{104}
ТАНЕЦ СЕЛЯНОК
Пастух обвил подруги стан покорный —
И юные селянки в пляс пошли.
Куда до них красавице придворной!
Всё, кроме танца, разом отмели
И, словно оторвавшись от земли,
Сердца пленяли пляскою задорной,
И ярче на лугу цветы цвели
Под их стопою, легкой и проворной.
Одна в цветастой шали на груди
Вдруг под рукой моею с колдовскою
Улыбкою скользнула. Погоди!
Я удивлен ошибкою такою.
Нет, от меня подобного не жди:
Хочу на ручках быть — не под рукою!
РЫЖИЕ ВОЛОСЫ ПРЕКРАСНОЙ ДАМЫ
Сама любовь, насмешливость сама,
Она распустит волосы игриво —
И огненная эта бахрома
Охватит душу пламенем разлива.
Но, воздыхая томно и стыдливо,
Я чувствовал, что скоро — и весьма —
Не ветер вздохов, дующий тоскливо,
Дождь огненный сведет меня с ума.
Амур, она сверкает, как комета,
С ее небесным шлейфом, не щадя
Очей, что не выдерживают света;
Иль красит кудри, с солнцем спор ведя, —
И потому они того же цвета,
Что и светило, над землей всходя.
НАКЛАДНЫЕ ВОЛОСЫ КОВАРНОЙ ДАМЫ
Да не прельстит ни одного срамница,
Да не зажжет она безумных грез
В груди слепца, готового прельститься
Сияньем золотым ее волос!
Как? Неужели можно усомниться
В химической природе этих кос?
Как? Неужели можно в них влюбиться —
Обманный этот блеск принять всерьез?
Поддельно злато! Прежде это было
Жилище мрака, яма, грот, рудник,
Колодец черный, хладная могила.
Поддельно злато! Что обман велик,
Проверка пробным камнем подтвердила:
Он почернел, изобличив парик.
QUID EST HOMO?[343]
Что человек? Картина, холст — лоскут,
Который обветшает и истлеет,
Нестойкая палитра потемнеет,
Искусные прикрасы опадут.
Что человек? Он расписной сосуд:
Изображенье на стекле тускнеет,
А урони стекло — никто не склеит,
Толкнут — и что ж: руками разведут.
Я тополиный пух, морская пена,
Стрела — пронесся вихрем и исчез,
Туман, который тает постепенно.
Я дым, летящий в глубину небес,
Трава, что скоро превратится в сено,
Убор осенний жалобных древес.
ПРЕКРАСНАЯ ДЕВА, УМЕРШАЯ ОТ ОСПЫ
Итак, в груди, где, бог любовных чар,
Амур лелеял сладостные грезы,
Горячкой вспыхнул вдруг несносный жар,
Завелся злой недуг, тая угрозы?
Итак, на щечках, где весенний дар
Амур лелеял — две апрельских розы,
Жизнь погасил мучительный удар,
Смертельный град не растопили слезы?
Но если отцвести осуждена
Любимая, как это ни ужасно, —
Естественно, что пала днесь она:
Когда, как роза, женщина прекрасна, —
И жить, как роза, — столько же, должна,
Закону непреложному подвластна.
ВОДЯНЫЕ ЧАСЫ, У ЛАТИНЯН НАЗЫВАВШИЕСЯ КЛЕПСИДРОЙ
В две склянки небольшой величины,
В плену стекла не ведая свободы,
И воды Стикса, и забвенья воды[344]
Искусным Временем заточены.
И, канув навсегда, из глубины
Бессильны всплыть былые дни и годы.
В тех склянках слезы — плата за невзгоды,
Которым в мире мы обречены.
От жаждущего сердца радость пряча,
По капельке, невидимой почти,
Ее дарует редкая удача.
И трудно передышку обрести
Меж днями слез, между часами плача,
Сочащимися в склянках, взаперти.
ДЖАНФРАНЧЕСКО МАЙЯ МАТЕРДОНА{105}
ПРЕПОДНОСИТ СВОЕЙ ДАМЕ «АДОНИСА»
Страницы эти вознесла молва,
Прими их в дар, но будь к тому готова,
Что о любви в них правды нет ни слова
И лгут о муках за главой глава.
Моя любовь — не громкие слова,
Моя печаль сердечная правдива,
Там боль — картина, тут страданье живо,
Здесь — чувства, там — речений кружева.
Но ты прочти — и о моей судьбине
Тебе расскажет гибелью герой;
Учись добру, пример беря с богини.
Прочти — ведь и обман правдив порой —
И правду там, где нет ее в помине,
Найди и в сказках мой удел открой.
ИГРА В СНЕЖКИ
Не чувствуя ладонью жаркой хлада,
Она проворно лепит белый шар —
Игрушечный снаряд, счастливый дар
Ниспосланного небом снегопада.
И в грудь удар шутливого снаряда
Приходится — забава, не удар,
Но от него меня бросает в жар
И хочется взмолиться: «Стой! Не надо!»
Не шутка это. Не на шутку бой,
Должны ведь и у шуток быть пределы.
Как можно ранить шуточной стрельбой?
Нельзя от правды отличить обман,
Когда летят из туч любовных стрелы
Холодные — причина жгучих ран.
КРАСАВИЦА ПЕРЕПЛЕТЧИЦА
Она, пример волшебной красоты,
С каким изяществом, с какой сноровкой
Соединяет плотною шнуровкой
Моих стихов заветные листы!
Потом на них железо с высоты
Она рукой обрушивает ловкой
И прикрепляет с двух сторон бечевкой
Пергамент — кожи тонкие пласты.
Как мне с обманом вкрадчивым бороться,
Любовной силе противостоя?
Звезда моя суровой остается.
Жестока переплетчица моя:
Бьет по листам она — и сердце бьется,
Сшивает их — и так же связан я.
ФОНТАН НА ПОНТЕ СИСТО В РИМЕ
Как будто с неба не переставая
Не дождичек, не дождь, а ливень льет,
Ласкает слух и око водомет,
Восторженное сердце согревая.
Волна повисла, словно неживая,
Струя, скорей напоминая лед,
О мрамор разбивается — и вот
Впадает в море, пеной обдавая.
Как будто лед пробили родники,
Волна кипит — и россыпью жемчужной
Сверкают ледяные черепки.
И под немолчный звон семьею дружной
Бесчисленные пляшут пузырьки,
Веселие будя в душе досужной.
ПОЦЕЛУИ НЕМОЙ ДАМЫ
Целуя вас, я знаю,
Медовые уста,
Что ваша немота —
От веры, от счастливого сознанья:
Вы рождены, чтоб лепетать лобзанья.
АНТОНИО ГАЛЕАНИ{106}
«Я СТОЛЬКО РАЗ ВЗЫВАЛ К ТЕБЕ СКВОЗЬ СЛЕЗЫ...»
Я столько раз взывал к тебе сквозь слезы,
И ты опять, Дамон, меня довел:
Ты видишь, где пасется твой козел?
Он беспощадно пожирает лозы.
Для урожая нет страшней угрозы,
И ты не знаешь, до чего я зол!
Ты лучше бы козла на травку свел,
Или теперь ее не любят козы?
Быть может, ты чураешься вина,
Что часто голову твою туманит,
Которая от роду не ясна?
Когда хоть раз еще сюда потянет
Твою скотину, так и знай: она
От рук моих, Дамон, безрогой станет.
АНТОН МАРИЯ НАРДУЧЧИ{107}
КРАСАВИЦА, ИЩУЩАЯ ВШЕЙ
О, как плутает в золотом лесу
Твой частый гребень из слоновой кости;
Уязвлены блуждающие гости, —
Им не дано затмить твою красу!
Сколь чист твой труд! Ты держишь на весу
Расческу, — и, в сетях любви и злости,
Злодеи гибнут, словно на помосте…
Я этого блаженства не снесу!
Меж трав златых и золотых ветвей
Бредет амуров ласковое стадо,
Упитанное сладостью твоей.
Ах, стать бы жертвою твоих затей!
Порой немного мне для счастья надо:
Так притчу ты мою и разумей!
ДЖИРОЛАМО ФОНТАНЕЛЛА{108}
К ЖЕМЧУЖИНЕ
Прибоем эритрейским рождена,[345]
Ты горней красотой чаруешь око,
Бесценный дар богатого востока,
Ты из росы природой создана.[346]
Твоим лучом озарена волна,
Тебя на дне таившая до срока,
Твой мягкий свет богиня чтит высоко,
В твою улыбку нимфа влюблена.
Сверкающую белизной росистой,
Рожденную подводной темнотой,
Тебя нельзя представить водянистой.
Без пятнышка, сияя красотой,
На суд небесный ты приходишь чистой,
Невеста под воздушною фатой.
ВООБРАЖАЕМАЯ ЛЮБОВЬ
Я у Амура не был школяром,
Но, словно мне вполне любовь знакома,
Я описать могу любой симптом,
Не испытав ни одного симптома.
Я говорю и словом и пером
О молниях очей, не зная грома,
Я слезы лью — но это лишь прием,
И в горле ком — и никакого кома.
Пишу — и не боюсь впросак попасть:
Я столько слышал о любовной доле,
Что как бы сам изведал эту часть.
Я не учился у Амура в школе —
И пел в своих стихах чужую страсть,
Чужие радости, чужие боли.
К ЛУНЕ
Волшебная звезда
Над царством тишины в ночном эфире,
Ты всходишь — и тогда
Редеют тени в просветленном мире.
Наперсница живительного сна,
Ты входишь в ночь, величия полна.
Ты светом благодатным
Окутываешь сумрачную тишь,
В противоборстве ратном
Стрелами тени с высоты разишь
И, раздвигая светлые границы,
Объемлешь мир, соперница денницы.
Серебряной узде
Покорны в колеснице звездной кони,
И не найти нигде
Такого хора, как на небосклоне, —
И вторит звездным колокольцам нощь,
Благодаря тебе, царица рощ.[347]
Росистой кормишь манной
Ты, щедрая кормилица, цветы,
Из россыпи стеклянной
Сокровища извлечь умеешь ты,
Рассеиваешь тучи ты — и это
Ночь делает соперницей рассвета.
Чиста и весела
Небесных рек живительная влага,
Поящая тела
Весеннему цветению во благо,
Чтоб на лугах из края в край земли
Несметные сокровища цвели.
То бледный источая,
То излучая красноватый свет,
Ты что ни час другая —
И действие меняется, как цвет,
И в появлении твоем во мраке —
Грядущего таинственные знаки;
То круглолицей нам
Ты предстаешь в безоблачном просторе
И не даешь волнам
Ни на мгновенье передышки[348] в море,
То превратишься в серп — а он погас,
И ты — другая в следующий раз;
То, как в могиле, глухо
Ты в тучах скрыта, то, от сна воспряв,
Свой свет белее пуха
Льешь на поля и в глубину дубрав.
Восстав из пепла фениксом крылатым,
Ты вновь восходишь месяцем рогатым.