеет,

И пред нею всяк склонится;

И тогда в великой славе

Та краса распространяет

Власть свою в любой державе,

Мир, чаруя, облетает…

ИВАН БУНИЧ{55}

«АХ, НЕ ВЕРЬ, МОЯ ЛЮБИЦА...»

Ах, не верь, моя Любица,

ты воде озерной, чистой,

как в ней верно ни отразится

лик твой райский, взор лучистый, —

ибо вскоре отраженье

от тебя навечно спрячет

сладость уст, красу движений,

синеву двух звезд горячих.

В воду с гордостью ты глядишься,

но придет конец гордыне:

пораженно отстранишься

от воды, столь милой ныне.

Юность быстро убегает —

не от той ли тени черной,

что порой и тебя пугает

в тихой глубине озерной?

Время немо и сурово,

в нем дороги нет обратно, —

и, хоть день займется снова,

наше утро невозвратно.

Над своим ты не властна сроком,

тороплив он, ненасытен:

губы, взгляд, златой твой локон —

все отнимет, как грабитель.

Не смотри ж с такой любовью

на свое изображенье

и моей проникнись болью,

о мой свет, мое утешенье!

НЕ ОТРИНЬ МЕНЯ, ХОТЬ Я И НЕ МОЛОД

Меня все корит моя юная вила:

мол, я уж старик — не вернуть то, что было…

Скажу ей в ответ: укоряешь напрасно,

я пепельно сед, но ведь страсть не угасла —

как огненный жар в груде белого пепла,

любовь, хоть я стар, возгорелась, окрепла;

я схож с той горой, что покрыта снегами,

но к небу порой извергает и пламя.

Любовь — словно голод. Умру, не насытясь.

Пускай я не молод, но чем я не витязь!

Я полон огня, — не отринь, не разжалуй,

ты возле меня блещешь розою алой —

иль плох наш венок, где сплелась воедино

с тобой, мой цветок, белоснежность жасмина?

«АХ, ЕСЛИ Б ВЕЧНО В ОЧИ ЭТИ...»

Ах, если б вечно в очи эти

мне смотреть влюбленным взглядом,

я б тогда, с тобою рядом,

стал счастливейшим на свете, —

лишь твое лицо мне снится,

жизнь моя, моя царица!

Лишь об одном могу мечтать я:

дни и ночи быть с тобою,

юной тешиться красою, —

и, в твои попав объятья,

восхищенно в них забыться,

моя жизнь, моя царица!

Ах, если б мог я, дорогая,

каждый миг, зимой и летом,

упиваться твоим светом,

от восторга умирая, —

если б нам соединиться,

жизнь моя, моя царица!

О, эту близость райским даром

называл бы я по праву;

я тогда, тебе во славу

отпылав сплошным пожаром,

и со смертью б рад смириться,

моя жизнь, моя царица!

«О, ГЛАЗА ЛЮБИМОЙ...»

О, глаза любимой,

огнь мой неугасимый,

очи-зарницы,

звезды-денницы!

Пламень небесный

с вешнею песней

не вы ли, не вы ли

в сердце мое влили?

О ласковые взгляды,

родники отрады,

счастья истоки!

Свет свой глубокий

дайте мне, дайте,

не покидайте

души моей влюбленной,

вами вдохновленной.

Вы — мое спасенье,

рассвет мой весенний.

Луч ваш волшебный,

чистый, целебный

сжег тьму и холод,

снова я молод —

душу воскресила

ваша дивная сила.

«ВИЛА МНЕ ВСЕ ПЕРЕЧИТ, ЧТО ПОДЕЛАТЬ С НЕЮ...»

Вила мне все перечит, что поделать с нею.

Я — утесов крепче, она — скал прочнее.

Каменною стала она, молодая:

мучит, и немало, — все сношу, страдая.

Коль к моей заботе приглядится кто-либо,

скажет: я не из плоти, — просто камня глыба..

Мы с моею гордой друг на друга похожи:

она — камень твердый, я из камня тоже;

из мрамора — вила, сам я — из гранита,

она лед в себе скрыла, во мне пламя скрыто

ЗДРАВИЦА

Цвет-чародейка,

в кубки налей-ка

светлого зелья

нам для веселья;

видишь? — тут каждый

мучится жаждой,

все — в одно слово:

«Будь же здорова!..»

Ой, молодая,

пью за тебя я —

и, не ревнуя,

жду поцелуя:

дай, чаровница,

нам убедиться —

слаще ли кубок

этих вот губок;

винная ль чарка

жжет нас так жарко,

чары твои ли

нас распалили.

«ДОРОЖИ ГОДАМИ — МИМОЛЕТНО ИХ БРЕМЯ...»

Дорожи годами — мимолетно их бремя:

вихрь, да тень, да пламя; сон, и мгла, и время.

Вихрь ворваться может в день твой тихий, летний:

все вокруг встревожит — и замрет, бесследный.

Тень — твой провожатый; но сгустится темень —

и обочь себя ты уж не сыщешь тени.

Пламя будет живо, пока ест солому,

и умрет в порыве к небу голубому.

Сон, тебя желанным поманив виденьем,

кончится обманом — грустным пробужденьем.

Мягко мгла укрыла путь твой утром рано,

но встает светило — и уж нет тумана.

Время — это версты на твоей дороге:

осени да весны, и — ничто в итоге.

Наши годы — с нами, но не вечно их бремя:

вихрь, и тень, и пламя; сон, туман и время.

«ГОСПОДИ МОЙ БОЖЕ, КАК МНЕ ТЯЖКО, ТРУДНО!..»

Господи мой боже, как мне тяжко, трудно!

Жизнь моя похожа на жалкое судно:

мечется средь моря суденышко это,

ночной ветер черен, в небе нет просвета.

А волна все круче, нет ветрил, нет весел,

вот ладью до тучи вал морской подбросил —

и обрушил с громом, обдавая хладом,

в пропасть, к хлябям темным, что разверзлись адом.

Бездна меня жадно поглотить готова,

море беспощадно, и небо сурово.

Глубь глядит могилой зыбкой и безвестной…

Господи, помилуй! Мрак развей небесный,

успокой ты ветры, волны усмири ты, —

мой бог безответный, жду твоей защиты!

ПОМРАЧЕНИЕ ДНЯ И ВСЕ ЖЕ ПРОСВЕТЛЕНИЕ 17 ДЕКАБРЯ 1631[138]

Вот они воочию, чудеса господни!

Стал внезапно ночью белый день сегодня:

солнышко пропало в черноте зловещей,

но с тьмой совладало — и уж снова блещет…

Боже всемогущий! Ты землю и звезды,

весь мир этот сущий из хаоса создал.

В свете ли денницы, в сумраке ль бездонном,

все с тех пор вершится по твоим законам.

Всюду — твоя сила, рук твоих творенье:

тверди и светила, мрак и просветленье.

ЮНИЕ ПАЛМОТИЧ