{60}
ЛЮБОВНАЯ ИСТОРИЯ[141]
Ночь сиянье небосклона
тенью легкой обовьет,
и, любовью вдохновленный,
звезд заблещет хоровод.
Дом любимой очень близко,
вдруг раскрылась дверь впотьмах —
и любовная записка
у меня уже в руках.
Развернул ее поспешно,
но прочесть не мог никак, —
все объято тьмой кромешной,
все покрыл тяжелый мрак.
Ночь, как черная завеса,
я не вижу ни строки, —
месяц прячется за лесом,
звезды слишком далеки.
Я бы мог, любовью полный,
все понять в ее словах
и при жутком блеске молний,
отогнав ненужный страх.
Вдруг сверкнул в траве за домом
очень маленький предмет, —
и в крылатом насекомом
я нашел желанный свет.
Огонек живой и милый
поднял я, в руке храня, —
не любовь ли научила
этой хитрости меня?
Света крохотный кусочек,
золотистый светлячок
в содержанье милых строчек
разобраться мне помог.
Друг, тебе я благодарен,
так, мой светлый, и живи, —
словно звезды, лучезарен,
словно искорка любви.
Я тебя прославлю песней,
золотое существо!
Кто помог бы мне чудесней
в миг смятенья моего?
Златокрылым, златоглавым
ты и создан, может быть,
чтобы ночью темным травам
каплю солнца приносить.
Меркнет золото мгновенно
рядом с золотом твоим, —
и, как камень драгоценный,
ты ничем не заменим.
Ты — земли живое око,
ты, как эльфов светлый рой,
что в полночной тьме глубокой
пролетают над землей.
Вечно, с лаской и заботой,
окрыляя, веселя,
пусть тебе свои щедроты
дарят небо и земля!
В ЧЕСТЬ ПРИХОДА ВЕСНЫ
Радостный час —
весна началась,
настало цветенье
природы весенней.
Все солнцем согрето.
Венки до рассвета
будут опять
пастушки сплетать,
чтоб золото кос
венком оплелось.
Здесь юная зелень,
покой колыбелен, —
прохлада сладка
у родника.
Юноши тут
возлюбленных ждут,
и наши свирели
вновь зазвенели —
в царстве лесном
пляшем, поем.
Сменит все это
знойное лето —
в поле пшеница
заколосится…
А каждую осень
мир плодоносен.
Возлюбленной виле
нарвет в изобилье
яблок с айвой
пастух молодой,
осенних щедрот
сладостный плод, —
еще ей даруя
и мед поцелуя…
СЛУШАЙТЕ СЛЕПОГО, ДАМЫ
Женщины, песнь мою
вам я, слепец, пою.
Страсти храните пламя —
юность не вечно с вами.
Та, в ком она зачахла,
станет седой и дряхлой,
алые сменит губы
старческий рот беззубый.
Больно понять в бессилье:
молодость упустили…
Старость от злых обид
охает и кряхтит,
мучаясь от желаний,
неутоленных ране.
Помню, в расцвете сил
как я жадно любил,
помню, плясали где-то
с вилами до рассвета.
Молодость коротка, —
гонят прочь старика.
Кто одряхлел, остыл,
тот никому не мил.
Женщины, вам пою,
вы же в шапку мою
бросьте за добрый совет
пару медных монет.
ЛЮБИМАЯ СОЛНЦУ ПОДОБНА
Неба утреннего алость,
светлый солнечный восток,
и повеял, мне казалось,
ароматный ветерок.
Но твои я слышу речи,
вижу блеск твоих очей, —
это ты идешь навстречу,
солнца ярче и светлей.
Это ты, моя царица,
на пути моем взошла —
здесь не трудно ошибиться:
словно солнце, ты светла.
Так огромно чувство было,
так я встречи ждал, любя, —
что от яркого светила
отличить не смог тебя.
ДАНИЯ И НОРВЕГИЯ[142]
АНДЕРС АРРЕБО{61}
СЕВЕРНЫЙ ОЛЕНЬ(Из «Гексамерона»)
Олень, ты серебрист, как горные вершины;
Рогатым скакуном тебя прозвали финны.
Ни Новая Земля, ни Кольские хребты
Не знают существа прекраснее, чем ты.
Как прожил человек без пищи и приюта
Среди отвесных скал, в метель и холод лютый,
Когда морской прибой, взметнувшись до высот,
В полете застывал и превращался в лед?
Густая шерсть твоя охотника согрела;
На лыжах он бежал, проверив лук и стрелы,
Наряженный тобой от головы до ног,
От шапки меховой до кожаных чулок.
Ты одеялом стал, от стужи спас в бураны,
Лопарь тебя доил для сыра и сметаны.
Ты мясом накормил семью у очага
И теплый кров ей дал, когда мела пурга.
И ты приданым был для девушки богатой,
Корову заменив, и серебро, и злато.
Когда в стоянку друг позвал за сотни миль,
Лопарь собрался вмиг — и, взвихривая пыль,
Ты, за день по три бло[143] одолевая, мчался,
Чтобы хозяин твой с друзьями повстречался.
А содержать тебя не стоило труда:
Лишайник на камнях — вот вся твоя еда.
Зимой, взрывая наст раздвоенным копытом,
Ты пищу находил на камне, мхом покрытом.
Долготерпенья дар тебе природой дан —
И ты снискал любовь у северных датчан;
Полузасохший мох — твоя скупая пища,
Не просишь ты себе ни корма, ни жилища.
Пока в твоем краю вершины гор в снегах,
Достоинства твои я буду петь в стихах.
ТОМАС КИНГО{62}
УСТАВШИЙ ОТ МИРА, ВЗЫСКУЮЩИЙ НЕБА
Прощай, о земля!
Служив тебе долго, измучился я.
И бремя, что мне этот мир навязал,
Теперь я отброшу, теперь я устал.
Я рву свои узы, здесь все маета,
И все суета,
И все суета.
Что, в сущности, мир
Поставил пред нами как цель и кумир?
Не больше, чем тень и сверканье стекла,
Чем тонкая наледь над глубями зла,
Чем мыльный пузырь. А внутри — пустота,
И все суета,
И все суета.
Что годы и дни?
Хитро, незаметно проходят они,
Хитро, незаметно за ними уйдут
И радость, и плач, и заботы, и труд,
Роскошество мыслей, ума острота,
И все суета,
И все суета.
О смертных фетиш,
Телец золотой, ты в подлунной царишь,
Но непостоянство — натура твоя,
На непостоянство прельстилась земля,
В тебе воплощается жизни тщета,
Сама суета,
Сама суета.
Ах, власть и почет!
Сиянье короны, жужжанье забот.
А зависть у власти сидит за спиной,
Посеет тревогу, развеет покой,
И радость не в радость, а лишь тягота,
И все суета,
И все суета.
Ах, милость владык!
Неверный, стоглазый, слепой временщик!
Ведь ты помогаешь пустым пузырям
Раздуться, взметнуться, взлететь к небесам.
Но с солнцем в сравненье твоя щедрота —
Одна суета,
Одна суета.
Ах, дружба, друзья!
По опыту знаю — вам верить нельзя.
Вы горечь умножите в чаше обид,
Вы — флюгер, вас только удача манит,
Обманчива ваших словес теплота,
И все суета,
И все суета.
Ах, плотских услад
Горячая топка, искристый каскад!
Потянется смертный за этим теплом,
Да в вечном огне будет греться потом!
Пригубишь твой мед — не отмоешь уста:
Одна суета,
Одна суета.
Прощай же, прости,
И душу мою на покой отпусти.
Хочу я откланяться, лживый мирок.
Могила забвенья — вот жизни итог.
А мне воздадут за голгофу мою
В господнем раю,
В господнем раю.
И дни и года
Средь вечной весны растворятся тогда,
Там солнцу нет нужды по небу брести,
Нет нужды луне убывать и расти,
Там лик Иисуса являет зарю
В господнем раю,
В господнем раю.
Я буду богат,
Зовут постоянством незримый тот клад,
Грабитель не сможет его отобрать,
Пройдоха не сможет его оттягать,
Никто не подстроит уж мне западню
В господнем раю,
В господнем раю.
И там меня ждет
У престола господня неложный почет,
Корона моя будет сутью ценна —
Ведь кровию Агнца сияет она.
Так будет — пусть я Сатану разъярю —
В господнем раю,
В господнем раю.
Вот милость владык —
Мне ангельский внятен блаженный язык.
Отныне, незрим для завистливых глаз,
Я божью улыбку увижу не раз,
И злобную смерть я тогда осмею
В господнем раю,
В господнем раю.
И друга навек
В Иисусе достойный найдет человек.
Увижу я истинный облик Христа,
Любовь его вечна, щедра и свята,
И Дух и Любовь я в единстве узрю
В господнем раю,
В господнем раю.
Нет выше услад,
Чем ангельских песен узывчивый лад.
Но общая радость у нас — это бог.
Забудь же, душа моя, землю тревог,
Но помни, что радость обрящешь свою
В господнем раю,
В господнем раю.